– Отсюда совсем плохо видно, – расстроилась Лада, садясь на новые места аж на балконе.
– Напротив, отсюда отличный вид, – возразил Слава.
– Лад, не спорь с ним. Как-нибудь сходим сюда без него, – пообещал Сашка, которому в театре понравилось, он тоже был не в восторге от обмена.
Слава занялся наблюдением за публикой и сразу напрягся: куда это Сергей? А, сел сзади очень красивой девушки в партере. Она, не поворачиваясь к нему, отвечает. М-да, такие девушки и должны интересовать Сережу. А в ложе у него еще две, не менее красивые. Он снова переключился на публику, в одной из лож заметил напряженную фигуру. Васков. Бедный мужик, нигде расслабиться не может. Куда он смотрит так пристально? Слава провел невидимую линию… На Сергея, что ли? Или на красоту в восьмом ряду?
А это кто в той же ложе? Мрачный. Чеме… Чебе… Короче, гражданин Че, он с воровским видом таращится исподлобья. Да, люди собрались здесь солидные, это не в ментовке публика. О! Этому-то что в театре надо? Лоб узкий, как у орангутанга, шея бычья, волосы зачесаны и собраны в длинный хвостик. Он-то что здесь забыл? Глядит на девушку, с которой разговаривает Сережа… Что ж, губа не дура. Так, Сергей поднялся, видок у него… Обломилось – каждому свое. Третий звонок.
После спектакля Слава ждал на лестнице, ведущей в гардероб, Сашку и Ладу, которые стояли в очереди за плащами, а куртка Славы на нем. Внизу Сергей одевал красоток из ложи. Орангутанг мечется, домой хочет, а без очереди неудобно забрать вещи, не рынок – театр. Да нет, он ищет. Нашел. Говорит с очкариком субтильного вида, рукой машет, доказывает. Ушел. Мимо очкастого проходит гражданин Че, они перекинулись парой слов… Знакомы? А чего ж по-шпионски общались, не разжимая губ? Орангутанг отдал очкастому кожаное пальто, поздоровался с гражданином Че. Все трое знакомы. Сергей уходил! Слава поискал в толпе юного сыщика…
– Сашка, твоя очередь провожать Ладу…
– Ты обнаглел, шеф, я ее всегда…
– Приказы не обсуждать. У меня дела.
Не попрощавшись с Ладой, он поспешил за Сергеем.
Вера взяла сигарету и ушла на балкон, обрамляющий верхний этаж театра. Свежий воздух показался прохладным после душного помещения буфета, где проходил банкет. На балконе никого не было, а она забыла зажигалку. Поставив локти на каменные перила, Вера всматривалась в темное небо без звезд, вдыхая прохладу октябрьской ночи.
– Не замерзнешь? – услышала за спиной тихий голос Ильи.
Она повернулась к нему, не отрывая локтей от перил, поднесла к губам сигарету в ожидании огня. Щелчок – и в руках Ильи затрепетал огонек. «Пора начинать второй акт моего шоу», – подумала Вера, прикуривая. Она подняла на него глаза, выпрямилась во весь рост, выпрямилась томно, медленно.
– Почему ты здесь? – спросил он, сглатывая ком.
– Петруччо муж моей подруги, я часто здесь бываю. А режиссер спектакля пригласил на банкет. Еще будут вопросы?
– Нет. Мне понятно.
Вопрос был, да спрашивать о Сергее не счел корректным. Второй вопрос о режиссере, крутившемся около Веры, не стоил выеденного яйца, Илья в состоянии его нейтрализовать сам: город не подпишет контракт, и режиссер отправится восвояси.
– Как тебе спектакль? – начала светскую беседу она.
– Сложно сказать… слишком заумный. К чему было нас мучить столько времени сценой с Лордом? Ни в одном фильме этого нет, зачем режиссер дописывает…
– Ее дописал господин Шекспир, – ядовито заметила Вера.
– Да? – Илья попал впросак. – Ну, не знаю… И уровень актеров режиссер не смог поднять, отдает провинцией.
– Ай, брось. Кидаешься на него, потому что он ходит вокруг меня кругами? Это талантливый человек, дай ему работать спокойно. И прости его, Илья, он же не знает, что я твоя содержанка. К тому же у тебя перед ним два преимущества.
– Какие? – заинтересовался он. В собственных преимуществах Илья сомневался, особенно рядом с Сергеем.
– Первое: у нашего режиссера нет таких денег… Твоя благоверная смотрит на нас. Уходи. – И отвернулась.
– Второе? – Не узнать о преимуществах? Плевать на благоверную.
– Уходи. У тебя будут неприятности.
– Какое второе преимущество?
Вера стала перед Ильей так, чтобы его жена хорошо их видела в профиль (а Люба украдкой поглядывала на мужа) и четко, но тихо выговорила:
– Второе? Мне нравится с тобой в постели.
У Ильи захватило дух. Он ослышался? Переспросил:
– Что ты сказала?
– Мне нравится с тобой… но меня это пугает.
– Почему?
– Потому что я не люблю тебя. Это называется порок.
Это называется – мелочи жизни. Он усмехнулся, блаженная теплота разлилась от груди по плечам…
– Верочка, хочешь потанцевать?
Блаженство испортила козлиная морда режиссера, заглянувшая на балкон. Он был пьяненький, веселый и счастливый. Увидев Илью, немного оторопел, забормотал извиняющимся тоном:
– Ты не одна… Я нарушил вашу беседу? Извините…
– Мы говорили о спектакле, – надменно сказал Илья, ненавидя в данную минуту всех талантливых людей вместе взятых.
