и этом все устроено так, что работает и для страны, даже не желая того. Поэтому они и сильны все вместе, хотя каждого в отдельности не назовешь сильным. Все дело в порядке… Понял, наконец?
– Ага… – еще больше озадачился Ингвар. Подумал. – Нет, Косильщик, чепуха какая-то получается… Место, строй, порядок… При чем тут богатство…
– Это у греков называется цивилизация.
Ингвар еще подумал. Перекинул тяжелую секиру Глитнир с одного плеча на другое.
– Цивилизация по-гречески – это как чепуха по-нашему? – спросил он едко.
– Да, почти, – Косильщик весело сузил светлые глаза. Насмешливо пожаловался Любене: – Знаешь, Сьевнар, сколько зим я знаю этого парня и до сих пор удивляюсь его твердолобости. Пусть мне никогда не взяться за рукоять Пожирателя, но втолковать ему что-нибудь – все равно что разжевать мешок сухого гороха!
– Да, я такой, – самодовольно подтвердил силач. – Однажды в земле саксов меня ударили по голове доской. И ничего – доска в щепки. Только в щеке осталась заноза и в ухе потом звенело. Голова у меня очень крепкая.
– Вот и я о том же! Камень – не голова…
Любеня улыбался, поглядывая на Заринку. Девушка тоже прислушивалась к их разговору. Пухлые губы шевелились чуть заметно – так легче разбирать быструю чужую речь…
Глава 7. Триумфатор
История словно воскрешает или вдыхает новую жизнь в умершее, не позволяя ему погрузиться и исчезнуть в пучине забвения, и признана важнейшей среди всех полезных людям вещей. В мое время произошло много необычайных и чудесных событий: на небе являлись устрашающие видения, случались ужасные землетрясения, разражались бури, проливались неистовые ливни, бушевали войны, и по всей вселенной бродили вооруженные полчища, города и страны сходили со своих мест, так что многим казалось, будто наступает перемена жизни и к порогу приближается ожидаемое второе пришествие Бога-спасителя. Я решил не умолчать о полных ужаса и достойных удивления событиях, но поведать о них в назидание потомкам…
1
Следующие дни прошли оживленно. Хан Тервел был занят подготовкой к штурму. Ну да, все те же метательные машины, передвижные башни, черепахи, лестницы, бревенчатые настилы, что подкатываются ко рву, и еще многое и многое, что требует наука взятия крепостей. Хан, образованный человек, хорошо разбирался в механике, в частности в механике военных машин, лично наблюдал за всеми работами. Приказывал пороть ленивых, не разбирая – болгарин или ромей.
Коренастый силач Кайрам со своими волками-бири многих разложил на земле, оживляя усердие свистом плетей. Под таким надзором работы шли быстро и безостановочно.
Юстиниан скоро отстранился от этих низменных хлопот, приличествующих скорее ремесленнику, чем правителю. Да и не до того стало. Он вдруг затеял переписку с Тиберием, передавая послания через парламентеров.
Противнику он писал собственноручно, не желая терять в обычной диктовке писцам пыл и напор. В возбуждении вдохновения автократор разбрызгивал по бумаге чернила и приличиями себя не стеснял. Изобретал такие выражения и обороты, что попрошайки с константинопольских базаров, известные крапивными языками и дурным горлопанством, могли пустить завистливую слюну до земли.
Описывая в подробностях грядущие казни предателей, автократор клялся самыми страшными клятвами, что, если город не откроет ворота, снисхождения не будет ни старым, ни малым, ни больным, ни праведникам. Даже младенцев вырежут из чрева матерей, чтобы те, еще не рожденные, тоже ответили за измену отцов. Впрочем, автократор не обещал снисхождения, даже если Константинополь откроет ворота.
Ответы Тиберия выглядели куда красивее с точки зрения каллиграфии, но по содержанию мало чем отличались. Угрозы, насмешки, требования подчиниться и сдаться, иначе его укоротят уже не на половину носа, а начиная от шеи. Судя по грубости стиля, к этим посланиям явно приложил руку архонт столицы Ираклий Деместр, этот мужик в бархате и парче, родственник Тиберия. Автократор пообещал себе не забыть – вот еще один кандидат на то, чтобы его палачи доказали свою фантазию и виртуозность.
«На этих листах бумаги есть все, не хватает только шлепка навоза!» – как остроумно выразился стратиг Менандр Акоминат, прочитав, с позволения Юстиниана, одно из константинопольских посланий. Острого на язык патрикия базилевс в последнее время сильно приблизил к себе в знак благоволения к родовой знати.
Постепенно в игру включились и приближенные Риномета. Запугивать неприятеля оскорбительными письмами показалось им хорошим занятием, чтобы убить время и продемонстрировать собственную лояльность. А уж те, за стенами, узнавая живописные подробности о собственном рождении от совокупления матерей с крупным и мелким рогатым скотом, просто не могли не ответить.
Отвечать на оскорбления и угрозы – занятие столь же азартное, как игра в кости на последние деньги. Там кажется, что каждый следующий бросок будет удачнее предыдущего, а здесь – что противник еще не услышал, не понял о себе самого главного. Еще смотрит на божий свет с самонадеянной бойкостью, вместо того чтобы тихо и благоразумно сдохнуть в ближайшей канаве, стеная от собственной гнусности!
