– Завтра отвезу тебя в поликлинику. Я звонил и предупредил, что на работе буду позже.
Когда он сказал? Завтра? Завтра вечером у Ильи разработка проекта по перепрофилированию таксопарка, он предупредил, чтобы Люба не ждала его. А у нее завтра в то же время «кое-что интересное». Она тупо смотрела на мужа, он так же тупо – в телевизор. Кругом сплошная тупость. Повернулся к ней – глаза жесткие, колючие, чужие.
– Ребят совсем распустила, стакан после себя помыть не умеют. Хватит нянчиться с ними, растим моральных уродов, – отчитал он жену.
Мальчишки в детской резвились, прыгали по кроватям, бросались подушками. Это их дети, ее дети. Славные, сообразительные и похожи на Илью. Им не стоило мешать, Люба осторожно прикрыла дверь.
Как сомнамбула, бродила она по комнатам, не сняв пальто и туфель. Здесь кабинет Ильи. Старинный письменный стол, мягкое кресло, книги в застекленных шкафах занимают полностью три стены. Люба собирала книги по своему вкусу: приключения и фантастика, романы о любви. Когда выдается свободная минутка, запоем читает занимательные истории. В этом нет ничего плохого… да и хорошего тоже. Это просто Ничего. А вот завтра…
В этой комнате останавливаются ее родители, здесь полно искусственных цветов необыкновенной красоты – очень практично, не требуют ухода, радуют глаз. У них большая квартира, в двух планах, с великолепной лестницей, просторными комнатами. А как трудно содержать в порядке такую квартиру. Они с Ильей потерялись в ней. Но завтра без двадцати восемь найдет…
На кухне Люба села на стул и всматривалась в свое отражение на поверхности никелированной кастрюли, сияющей чистотой. Кривое зеркало перекосило изображение, обезобразило расплывчатыми формами. Лицо напоминало шутовские гримасы, шептавшие уродливым ртом:
– Завтра без двадцати восемь… Завтра…
Бывает, привяжется строчка из песни или стихотворения и преследует с утра до ночи. Так у Бакшарова. Стоило ему подумать о Симиче, представить, что тот несет некий груз, вспоминались ехидные слова Маргариты: «Расчлененный труп в ящике». Бакшаров ловил себя на том, что распевает в уме идиотскую фразу, умудряясь подобрать к ней разные мотивы из известных ему песен. «Я шизую», – догадался он.
Сашка торчит в «Менаде». Узнав подробности о молодежном клубе, Слава лишился сна. «Менада» клуб кайфовый, гнездо наркоманов. Куда смотрят власти? К наркоте Слава относится определенно, потому и дал пистолет Сашке, разрешение у парня на ношение оружия есть, Слава позаботился. Подкрепил длинной инструкцией в придачу, а воспитательную речь закончил словами:
– Сам понимаешь, это не война, где ясно, куда и зачем стрелять.
– Слав, угомонись, я не ребенок. ТАМ, думаешь, всегда ясно было?
Сашка войну называл «ТАМ», говорить с ним о войне, знакомой Славе по чужим репортажам, неловко. А вообще Саня молоток, фотку Дурнева положил на стол через полсуток. Бакшаров ржал до колик: Орангутанг с тупым рылом по фамилии Дурнев, не смешно ли?
С Расинем дело обстояло иначе. «БМВ» на балансе предприятия, хозяин предприятия Расин, а предприятие – отель «Старт», где и клуб «Менада». Вроде его машина, вроде не его. Где живет? Нигде. Прописан в покосившейся избе у полоумной старухи, там не показывался. А Дурнев частый посетитель отеля и «Менады». Задача Сашки – завязаться с парнями и понаблюдать за Дурневым.
Первый час ночи – у Бакшарова душа была не на месте. Послал парня в гадюшник, с ним может любая дрянь приключиться. К тому же в его черепную коробку, кроме «расчлененного трупа в ящике», ничего не лезло. Слава водил авторучкой по листу бумаги, рисуя бессмысленные линии и завитушки, начал рисовать человечков, повторяя:
– Расчлененный труп в ящике. Потом труп встал, выстрелил и громко хохотал над покойником.
Следующего человечка нарисовал с отдельными членами вокруг туловища. У следующего члены выстроил в ряд… В эту минуту вошел Сашка. Гора с плеч свалилась. Снимая куртку, юный сыщик бросил на стол спичечный коробок:
– Держи для отчета. Марихуана.
– Что?!!
– Сушеная конопля.
– Я знаю, – зашипел Слава, – что такое марихуана! Ты купил?!
– Ага. Сегодня предложили, я и купил.
– Ты соображаешь? Ты думал, когда покупал?
– Не кричи. У меня башка от децибел трещит, устал.
Сашка достал кусок хлеба и сыр, подсел к столу, вяло жевал.
– Я жду объяснений вот этому, – ткнул пальцем в коробок Слава.
– Ты человек другого поколения, многого не понимаешь…
– Где уж нам уж… – возмущенно взмахнул руками Бакшаров.
– Они бы меня вычислили, если б не купил. Сам стань на их позицию. Чего я там торчу третий день? Прихожу один, сижу долго, пью пиво. Пиво пить можно в другом месте. Мое поведение для них не соответствует норме, вдруг я стукач, подсадной… Пошли бы проверки – оно тебе надо?