– Да? – оживился слуга Мельпомены, вспомнив успех, тосты в его честь, поздравления. – И как?
– Великолепно, – сказала Вера.
– Любопытно, – уклончиво ответил Илья.
– Я благодарен за ваши добрые слова, сказанные в наш адрес, за высокую оценку нашего труда, – разошелся режиссер, обращаясь к Илье. – Хотя проблем много. У нас грандиозные планы, мы надеемся на вашу поддержку…
– Конечно, – перебил Илья с едва заметным раздраженьем. – Поговорим о планах в более подходящей обстановке, а сейчас отдыхайте, вы заслужили.
Режиссер стушевался, ведь земных богов гневить нельзя, тем более, когда они отворачиваются. Человек с природным чутьем, он понял, что влез не «туды». На ум пришел бородатый анекдот: «Вечно ты, Абрам, куда-нибудь вступаешь, вчера в говно вступил, сегодня в партию…» Теперь вот на балкон! Эту сволочную породу знал от и до, не раз получал по голове от Васковых, вот не понравится левое ухо его правому глазу – пиши пропало.
Илья тоже негодовал: до чего надоедлива так называемая творческая интеллигенция. Вечно недовольны, создают проблемы, вечно им чего-то не хватает, идут с просьбами, жалобами, предложениями. Попутно мыслям он косился на жену, та шпионила за ним, выбрав удобную позицию.
– Ты с ней спишь так же, как со мной? – усмехнулась Вера, проследив за направлением его взгляда.
– Я не спал с ней с тех пор, как мы начали встречаться.
– Врешь. Ты один из первых лжецов в этом городе. А еще о тебе говорят, что ты вор и бандит. Ты и мне врешь, и жене, и всему городу. Ты ужасный тип.
Ругательства ласкали слух, от удовольствия он стал раскачиваться с пяток на носки и обратно. Нет нужды притворяться перед Верой, да и не так уж он плох.
– Угу, я такой. Но тебе нравится со мной спать?
– Да, – зло рыкнула Вера. – Возвращайся к своей корове и перестань улыбаться. Надоел.
– А ты перестань ревновать.
– Пф! Я ревную?! Не смеши. Убирайся.
Вера резко отошла, скрывшись от Любы за стеной на балконе. Знала прекрасно: он подойдет. И подошел. Близко. Его дыхание щекотало шею сзади.
– Вера… Вера… – повторял он шепотом.
– До понедельника ждать долго? – догадалась она.
Любу уведомил: в понедельник он остается после работы разбирать бюджетные проблемы. Илья натянуто молчал, словно его загнали в пресс, поэтому Вера, повернувшись к нему, предложила:
– Отвози свою корову, буду ждать тебя через полчаса у фонтана. Полчаса хватит?
– Да. Что я скажу ей?
– Придумаешь. Ты у нас изобретательный. Мне ждать?
Он обреченно кивнул, в мгновение ока очутился рядом с женой и, взяв ее за локоть, потянул к выходу.
– Давай еще побудем? – попросила Люба. – Мы редко бываем…
– Давай не будем. Я занимаю важный пост и не могу долго находиться среди пьяниц.
Люба не допраздновала. Дом – одна, дом – одна, а тут столько внимания. Конечно, вниманием к себе она обязана Илюше, но по дороге домой все же задала мучивший ее вопрос:
– Почему ты их не любишь? Они ничего плохого тебе не сделали, славные люди, хорошо играли, внимательные, а ты – пьяницы… Это их праздник, они заслужили, вот и расслабились.
– Ты об артистах? Причин нет, но раздражают. Все ясно?
Люба огорчилась, иногда его неприкрытый цинизм пугал ее, в связи с этой чертой один факт изводил бедняжку. Спросить? Рассердится. Но не спросить, держать в себе, маяться…
– О чем ты разговаривал на балконе?
– Ни о чем. О спектакле. А что?
– Так… Ты не узнал ее? Или делал вид, что не узнал?
– Почему? Узнал.
Потихоньку гнев заполнял Илью, он ненавидел подозрительность и патологическую ревность жены, ненавидел ее право задавать ему вопросы, ненавидел ее саму всю целиком и каждую часть в отдельности. Долго так протянешь? Поэтому еще через мгновение он вскипел:
– Мне нельзя разговаривать с женщинами? Я должен спрашивать у тебя разрешения?
– Нет, нет, не сердись, я просто спросила.
– Ты всегда спрашиваешь не просто.
Люба нахохлилась. Не хотелось ей сегодня ссор, но внутри дергало за ниточку беспокойство. Пусть объяснит всего одну вещь и успокоит ее – этого она хотела, робко вымолвив:
– Между вами было какое-то напряжение…
– А тебе не показалось, что мы на балконе занимались сексом? – предельно спокойно спросил Илья, но на грани ядерного взрыва.
Люба этого не скажет, но – да, показалось. Они курили, говорили, а между ними было нечто спаивающее, тогда и дернуло внутри за ниточку беспокойство.
Войдя в дом, Илья вдруг стукнул себя по лбу кулаком и начал быстро собираться, сопровождая сборы оправданиями:
– Забыл положить в сейф важные документы, они на столе. Я скоро. Ты готовь ужин.
– Господи, Илья… на ночь глядя… До завтра…
– Не дай бог, бумаги попадут в чужие руки… мне не поздоровится. Приеду минут через сорок-час.
Люба опустилась в кресло и едва не плакала. Все складывается как-то не так, не жизнь, а сплошное бегство. Куда они несутся? И душа на ниточке беспокойно дергалась, словно норовила выпрыгнуть из тела.