ить в Рите этакие способности. «От осинки не родятся апельсинки» — вспомнилось старое присловье. Одно дело, если бы ее отец, на глуховский манер, у станка стоял, то тут было бы чему удивиться. Но Романов-старший этот завод с ноля поднял и вместе с ним поднялся, и еще выше бы взлетел, если б не болезнь и не зятек-паскудник. А Рита вся в отца оказалась и теперь уж своего ни богу, ни черту не отдаст.
Решил пока отвлечься, вспомнил, что он в отпуске и гулять ему еще неделю, и что за эту неделю он дома с ума сойдет. Набрал Корнеева, тот долго не отвечал, потом из трубки раздался его голос.
— Я все сделал и завтра выйти могу, — после приветствия сказал Андрей. Корнеев буркнул что-то вроде «добрый день» и поставил на ожидание. Андрей не спеша поехал вперед, миновал несуразный облезлый знак границы города, остановился на перекрестке.
— Привет, — бросил он, — отдыхай пока, потом с тобой решим.
Его голос, тон, интонация и плохо скрытое желание поскорее отделаться от собеседника не сулили ничего хорошего. Андрей решил, что показалось, что сам не совсем пришел в себя и сказал:
— Можно не ждать, я могу и завтра дела принимать…
— Мне Серега Глухов недавно звонил, — перебил Корнеев, — сказал, что ты его крупно подставил, и он это дело так не оставит. Не знаю, что у вас произошло, но Сергея я давно знаю, он просто так словами бросаться не будет. Еще сказал, что ты то ли покалечил кого-то, машину разбил, еще подвиги твои перечислил. Не ждал я такого, Андрей, так что отдыхай пока.
Раздался звонок второго мобильника, из трубки зазвучала музыка. Андрей проехал перекресток, повернул на заправку, но к колонкам не поехал, встал у бортика. Слушал позитивную бодрую мелодию, пытаясь осознать, примерить к себе услышанное. Что Глухов скотина во всех смыслах, это не обсуждается, но это мстительная скотина, и знает она слишком много, чтобы испортить Андрею жизнь. Сам ему все рассказал, с подробностями, но кто ж знал, что все так обернется, хорошо, хоть про перестрелку в «Газели» ума хватило умолчать. А вот Рита сама все видела, вернее, почти все, и кто поручится, что она будет молчать.
Андрей развернулся, поехал обратно в сторону Посада. Уже не злость распирала, а отчаяние, чувство огромной, истинно вселенской несправедливости, когда за хорошо, даже отлично сделанную работу с тобой расплатились сначала обещаниями, а потом реальной перспективой уголовного дела.
— Андрей, — прорезался Корнеев, — я тут уточнил кое-что, я тебя в резерв переведу. Должность я тебе дать не могу, опыта у тебя пока мало. Будешь консультировать нового человека, мне рекомендовали как хорошего специалиста…
— Я у вас девять лет проработал.
Справа мелькнуло уродливое сооружение: щит с изображением медведя и улетающей к звездам ракеты, при этом медведь то ли пытался поймать ракету за хвост, то ли уже летел за ней в космическую бездну.
— Считаете, это недолго? — Понятно, что вопрос уже решен, можно не сдерживаться, послать к херам политику и раз и навсегда решить вопрос. — На побегушках мне быть предлагаете?
— Ничего другого предложить не могу, — равнодушно сказал Корнеев, — насильно держать тоже не буду. Хочешь, увольняйся, уговаривать тебя не собираюсь. Хоть завтра заявление пиши.
Андрей нажал отбой и швырнул мобильник на сиденье рядом. Спорить, убеждать, доказывать свою правоту смысла нет, карьера в этой конторе для него закончена, надо искать другое место. А это время, снова надо проявлять себя, снова доказывать профпригодность. «Машкин папа может помочь», — Андрею аж нехорошо стало от этой мысли. Это выход, конечно, но чем он сам тогда лучше Глухова?
Просвистела мимо черная «Нива», обдала водой из-под колес, да так, что грязные брызги залетели через приспущенное стекло в салон. Андрей чертыхнулся, вытер лицо.
— Да что ж вы все тут за уроды, мать же вашу! — крикнул он вслед «Ниве» больше для того, чтобы проораться. Малость отпустило, Андрей включил «дворники», чтобы очистить стекло, и поехал дальше.
На пятьдесят седьмом километре Ярославского шоссе он оказался минут через сорок, до этого плелся по обочине, высматривая знакомую березку, но все чего-то не хватало. То насыпь не та, пологая, то отбойника нет, то все березки куда-то подевались. Уже в сумерках все сошлось наконец, Андрей остановился, издалека разглядел пристально полуживое деревце, сбежал по гравию и оказался на мокрой траве. Та неприятно пружинила под ногами, точно шкура огромного больного зверя, хлюпала, подошвы скользили по мокрым кочкам. Андрей допрыгал по ним до болотины, ухватился за березку, осмотрелся. Над водой поднимался туман, холодный и липкий, заползал в рукава, за воротник, отчего становилось зябко и тревожно. Гул двигателей и сигналы доносились издалека, туман глушил все звуки, искажал их, как кривое зеркало отражения в нем. Андрей присел на корточки и запустил руки под корни деревца, шарил в ледяной воде и глине, пока пальцы не наткнулись на металл. Это оказалась рукоять «макарова», Андрей вытащил пистолет, жутко грязный, провонявший тиной, обтер кое-как, выщелкнул магазин. Три патрона сидели на месте, и по виду несколько дней в воде и сырости особого ущерба им не нанесли. «Нет ствола — нет доказательств», — Андрей бросил «макарова» в прихваченный с собой пакет. Решил, что разберет и выкинет оружие в другом месте и по частям, а потом пусть хоть Рита, хоть Глухов, хоть кто угодно доказывают, что это он пристрелил рейдера. Показалась в тумане тень, перла навстречу и все увеличивалась в размерах. Андрей шарахнулся вбок, оступился, влетел ногой в лужу, провалился по щиколотку и невольно матюгнулся. Тень застыла на месте, тоже выругалась: это оказался здоровый пузатый мужик, он держался за ремень штанов и напряженно вглядывался в полумрак. Увидел Андрея, успокоился, повернулся к нему спиной. Андрей добрался до машины, сунул пакет с пистолетом под сиденье и поехал в Москву.