Помолчал, пережевывая, потом пояснил:
– Когда сегодня со мной знакомился один, я вдруг почувствовал… Не знаю, как объяснить… Может, мне и показалось… даже нехорошо стало. Со мной ТАМ такого не было. Страшно было, но я знал, откуда ждать опасности, даже смерти. Здесь другой страх. Перед тобой не враг, просто сидит человек, улыбается, но ты вдруг понимаешь, что он хуже врага. И ты напрягаешься, ждешь… и не знаешь, чего ждешь. А он говорит о том о сем… Дерьмовый парень. Потом осторожно предложил товар и сверлит глазами. Знаешь, что? Упадешь. Героин, кокаин, опиум… забыл названия. Колеса… Ну, крыша когда едет…
– Галлюциногены.
– Во-во! Хочешь – нюхай, хочешь – колись, хочешь – глотай. Отказываюсь, а он сощурился, пальцами по столу стучит. Думаю, знак подает кому-то. Я бы, говорю, покурил. Вышел, потом подошел с бутылкой пива и говорит: «В левом кармане». Я пощупал – коробок. Не заметил, когда сунул мне. Спрашиваю: «Сколько берешь?» – «Как везде». Откуда я знаю, сколько платят везде? По счастью, у меня баксы в кармане лежали, двадцатка, на аппаратуру коплю. Достал и подаю, говорю, других нету. Сам трясусь, вдруг не хватит. Сдачу принес, хватило.
– Ладно, прости, я не в тебе усомнился. Залететь мог с травкой, потом доказывай. Пошли спать, Саня.
– Я не все рассказал. Дурнев заходил, не один. Сопровождал небольшого человека, с ним еще два жлоба было. Знаешь, кино напомнили, мафиози из боевика. Прошли через зал, ну такие крутые-навороченные…
– Куда прошли?
– В дверь, откуда официанты еду носят.
– Как выглядел главный?
– Небольшой, худой, в дорогом костюме… в очках… Сложно описать, неприметный какой-то…
– Понятно, – задумался Слава.
Устроившись на диване и выключив свет, оба не спали. Славе не давал покоя очкарик. Дурнев принес очкарику вещи из гардероба в театре. Гражданин Че разговаривал с очкариком… Гражданин Че был на охоте… Волосы у Дурнева длинные… Похоже, очкарик этот из театра.
– Говоришь, в очках? – спросил Слава. – А ощущения от него какие? Вот ты смотрел на него, и как он тебе показался?
– Никак. Хотя… не хотел бы я с ним познакомиться ближе. Забыл спросить, что у Лады?
– По нулям. Две подружки – дамы неприступные, не болтливые, чему я не перестаю удивляться.
– Славка, ты не обижайся, но говорят, мужики болтливее женщин. Я с этим в корне не согласен, но, может быть, Ладе упор сделать на мужской состав? Их там мало. Ты подумай. Знаешь, Слава, там такое дерьмо ошивается… Если все такими станут, наступит конец света.
– Утешайся, что ты не такой.
– Я утешаюсь, – зевнул Сашка. – Чем завтра займемся? Понедельник, «Менада» выходная.
– Я стартану в отель «Старт», поночую там пару ночей.
– За меня боишься? Думаешь, не справлюсь?
– Уверен, что справишься. Можешь продолжать посещения клуба, но в «Менаде» и в радиусе одного км ты меня не знаешь.
Повернувшись на бок, Сашка в скором времени уснул, а у Бакшарова есть привычка: перед сном проворачивает в мозгах день, просеивая значительные и незначительные события. На одном остановился.
Днем забегал Сергей, поговорили о делах, деньги привез, да вдруг замялся, похоже, искал повод остаться. Слава терпеливо ждал и дождался:
– Не слышал, Тернов сгорел?
– Надеюсь, рядом не нашли твою зажигалку?
– Не нашли, – огрызнулся Сергей. – Но мне не по себе…
Такой эпизод был. Тернов, значит, сгорел… Симич работал одно время у Тернова… Нет, пора освежить мозг сном.
Этот же вечер у Лиды проходил под звуки гитары, бутылочку и сигареты. Не пила одна Вера, потому что за рулем, с собой она привела новую знакомую, Тамару, лет двадцати семи, строившую глазки актеру Антону. Лида взирала на нее, не скрывая неприязни, что совершенно не волновало Тамару. Миниатюрный телевизор повествовал о городских новостях, журналисты пели осанну отцам города. Лида неожиданно выключила телевизор со словами:
– Послушать, так мы живем в раю. То ли у них зрение плохое, то ли у меня. Я лично вижу разруху.
– Разруха, ты разруха, чужая сто-о-ро-на… – запел Антон, перебирая струны гитары. – Лидусь, людям кушать хочется. «Сначала дайте нам пожрать, а нравственность потом», – сказал великий классик немецкого народа Бертольд Брехт.
– Думать лишь о желудке – удел одноклеточных.
– Лидусь, ты язва, – заключил Костя.
– Назови хоть геморроем, дорогой, я же не виновата, что меня мама родила умной.
– Ой, не надо про политику, – замахала ручонками Тамара. – Это же опиум для народа.
– Религия, – мрачно поправила Лида, увидев непонимание, объяснила: – Религия – опиум для народа, но фраза давно потеряла популярность, Тома.
– Да? – удивилась искренне та. – Ну и ладно. Антоша, спойте.
– Вера, выйдем? – предложила Лида. На лестничной площадке обе поежились от сырости и взяли в прихожей по куртке. – Откуда ты взяла этот «опиум для народа»?
– Сама привязалась.
– А сюда зачем притащила?
– Так получилось. Были в театре, узнала, что Костя и Антон мои друзья, пристала: познакомь да познакомь. Извини, я не знала, что она такая дура. В первый же день нашего знакомства напросилась в гости, теперь почти каждый день компостирует мне мозги. Назойлива до ужаса. Скажи, что с квартирой?