– Разреши, я пойду первым, базилевс? – спросил Гуннар.
Юстиниан коротко глянул на него:
– Ты конунг, ты здесь командуешь.
По голосу было слышно – улыбается. Доволен шуткой.
Дружинники одобряюще закивали. Правильно, в бой нужно идти веселым, тогда Один, Бог Рати, охотнее подарит победу. Веселье – от богов-ассов, а грусть и сумрак – от мрачных великанов Утгарда. Базилевс ромеев верит другим богам, но – смелый человек. Это ясно, раз сам пошел с ними.
Гуннар подошел к щели, посмотрел, примерился и скользнул вниз. Ловко и стремительно, как он всегда двигался.
– Давай следующий, – глухо, чуть слышно донеслось из-под земли через некоторое время. Глубоко все-таки.
Следом за ним, небрежно отстранив забеспокоившихся телохранителей, вниз начал спускаться сам базилевс. Не так быстро, цепляясь за выступы, но тоже достаточно ловко.
Любеня, готовясь спускаться в свой черед, вспомнил, как уговаривал Заринку остаться в лагере. Улыбнулся. И ведь понимала, что не возьмут, сказано же было – лучшие воины. А не сопливые девы с самомнением до небес!.. Не баловство – брать столицу империи с сотней воинов. Но – просилась, клянчила, как маленькая.
И правильно, что не взял!
А слова ее на прощанье: «Ты только береги себя, миленький! Вернись!»
Никогда еще его так не называла.
До сих пор тепло на сердце от ее слов. Хорошо как-то…
Внизу факелы, конечно, зажгли. В спертом, подземном воздухе горело плохо, чистое горючее масло, что пропитывало ветошь факелов, чадило нещадно. Но видно все-таки. Неровное, дергающееся пламя осветило рукотворные своды и стены, где просматривались контуры старой кладки. Кое-где проступали белесые пятна плесени, но, в общем, сухо и чисто. По руслу, тоже выложенному камнем, неторопливо текла темная вода, казавшаяся в тусклом свете масляной. Вдоль русла – каменная дорога, двое могут идти рядом, хотя временами приходится пригибаться. Мастера древности строили водовод на века. Века и стоит.
Кто-то из молодых воинов сунулся проверить глубину русла и провалился по пояс. Старшие воины обругали любопытного.
– Черные воды Стикса… – сказал базилевс не слишком понятно. И тут же перекрестился: – Прости меня, Господи!
– Все, что ли?.. Пошли! – скомандовал Гуннар. Его голос, отразившись от сводов, стал гулким и неузнаваемым.
Двинулись. Мерный шаг, топот множества ног, бряцанье оружия, сдержанные перешептывания воинов. Почему-то громко говорить не хотелось…
В подземелье быстро теряешь ощущение времени. Это Любеня помнил по Пещере Великанов, при испытаниях во время вступления в братство острова. Здесь – то же самое. Прошло какое-то время, небольшое, наверное, и он уже не мог бы ответить – сколько они идут? Может, наверху уже утро, развиднелось, солнце взошло над морем, в лагере армии ромеев трубят зорю… Здесь все то же – топот, бряцанье, гулкие шорохи, шепот. Коридор водовода тянулся и тянулся. Монотонность и бесконечность – родные сестры.
Шли. Сколько же может тянуться эта рукотворная пещера? Вроде, поверху до города-то недалеко… Свет коптящих факелов разгонял тьму, но она снова смыкалась за спинами, словно бы недовольная, что ее потревожили. Густая, плотная, почти осязаемая, хоть режь ножом на куски…
По дороге кто-то споткнулся о скелет. Кости громко хрустнули под ногами, череп откатился в сторону. Старшие со знанием дела осмотрели останки, решили – давно лежит. Может, не первую сотню лет.
Шли дальше.
– А мне рассказывали, в подземельях под городом часто поселяются души невинно убиенных. Тех, кто был изведен неправедно, ложью или предательством, – вдруг сказал один из чернокожих телохранителей базилевса. Сказал негромко, второму телохранителю, но все оглянулись.
Оказывается, есть языки и у немых стражей.
– Глупости говорят! Душам невинных страдальцев место в раю, – ответил ему сам базилевс. – Они не лягушки, чтобы жить у воды, и не крысы, чтобы шнырять под землей. Это так же верно, как и то, что предателям и изменникам уготован адский огонь на веки вечные!
Чернокожий, блестя белками, угодливо закивал повелителю, снова становясь безгласным. Риномет нахмурился и размашисто перекрестился несколько раз подряд. Христиане вообще часто делали этот свой защитный знак, давно заметил Любеня. В дружине шутили: так часто обращаются к своему Спасителю – надоели, наверное, ему как заноза в заднице. Воистину, терпеливый бог…
Гуннар перевел слова базилевса и телохранителя остальным, кто не понимал по-гречески.
Северяне оживились.
– Пусть упадет мне на голову молот Тора, я никогда не боялся живых ромеев, с чего бы мне пугаться их бестелесных душ… – проворчал Ингвар Широкие Объятия.
– Проклятье богов им на головы, я иду в Константинополь, и ни мертвые, ни живые меня не остановят! – храбро поддержал его Хальфур Пегий.
Тем не менее многие дружинники начали чаще оглядываться, заметил Любеня. Мертвые – коварны, часто завидуют и вредят живым. Кто этого не знает?
Решетка, перегораживающая проход, возникла на их пути так неожиданно, что первые чуть не воткнулись в нее. Железные прутья в хлопьях ржавчины, но массивные, едва не в руку толщиной, огромный замок от времени прикипел к петлям.