Дома оказался далеко за полночь, попал в две подряд пробки. Пока зависал там, подумалось, что за несколько дней в области отвык от заторов, да и дышалось в Посаде не в пример легче, чем в мегаполисе. Подъехав к дому, уже забыл эти сомнительные провинциальные прелести, вошел в темную квартиру, постоял в прихожей, подошел к двери Светкиной комнаты, прислушался. Оттуда доносился негромкий голос, Светка то ли говорила по телефону, то ли смотрела кино. Андрей постучал в дверь, стало тихо.
— Чего тебе? — Светка стояла с той стороны, но дверь открывать не собиралась. Андрей взялся за ручку, дернул дверь на себя, но та не поддалась.
— Я полицию вызову, — предупредила Светка.
«Смешно». Андрей отступил на шаг и выпалил единым духом, глядя в темноту:
— Квартира твоя, можешь радоваться. Мне надо несколько дней, чтобы собрать вещи.
Барахла тут накопилось предостаточно, чтобы все собрать и недели не хватит. Тем более на такой исход он не рассчитывал, так бы заранее кое-что собрал и отвез к матери. Кстати, еще ей надо сказать…
— У тебя два дня, — из-за двери сказала Светка, — и чтобы я вас тут больше не видела, ни тебя, ни твою мамашу.
Андрей поплелся в кухню, включил газ под чайником, сунулся в холодильник. Пусто и светло, ну чисто как в морге. От сравнения стало не по себе, Андрей захлопнул дверцу и принялся думать, как расскажет все матери.
Та сначала рыдала, потом налетела с расспросами: что, как, да почему так вышло. А под конец озверела, да так, что Андрей всерьез опасался за ее здоровье. Мало того что прилетела утром ни свет ни заря, так еще кричала, кричала без умолку, точно это могло что-то изменить.
И без того было тошно, и голова болела после бессонной ночи, и на душе муторно, а от криков вовсе хотелось бросить все и уйти. Но вместо этого Андрей складывал свои вещи в большую сумку, уже и так основательно набитую, прикидывал, застегнется ли, если положить в нее еще немного. Мать же носилась по квартире, хватала все, что под руку попадется, тащила в комнату и орала, орала как заведенная.
— Дрянь, потаскуха! — неслось то с кухни, то из коридора, — да по тебе тюрьма плачет! Мерзавка, мошенница, я на тебя в суд…
Мать выдохлась, прибежала, швырнула на кровать какие-то тряпки. В них Андрей опознал занавески из спальни. Весной Светка придирчиво выбрала их из сотни вариантов, потом сама же отгладила и повесила на окно. Теперь они пыльной грудой валялись на скомканном одеяле.
— Не надо… — Андрей отодвинул их, мать подлетела, скомкала и принялась запихивать в раздутую сумку.
— Надо, еще как надо, — бормотала она, — тебе не надо, мне пригодятся, на даче повешу. В туалете, там им самое место!
Это уже относилось к Светке, и та по-прежнему безмолвствовала, как и полчаса назад, даже больше, когда началась эта вакханалия. Андрей лишь раз заглянул в кухню: Светка сидела там на диване, поджала ноги и смотрела с планшета фильм. На голове капюшон спортивной куртки, в ушах наушники, на столике вазочка с чипсами и полбутылки газировки — казалось, Светке было плевать на происходящее. Но если бы так оно и было, то ушла бы к себе в комнату, оттуда Андрей забрал свои вещи еще до приезда свекрови, а не сидела в эпицентре тайфуна, спокойная и отрешенная, точно «глаз» воронка этого самого тайфуна.
— Как ты мог, как? — пошла по второму кругу мать. — Почему ты отдал ей квартиру? Она же здесь притон устроит…
— Это уже не ваше дело, — Светка вытащила одно «ухо» и мило улыбнулась свекрови, — мое жилье, что хочу, то и устраиваю. А вы поторапливайтесь!
Она щелкнула пальцами, мать побагровела, кинулась к дивану, цапнула первое, что под руку попалось, полотенце. Светка перехватила его, рванула на себя, и мать упустила добычу.
— Вас в детстве не учили, что чужое брать грешно? — Светка аккуратно складывала полотенце, — это мои вещи.
— Тут ничего твоего нет, прошмандовка! — завизжала мать, — даже трусы твои на мои деньги куплены!
— Отдам, не вопрос. — Светка захрустела чипсами. — Только, боюсь, вам стринги не пойдут, вы для них несколько… великоваты, в смысле, староваты.