Я кивнул, ситуация мне еще больше перестала нравиться. Совсем плохо, я не ошибся, этого прислали убивать. Как он это сделает — не важно. Либо придерется к чему-нибудь, либо удавит молча — результат один. Иначе, зачем интересоваться моей фамилией?
Я еще раз посмотрел на его фигуру и мышцы и подумал, что вряд ли смогу оказать хоть какое-то сопротивление.
Верзила ростом был выше меня на голову, веса в нем килограмм на сто больше. И этот лишний вес приходился в основном на мышцы. Ему достаточно просто прижать меня к нарам и сдавить.
Я задохнусь…
Каратэ хорошо, когда существует пространство для маневра. Когда ты можешь отбежать, отпрыгнуть, увернуться, набрать скорость…
А в ближнем бою все решает масса и сила.
Я проигрывал этому детине во всем.
— Ты что ли Бирюля замочил? — прорычал он, продолжая меня мрачно разглядывать. — И за что ты его? — Никого не убивал, ни Костю, ни братьев-акробатов, — ответил я хмуро, продолжая обдумывать варианты своей неминуемой смерти. — Ночью я сплю.
— Хочешь сказать, что менты с тобой лоханулись? А кто тогда ребят замочил, если не ты?
И этого не знаю, эти ребята действительно ко мне приходили перед тем, как их убили, дверь я им не открыл, и они ушли.
— Могу ли я вам верить, сэр? — произнес верзила. — Или вы все-таки, нехороший человек, пытаетесь что-либо от меня утаить? Я бы вам не советовал, ибо люблю применять методы физического воздействия, тля!
Слова использовалось, конечно, другие, но когда смотришь в глаза смерти, лучше уходить чистым: не оскверняя себя плохим словом, чужим дыханием и непотребной песнью.
— Сказал все, что знаю, — пробурчал я, прогоняя в памяти свои воспоминания. Да, точно. Хорошего почти в моей жизни ничего и не было, а теперь и не будет — можно умирать.
Верзила, как мне показалось, беспомощно посмотрел на железную закрытую дверь. Видимо вел я себя не так, как должен был.
Его гладкий лоб, переходящий в отполированную лысину покрылся мелкими морщинами. Он решал, что ему делать — то ли придушить меня сейчас, то ли подождать до утра. Мне казалось, что я даже слышал его мысли:
«Задавить сейчас? Но тогда вряд ли дежурный обрадуется, когда узнает, что ему придется решать, что делать с этим мертвым козлом. Может возникнуть на меня, тогда мало не покажется. Да и опера разозлятся, им следствие вести…
Оставить живым? Так здесь развернуться негде, а уже спать хочется…»
«Интересно, сколько сейчас времени? — подумал уже я. — По ощущениям вечер, часов так десять».
— Который час?
— Девять, десятый, скоро отбой, — проревел верзила. — Место здесь только для одного, так что давай на толчок. И чтоб сидел и не дергался, иначе быстро оприходую.
Я даже не удивился, по всем понятиям мне было нанесено ужасное оскорбление, за которое убивают.
То есть должен был возмутиться и умереть, или согласиться и умереть, но… чуть позже.
Вот такое нелегкое решение было им принято.
— Места хватит нам обоим, — произнес я примирительно. — Тесновато конечно, но как говорится — в тесноте, да не в обиде.
— Достал ты меня, козел! — верзила повернулся ко мне, схватил за горло, и стал душить. — Я тебе сказал, тля, на парашу!
Я не ошибся, сила у него была, сопротивляться не получалось, ноги упирались в одну стенку, голова в другую. Да и подмял меня под себя всем телом, руки оказались где-то под ним. Чтобы их вытащить, мне требовалось поднять килограмм сто пятьдесят, используя только ладони. Для меня эта задача оказалась невыполнимой, хоть я честно попытался.
Верзила ударил меня несколько раз о нары, удары были не сильными, ему тоже не хватало свободного пространства.
Перед глазами все почернело, руки я все-таки смог вытащить, сил на то, чтобы разжать стальную хватку детины, у меня тоже не нашлось — пришлось умирать. В ушах зазвенело, голос верзилы потерялся где-то в наступившей тишине.
Стало темно и очень тихо. Я был еще где-то рядом, и вертел головой по сторонам, или тем, что у меня осталось, пытаясь увидеть тот знаменитый светлый туннель, куда уходят все души.
Но ничего не увидел и решил, что и тут меня обманули…
А еще я подумал, как хорошо, что вчера принял ванну, а сегодня надел все чистое.
…Самурай каждое утро принимает ванну, бреется, душит волосы, стрижет ногти, аккуратно шлифуя их пемзой и полируя.
Так же тщательно следит он за своим оружием, которое всегда держит в чистоте, старательно очищая от ржавчины.
Все это делается не ради наружного блеска, а пото-му, что самурай хочет быть таким чистым, каким должен быть после смерти, ибо призыв к оружию может раздаться в любой момент.
Воин, чьи бренные останки находятся в неряшливом состоянии, всегда выставляется на посмешище, если его труп достается неприятелю. Самурай, который ежегодно готовится к смерти, готовит себя к тому, чтобы не стать посмешищем врага…
Так гласит кодекс воинов.