Косильщик, шедший впереди, внимательно осмотрел ее, подсвечивая себе факелом. Задумчиво почесал большим пальцем щеку. Рядом зло выругался Юстиниан.
– Дай-ка я, брат, – выступил вперед Ингвар.
Схватился своими огромными лапищами, навалился, наливаясь кровью. Ему на помощь поспешили еще несколько дружинников, кто покрепче. Вместе нажали, покрякивая. И решетка вдруг дрогнула, поддалась, концы прутьев начали выскакивать из гнезд в полу с тугим металлическим звоном.
Своротили, откинули в сторону.
– Где железо из кладки выходит, там всегда быстрее ржавеет, – пояснил Ингвар, отряхивая руки. – С виду – крепкое, а нажать – ломается.
– Уж ты нажмешь… – улыбнулся Гуннар.
За решеткой проход начал расширяться. Скоро вышли на берег настоящего подземного озера. Своды круто уходили вверх, а другого берега и не видно. Звуки здесь стали еще громче, каждый шорох усиливался многократно. Гнилостно пахло застоялой водой, где-то громко и отчетливо стучали капли. Вроде даже что-то плескалось в отдалении. Рыба подземная?
– Знали бы, что здесь столько воды, пошли бы на драккаре! – оскалился молодой воин Хенри.
– Водохранилище, – пояснил Гуннару базилевс. – Как раз на случай долгой осады. Значит, пришли, я помню план подземелья. Сейчас вдоль берега, потом будет каменная лестница. За ней, наверху, дверь. Она дубовая, заперта снаружи. Но что такое дубовая дверь для таких силачей? – Он уважительно покосился на Ингвара. – Там выход на поверхность, к казармам схолариев. Это если налево по улице. А нам – направо. Тысяча шагов, может, чуть больше, и как раз будет башня Серебряных Ворот. Их мы должны открыть и пропустить армию внутрь…
По голосу было слышно – волнуется правитель. Вздрагивал голос.
– Сколько солдат у ворот? – быстро спросил Косильщик.
– Не знаю. Но могу сказать, что башни ворот всегда хорошо охраняются.
– Пошли! – скомандовал Гуннар.
Воины двинулись, на ходу подтягивая ремни и готовя оружие. Многие уже заранее перекидывали из-за спины на руку круглые щиты…
Выставить дверь на выходе из водовода оказалось еще проще, чем железную решетку.
В подземелье казалось: шли так долго, что наверху уже белый день, может, за полдень. Но в Константинополе все еще была ночь. Все так же плыли по небу темные, рваные тучи, через просветы в них перемигивались луна и звезды. Город спал – ни звука, ни света в окнах. Лишь на стенах цепочкой горели огни, уходя вдаль змеей. Осада. Стража на стенах несет караул днем и ночью.
Их появления никто не заметил. Не ждали изнутри.
После подземной гнили воздух на поверхности показался Любене сладким. Отряд собрался у ряда стройных колонн, ведущих к каменному изваянию. Вроде бы изображение старца, сидящего со свитком на коленях, в темноте не очень понятно. Улицы действительно были широкими и прямыми. Даже шире, чем казалось издали, с Холмов Императора. И в темноте видно, что каменные громады домов выстроены причудливо и с фантазией, один отличается от другого. Чисто, красиво… Любеня вспомнил каменные города на Западе, где тесные улочки извиваются как хотят, а под ногами хлюпают грязь и отбросы. Прав Гуннар, не сравнить. Умеют ромеи строить, этого не отнять…
Воины молча осматривались. Потом Косильщик махнул рукой. Не растягиваясь, тесной колонной, двинулись направо по улице. Все так же молча, не зажигая факелов, чем позже их обнаружат – тем лучше.
Быстрый походный шаг в фиордах часто называют «волчьим». Как волчья стая стелется по земле, сутками не сбавляя хода, так и воины севера умеют ходить быстро, размашисто и размеренно, подолгу не уставая и не сбивая дыхания. Базилевсу и его телохранителям никак не удавалось подстроиться. Чтоб не отстать, они в конце концов засеменили бегом. Воины, кто помоложе, отворачивались, пряча усмешки.
Но автократор не просил конунга умерить шаг. Видно было, как жжет его нетерпение, длинные сильные пальцы так и барабанят по рукояти меча у пояса.
Улицу тоже прошли не замеченными. Если кто-то из сонных ромеев услышал топот и побрякивание доспехов на улице – не обратили внимания. Мало ли сейчас отрядов в городе?
Башня Серебряных Ворот (потом Любеня узнал, свое название она получила из-за того, что через эти ворота постоянно ввозили в город серебро с южных рудников, чтоб здесь чеканить из него монету) громадой выросла перед воинами. Темные камни на фоне ночного неба. Наверху, на оборонительных площадках, защищенных резными зубцами, – огни.
На подходе к башне их первый раз окликнули.
– Эй, кто идет?! – Офицер и несколько ромейских солдат заступили дорогу. Замерли, всматриваясь.
Не отвечая, Гуннар Косильщик, Сьевнар Складный, Ингвар Крепкие Объятия, Бьерн Железная Голова и несколько других бойцов напали на них. Быстро и неожиданно, как нападает рысь в чаще. Полоснули мечи и топоры, и все было кончено почти сразу – сопение, вскрики, железные удары клинков о доспехи, чмокающие звуки рубки, глухие – падающих тел. И уже потом прозвучало резкое, громкое, торжествующее: