Он ввел несколько возможных вариантов в корабельный компьютер, который имел доступ к сведениям о машинах, балласте и грузе «Левиафана», а также ветре, течениях, погоде и высоте волн океана, которые могли бы повлиять на условия плавания. На картах погоды отчетливо просматривался глубокий циклон, формирующийся в проливе Дрейка, в бурных штормовых водах между Антарктидой и мысом Горн на южной оконечности Америки. Этот циклон затронет их на новом курсе, если его не остановит антициклон в Южной Атлантике.
К концу своей вахты офицер разработал план и, обдумывая его, отправился обедать. Он искупался в корабельном бассейне и задремал перед ночной вахтой.
Когда «Левиафан» находился в открытом море, в офицерской кают-компании обедали в две смены. Младшие офицеры, а также третий офицер, чья вахта начиналась в восемь часов, обедали в семь. В это время старшие офицеры собирались в кабинете Огилви на коктейль.
Они переодевались к обеду, потому что сердцем Огилви все еще принадлежал «Пи энд Оу», а одной из традиций этой старой английской судоходной компании был «аравийский костюм» — офицерская одежда для тропического климата. Офицеры надевали открытые белые рубашки с короткими рукавами — несмотря на то, что работал кондиционер и в кабинете было прохладно — и знаками отличия на плечах, черные индийские кушаки и парадные брюки. «На борту корабля, — как когда-то объяснял Огилви второму офицеру, — необходимо соблюдать церемониал».
Он словно разделял унылые дни на переносимые промежутки времени, каждый из которых имел свою особую функцию.
Второй офицер в четверть седьмого очнулся от дремоты, принял душ, побрился и неторопливо оделся. Приготовления затянулись, и ему пришлось поспешить, чтобы не опоздать к Огилви.
Во время коктейля второй офицер выпил треть своего бокала, рассматривая гравюры и старинные карты в кабинете капитана, устроившись в кресле, поболтал с офицером, которого сегодня еще не видел, побеседовал еще с двумя-тремя офицерами, затем допил второй бокал как раз перед тем, как зазвонил обеденный колокол.
Следуя за капитаном, офицеры медленно спустились парами по широкой лестнице в обеденный салон.
В десять минут восьмого они принялись за суп и шер-ри, но трапеза была прервана появлением старшего офицера, которого только что сменили на мостике. Стюарды засуетились вокруг него, поднося ему суп, наполняя его бокал, и только затем обед начался по-настоящему.
Огилви, с блестящими седыми волосами, сидел во главе стола, как хозяин большой усадьбы. Он вел разговор, вспоминая годы службы на канонерке в Персидском заливе и на конвоях в Северной Атлантике, пересыпая свои рассказы едкими замечаниями о людях, с которыми встречался на протяжении своей долгой карьеры. Затем он переменил тему и стал комментировать текущие события, о которых узнавал по радио, пока «Левиафан» огибал северо-африканское побережье.
— Египет просит созвать новую мирную конференцию; израильтянам надо вести себя осторожнее, — заявил Огилви. — Европейцам нельзя полагаться на слово араба. Африканские государства обвиняют Южно-Африканскую Республику в создании концентрационных лагерей. Но они же должны как-то защитить себя, — сказал Огилви и тут же предложил выход: — Белое правительство должно заявить неграм следующее: если им не нравится система апартеида, пусть убираются на родину. Но если они останутся, то должны принимать существующие порядки и не бунтовать".
Добыча нефти в Северном море растет. Это сбивало Огилви с толку. С одной стороны, он с облегчением видел, что торговый баланс страны в порядке. С другой стороны, если все эти нефтяные деньги подкачивают экономику, то как убедить британского рабочего, что он все равно должен увеличить производительность труда, упавшую до неприлично низкого уровня?
Его офицеры кивали в знак согласия, но сами почти все время молчали, если капитан не задавал им прямой вопрос. Стюарды в белоснежных смокингах бесшумно переставляли фарфоровую посуду с эмблемой «Левиафана» — черный кит, поднимающий золотую волну. Только отсутствие женщин и низкий потолок говорили о том, что старшие офицеры находятся на танкере, а не в обеденном зале первого класса на пассажирском лайнере.
Второй офицер старался не налегать на обильное угощение, зная, что у него под подбородком растет складка, похожая на розовую бороду. Под рыбу он выпил немного белого вина, но к красному вину, поданному к мясу, не притронулся. После кофе Огилви станет спрашивать о новом курсе, и он хотел иметь ясную голову. Он не притронулся к картофелю и второй порции мяса, которую пытался всучить ему стюард, но не удержался и нервно сжевал большой рулет. Оглядывая стол в поисках другого рулета, он в очередной раз мысленно репетировал свой доклад, когда внезапно Огилви обратился к нему:
— Второй, к какому решению вы пришли?
Стюарды уже убрали со стола посуду. Разговор за обедом, как правило, редко касался корабельных дел, и поэтому офицеры обменялись вопросительными взглядами и сели обратно на свои места, чтобы услышать ответ второго офицера. Тот вытер рот, отхлебнул воду из хрустального бокала и подробно описал вычисленный им новый курс «Левиафана».
— Хорошая работа, — искренне сказал Огилви. — Очень остроумно.