Потом кому-то в голову пришла удачная мысль, что неприятельским солдатам тоже интересно знать, какие ослы и бараны ведут их и какая неприглядная, достойная сожаления участь ожидает все стадо.
Уничижительные письма порхали через стены уже десятками, зачитывались, обсуждались в подробностях и самые едкие, остроумные выражения приветствовались как тактические победы.
Кто-то, по понятным причинам позаботившийся об анонимности, назвал переписку между двумя армиями перелаиванием своры собак над дохлой кобылой. Шутка понравилась и каким-то образом разошлась по обе стороны крепостных стен. Хотя другой аноним сказал еще проще и точнее – чернильная война. А что? Воевать чернилами даже как-то живее и яростнее получается…
На серьезный приступ городских стен Юстиниан все-таки не решался. Даже хан Тервел, полководец-ветер, на этот раз не торопил события. Работы шли быстро, но многое еще не готово. Он привел своих болгар к Константинополю не для того, чтобы уйти без половины войска.
Болгарские воины писем не писали и не читали. Развлекались тем, что разоряли городские предместья, деревни и городки густо населенной столичной фемы. Людей не рубили, если не встречали сопротивления, дома и постройки не жгли – так хан распорядился. Но горе тому, кто попадался на пути летучих степных отрядов. Из одежды ему оставалась лишь собственная кожа, а из имущества – пригоршня слез.
Юстиниан не препятствовал разорению столичных окрестностей. Союзникам-болгарам нужна добыча, чтоб не заскучали в осаде, для них война – как для крестьянина сбор урожая. А имущество и слезы подданных заботили его меньше всего. Вдуматься – так перед ним, автократором, виновата вся империя целиком… И месть его – всей Ромее. Пусть подданные будут довольны, если им хотя бы жизнь сохранят. А кому не сохранят, значит, по заслугам.
Именно о таком отмщении мечтал свергнутый базилевс долгими, скучными вечерами в далеком Херсонесе. И верил, что придет время, всегда верил. Всевышний на его стороне, разве мало тому доказательств? Он и Бог против всего мира, против всех этих маленьких человечков, что ползают по земле, как вши по рубищу нищего…
– Не так давно хан и брат сказал мне: «Путь победы – это путь воды, что просачивается там, где есть хоть малейшая щель», – говорил Юстиниан. – Хорошие слова! Хан и брат умеет сказать так, что его слова падают, как жемчужины на ладонь!
Тервел кивнул. Жемчужины, да. Падают. В пустоту. Как там у христиан говорится? Не мечите жемчуг… нет… бисер перед свиньями…
– Именно эти слова навели меня на удачную мысль, не иначе, дарованную самим Господом Всемогущим к посрамлению и погибели врагов наших! Именно потому я собрал вас сегодня…
Несмотря на перипетии чернильной войны (если бы обидные слова, прозвучавшие с обеих сторон, были камнями, из них уже можно было бы выстроить мост через Босфор – шутка все того же патрикия Акомината), базилевс выглядел оживленным, даже веселым. Хан подумал – напоминает ребенка, которого распирает от желания крикнуть: «А я знаю! Знаю!»
Явно, что-то придумал. Интересно, что? Говорил бы уж! Велеречивая многословность греков все-таки утомляет…
Военный совет не объявляли. В сущности, в шатер базилевса в этот день было приглашено слишком мало народа, чтоб это выглядело полноценным военным советом. Хан Тервел, стратиг флота Евдаксион Григорс – новый любимец автократора, стратиг Менандр Акоминат и конунг северян Гуннар со странным прозвищем Косильщик, которому вроде бы здесь вообще делать нечего, – вот все, с кем пожелал говорить базилевс.
– Пока хан и брат взял на себя заботу о подготовке штурмовых машин, я тоже не дремал мыслями. Что нужно городу? – спросите вы меня, – продолжил Юстиниан, подрагивая губами и обрывками ноздрей от сдерживаемого торжества. – А я отвечу: городу нужна вода и пища…
– И карающий меч великого базилевса! – вставил Григорс.
Менандр Акоминат украдкой ухмыльнулся чрезмерному усердию новоявленного стратига. Перебивать автократора… Воистину, флотоводец без флота, выскочка без заслуг, ведет себя как на скотном дворе. И, что так же верно, как святость апостолов, скоро туда вернется – плавать в тачке с дерьмом по навозной луже!
– Что?.. Ах да, конечно, меч и плеть – это само собой, плеть учит жизни, а меч вразумляет… – Риномет тем не менее не обратил внимания на невежество Григорса, увлеченный своими мыслями. – «Но – вода! Откуда в Константинополе берется вода?» – задумался я. И вспомнил, что однажды утверждал план перестройки летней резиденции за городом и видел на плане отмеченную нить подземного водопровода. Вспомнил и задумался – ведь давая отвод воды в летний дворец правителей, он идет дальше, в город. Я тогда еще обратил внимание, где есть выходы на поверхность, и удивился, что их так много. Теперь я приказал солдатам раскопать одно место в отдалении от крепостных стен и пробить вход в подземелье, где по каменному руслу течет вода. Это удалось… А разве смелые воины не смогут пройти по руслу, чтобы выйти на поверхность уже за стенами? Небольшим отрядом, незаметно, ночью, появиться из-под земли, захватить и открыть ворота…