Правда, ногти я вчера не шлифовал, да и умер не в битве, а в камере, но меня все равно обмоют и переоденут перед тем, как положат в гроб. У нас не Япония, обычаи другие, жизнь и смерть тоже…
Если сказать честно, я наслаждался своим уходом на тот свет…
Часто думал о том, как это происходит. И вот это случилось. Конечно, никогда не предполагал, что умру в душной вонючей камере под потным телом слегка пьяного уголовника…
Но смерть, есть смерть…
Она приходит,
когда ты жаждешь жизни.
Ты рвешься из ее объятий.
Но поздно…умер ты.
Я надеялся на более благородный вариант, что-то вроде легкой смерти от переохлаждения в какой-нибудь сточной канаве в легком алкогольном опьянении. Умирать, не осознавая этого. В общем, надеялся уйти к далеким звездам без неприятных ощущений.
Получается, не очень хорошая смерть досталась мне в этом году. Но разве бывает какая-то другая? Смерть в бою хороша только тем, что умираешь быстро, в азарте, хоть, конечно, и там бывают различные варианты.
Можно же умирать от боли с оторванной ногой на простреливаемой территории, где тебе никто не может помочь из твоих друзей и соратников? И ты будешь наблюдать, как твоя нога покрывается гангренозной синевой, в редкие мгновения сознания.
Конечно, вполне можно считать, что ты умираешь более благородно, чем другие, оберегая свою землю и семью от захватчиков. Только как ты ее защищаешь, если умираешь?
А когда умрешь, эта земля перестанет быть твоей, как и все вокруг. Лучше не умирать,… но если это происходит, принимай смерть без огорчения и зависти, как я…
Никогда еще мне не было так хорошо. Исчезла куда-то боль в теле, до этого я не замечал, какое оно тяжелое и неповоротливое. Как же мне трудно было его таскать на себе все эти долгие и неправильные годы. И как много оно требовало для того, чтобы жить…
Одно постоянное дыхание чего стоило…
А еда, питье, и множество мелких неудобств, вроде мозолей, потертостей и отправления естественных надобностей?
Болезни, холод и жара?
А тут я стал настолько легким, что взлетел, даже не прикладывая к этому никаких усилий. Все неприятное исчезло вместе с телом. Да, бог был прав, когда прививал каждому живущему на Земле инстинкт самосохранения, иначе мы бы все умирали сразу после рождения…
Я поднимался куда-то ввысь, к небу, только оно было темным. Нет, не затянутым тучами, а просто темным, как мрак в глубине пещеры. А потом он стал сереть, я огляделся и понял, что оказался на платной стоянке.
Я метался по пыльному, пахнущему прошедшим горячим днем асфальту, выбирая момент для благоприятного нападения и последующего убийства.
Я был спокоен, сосредоточен и даже весел — это охота мне нравилась.
Костя и два близнеца мне казались такими неуклюжими и неповоротливыми, что убить их для меня, находящегося в прекрасной физической форме, не представляло никакого труда.
Я выбирал для каждого из них свою смерть, и мне представлялось неограниченное количество вариантов.
Иногда даже становилось немного стыдно, что я так наслаждаюсь смертью, даруя ее другим…
Одному из близнецов, его звали Петром, правда кличка была почему-то «Гриша», аккуратно воткнул в сердце его же собственный нож, который легко перешел в мои руки, когда я увернулся от его неуклюжего и бессмысленного удара.
Похоже, эти ребята не умели сражаться. Убивать, могли беззащитных людей таких же неуклюжих, как они сами.
Меня радовало то, что они оказались так поздно ночью без огнестрельного оружия на просторной площадке с твердой почвой для боя. Возможно, они оставили пистолеты и автоматы в своей машине, но мне это только добавило удовольствия.
У них, правда, оказались ножи, что добавило остроты поединку, и сделало меня чуть более осторожным. Второму близнецу я сломал шею. Это довольно просто, если поймать момент и приложить твердое ребро ладони с определенной силой и под нужным углом.
Конечно, пришлось уклоняться от ударов, но бойцы из наркоманов оказались неважные.
Все-таки бандиты не подразделение спецназа, которое специально обучают сражаться в непростых ситуациях. Правда, в последнее время обученные воины появились и в бандитских структурах. И это вполне понятно.
Государство отказалось от них и бросило в трудную минуту, оставив им только бесчестие. Так было во все времена. Воин без князя — наемник, который работает на любого, даже на глупого горожанина, сколотившего состояние тем, что подкупает городскую стражу, уничтожавшую его конкурентов.
К счастью ни Костя и близнецы не были бойцами. Мне было бы нелегко убивать воинов и не только физически, но и по моральным соображениям.
Когда Костя остался один, он побежал, чем даже немного расстроил меня. Он испугался…
…А что есть смерть, как не убыток? Что есть жизнь, как не корысть? Кто рассчитывает, тот корыстен. Поскольку такой человек в любых обстоятельствах действует только с корыстной целью, — он должен опасаться смерти. Такой человек — трус…