— Спасибо, сэр.
Капитан предложил незначительную поправку к маршруту, но второй офицер понимал, что Старик доволен. Теперь он с нетерпением ждал кофе и хорошего, крепкого бренди.
— Мы отклоняемся от курса? — спросил главный инженер. Он был новичком в этом плавании, временно заменяя постоянного главного инженера.
— Вот именно, — ответил Огилви с надменной улыбкой.
— Зачем? — храбро спросил новичок, и второй офицер решил, что сейчас последует взрыв.
Хотя главный инженер получал жалованье, равное капитанскому, и в иерархии компании занимал равное с ним положение, Огилви не терпел, когда за обеденным столом бросали вызов его главенству.
Старику нравились молодые офицеры, которые оказывали ему уважение в духе старых времен. Постоянные офицеры «Левиафана», довольные своим высоким положением, старались не раздражать Огилви. Второй офицер знал, что он слишком молод для своего поста и занимает его только благодаря Огилви, который заметил офицера, когда он был еще кадетом в «Пи энд Оу».
Новому главному инженеру было уже за сорок лет, и ему пришлось испытать немало унижений, прежде чем электронику стали считать существенной частью корабельного оборудования. Поэтому он ревниво оберегал свою независимость. Услышав его вопрос, Огилви перестал улыбаться.
— По той простой причине, — объяснил капитан, — что человек, замышляющий нападение на «Левиафан», совершит его около выступа западноафриканского побережья, где-нибудь между Канарскими островами и Берегом Слоновой Кости.
Офицеры медленно закивали. Для них было новостью, что капитан Огилви всерьез относится к угрозе, и они тоже прониклись его серьезностью.
Огилви усмехнулся:
— Наш приятель будет немного разочарован. Верно?
Второй офицер засмеялся вместе с ним, первый тоже слегка улыбнулся, но новичок так просто не сдавался.
— Откуда вы знаете, где он собирается напасть?
Огилви нахмурился. Ему явно не нравился этот человек. Второй офицер, побаиваясь капитана и стараясь ни в чем не перечить ему, с готовностью разделил его неприязнь к самоуверенности главного инженера и его неопрятной внешности: волосы взлохмачены, обеденный костюм висит мешком. Главный инженер не делал секрета из того, что ему предлагали хорошую работу на фирме «Декка» и он в любой момент может покинуть службу на море.
Он заявлял, что скучает по жене, и признавался в поразившем его странном недуге. После многих лет, проведенных в море, он внезапно стал страдать от морской болезни. Врачи говорили, что это психосоматическое заболевание. Но несколько дней назад он громко заявил, что не подверженный качке «Левиафан» его вылечил. Инженер говорил, что не прочь остаться на танкере, если не уйдет на «Декку».
На вопрос главного инженера Огилви ответил с ледяной вежливостью:
— Принимая во внимание судоходные характеристики яхты, время, когда Харден покинул Англию, состояние погоды, приливы, течения и ветры у побережья, а также явное намерение Хардена выследить «Левиафан» радаром, я пришел к заключению, что он может напасть только у берегов Западной Африки.
— Почему, капитан?
— Ему не хватит скорости, чтобы догнать нас, — холодно сказал Огилви. — Следовательно, он будет поджидать нас где-то впереди, около судоходной линии, по которой мы должны пройти. Кроме того, эти воды находятся довольно близко к Южной Америке. Вполне логично, что именно туда он попытается бежать.
— Должен сказать, что я в этом сомневаюсь, — заявил главный инженер.
— В самом деле, мистер Умник? — спросил Огилви, багровея. — Раз вы такой мудрый, то, может быть, поведаете нам свое мнение?
— Не знаю, насколько я мудрый, — ответил главный инженер, нахмурив брови при словах «мистер Умник», — но я не думаю, что такой сумасшедший, как Харден, будет заботиться о путях спасения.
— Вы совершенно правы, мудрости в вас немного, — съязвил Огилви и обратился к другим офицерам: — Если бы этот доктор был обыкновенным сумасшедшим, он бы приплыл в Гавр и запустил свою ракету, когда «Левиафан» стоял на причале у нефтяного пирса.
Второй с готовностью кивнул, когда взгляд капитана остановился на нем.
Огилви повторил свою мысль:
— Тот факт, что он не напал в гавани, где у него не было шансов спастись, говорит о том, что он тщательно продумал путь бегства.
— А что, если у него имелась другая причина не атаковать в гавани? — спросил инженер.
— Например?
— Не знаю. Например, это не входило в его планы.
— Если вы что-нибудь придумаете, — сказал капитан, поднимаясь из-за стола, — то можете сообщить нам.
— Но вам придется возвращаться этим же путем назад. Сколько раз «Левиафану» придется избегать этих мест?
— Когда «Левиафан» в следующий раз проплывет здесь, — ответил Огилви, — Харден будет сидеть в тюрьме. Каждый порт от Лас-Пальмаса до Гвинейского залива предупрежден, но я полагаю, что его возьмут в Лагосе. Его туда привезет спутница-нигерийка. Понимаете, у африканцев сильно развито стадное чувство. Они стремятся домой, когда им что-то угрожает. Кофе, джентльмены?