Задрыге впервые стало жаль чужую женщину, какая жила в хоромах вечным стремачом, без доли, без тепла.
Уже в первый день приезда Капка прошлась по магазинам. Присмотрелась к ювелирному, поняла, часто его трясли фартовые. В каждом отделе магазина дежурила милиция. С наганом и дубинкой. Каждого входящего обшаривали глазами, норовя не только карманы, душу обшмонать насквозь.
Задрыга рассматривала витрины — выкладки, прилавки. Приглядывалась к товару. Да, золота хватало. Но проба низкая. И камни дешевые, полудрагоценка. Лишь два кольца с бриллиантами, но мелкими, какие не имеют высокой цены. Золотые цепочки — слишком тонкие, низкой пробы. Такие только старым шмарам дарят фартовые, и то, когда те хорошо окосеют.
Задрыга идет от прилавка к прилавку, в надежде увидеть что-то стоящее. И вдруг на ее плечо легла рука:
— Привет, Капитолина! — услышала над самым ухом и отпрянула по привычке, взглянула и с трудом узнала в рослом парнишке Мишку Гильзу.
— Вспомнила, кентуха!
Капка кивнула, ущипнув Мишку за руку. Уж не снится ли он ей?
— Ты так и осталась Задрыгой? — отдернул руку и спросил тихо, наклонясь к самому уху:
— Одна, или с малиной здесь фартуешь?
Со своими, — выдохнула тихо.
— Присматриваешься?
— Да здесь дешевка, — отмахнулась Капка.
— Пойдем в другой отдел. Тут недавно фартовые побывали. Файно тряхнули. Дыбают их теперь повсюду, да хрен там! Малина уже в Гаграх! Кайфуют кенты.
— А ты как? — перебила Капка, не сводя глаз с Мишки,
— Пошли, прошвырнемся! — заметил Гильза милиционера, направлявшегося к ним. И, обняв Задрыгу за плечо, прикинувшись влюбленным, сказал громко:
— Нет тут ничего — достойного тебя! — и вывел Задрыгу из магазина, гордо проведя ее мимо обалдевшего от услышанного милиционера и продавцов.
Капка зарделась от гордости. Мишка признал ее взрослой! И поступил, как с королевой.
— У тебя время есть? — спросил Капку, едва они вышли из магазина.
— Конечно! Хоть задницей ешь! — обрадовалась Задрыга. И парень повел ее в сквер, неподалеку.
Здесь, сидя на промозглой скамейке, они говорили о своем.
— Фартую. Дышу, как последняя падла. Даже при удаче — трамбуют меня все, кому не лень, — созналась Капка.
Она рассказала о предстоящем сходе, куда вызвали Шакала. Почему она боится его.
Мишка понимающе кивал головой. Рассказывал о себе. Поделился, что его собираются принять в закон. Сейчас он готовится. Фартует в малине Медведя. Имеет хорошую долю в общаке. Но недавно в Мурманске малина еле оторвалась от ментов. В фартовых стреляли. Одного угрохали. Двоих ранили «из пушки». Мишку пронесло чудом. Но бывало, что едва уходил…
— Если б не Сивуч, давно бы ожмурили, — сознался парень.
— Мне тоже кисло приходилось. Где от чужих, чаще — от своих перепадает, — пожаловалась Капка и похвалилась, как тряхнула в Пушкино нумизмата.
Мишка поделился, как повезло ему в Горьком тряхнуть дантиста. Но пахан все забрал в общак.
Капка смотрела на Мишку, с трудом узнавая в нем Гильзу. Как вырос, как повзрослел пацан. Парнем стая.
Мимо них шли люди. Иногда оглядывались, окидывая Капку с Гильзой, кто улыбчивым, кто равнодушным взглядом.
— Ладно, кентуха, затрехались мы с тобой. Пора мне к своим хилять! Не то пахан наезжать станет! — встал Гильза со скамьи.
— Когда же мы с тобой еще увидимся? — спросила Капка.
— Ты не шмара, чтоб спрашивать меня о встрече. Почему, сама допрешь, — улыбнулся широко, простовато и добавил тихо:
— Как фортуна распорядится нами…
Капка вернулась в хазу цветущая, радостная. И тут же услышала:
— Где тебя носило, падлу? Пахана завтра на сход зовут, а ты хвост подняла, как телка! Иль созрела уже, двухстволка облезлая? — орал Боцман.
Задрыгу покоробило это обращение. И она, вскипев, сунула ногой в печень законнику, как когда-то учил Сивуч. Боцман сразу пополам согнулся. О Капке забыл. Зато Шакал о ней вспомнил, наехал грубо, обзывал. Задрыга молчала. Понимала, опасается пахан завтрашней сходки, вот и отрывается на всех, кто под руку попадется. Тут уж лучше смолчать, стерпеть, пусть пахан пар выпустит, зато на сходке спокойнее держаться будет.
— Сегодня кенты в дело намылились. Тебя ждали. Да просрала ты свое! — сказал Боцман Задрыге. Та не огорчилась. Она любое дело променяла бы на встречу с Мишкой.
Пижон, Хлыщ и Глыба вернулись под утро. Антикварный магазин почистили. Показывали редкие вещицы.
— Вот это колье! — загорелись глаза Задрыги. И она сказала:
— А в ювелирном сплошное гавно, глазу не на чем остановиться…
— Глянь, какой перстень! А кулоны? Брошки — загляденье! А эта вещица, как тебе? — показывал Пижон цепочку с подвесками, усеянными бриллиантами.
— Смотри, запонки из рыжухи! Одно хреново — гранатовые камешки вкрапили. Испоганили, фаршманули! Не для фартовых, на фраеров мастырили! А им хоть кирпич вставь, лишь бы красным полыхало! — съязвил Глыба.
— Посмотри, Задрыга! Хочешь? — показал Пижон серьги.
— Файные! Только мне на кой хрен? Носить нельзя. Я не фраериха.
— Пахан, взгляни!
— Задрыга, примерь! — отвлекали кенты обоих от тяжелых мыслей о предстоящем завтра сходе.
До него оставалась половина ночи. Станет ли она последней, иль все обойдется? Что решат на сходе паханы. От их слова зависит и судьба фартовых Черной совы. Ведь без Шакала фартовать станет много сложнее.
Кенты, возвращаясь с дела, условились как-то отвлечь
Шакала. И им это удалось. Шакал с интересом разглядывал золотые побрякушки. Уж кто-кто, а он знал их истинную цену.
Капка примеряла цепочки с подвесками, кулоны и диадемы, брошки и перстни. Ей они нравились. Но оставить их не решилась. Жизнь фартовых — вечный риск, зачем держать при себе улики? И Задрыга вернула все. Она ждала и боялась наступления утра. Но оно пришло. И Шакал, шагнув к двери, велел фартовым не появляться на сходе, не ронять его и свою честь.
Он перекрестился. И вышел на улицу совершенно спокойный. Даже улыбался хорошеньким женщинам, подмаргивал иным. Со стороны казалось, вышел человек на прогулку. Вон какое безмятежное лицо. Как блестят глаза, как у ребенка. Вот только душу не стоило бы трогать. В ней выла стая шакалов…
Пахан пришел на сход не позже и не раньше других. Завидев его, многие нахмурились, иные — отвернулись, словно не узнали. Другие смотрели с откровенным презрением.
Шакал, оглядевшись, подошел к окну, стал лицом к паханам, наблюдая за каждым. Он знал здесь почти всех. По их поведению понял, сход будет тяжелым, злым. И ему здесь рассчитывать не на кого. Никто не поддержит, не защитит.
Пахан заметил, как при его появлении оборвались разговоры. А значит, говорили о нем. Теперь продолжить не решаются или не хотят. Все ждут развязки. Но вот в распахнувшуюся дверь шагнул Медведь. Половицы под его ногами загудели.
— Привет, кенты! — рявкнул пахан на всю хазу. И обнявшись с некоторыми, подошел к Шакалу, обнял за плечи так, что у того спина хрустнула, и гаркнул весело:
— Чего шнобели посеяли в ходулях, кенты? Вечером всех в кабак приглашаю! Бухнем за встречу!
Законники оживились, заговорили.
Медведь подморгнул Шакалу незаметно для других и добавил:
— Заклеил для всего честного схода кабак «Цветок папоротника», кайфовое место, ботаю я вам! И шмар на каждого кента! Так что силы на ночь берегите, не сейте на сходе, не надирайтесь до визгу в кабаке. Будущему маэстро проверку устроим! Я ему для испытания троих гимнасток припас! Справится со всеми — признаю, не сумеет — не захочу видеть!
— А ты управишься с ними?
— Я — не маэстро! Мне троих маловато! — сознался под громкий хохот.
— А платить за блядей кто будет? — спросил Жмот, повернувшись к Медведю.
— Я оплачу! — грохнул тот.
— Тогда и мне пару потаскух подкинь. Но чтоб не старые были.
, — Во, падла! И тут на халяву яйцы распустил! Ишь, козел! — смеялись паханы,
— Мы вот тут с Шакалом решили после схода проверить, кто ж самый файный пахан? Как мужик! И, надо ж — в деле убедиться. Чтоб чин по чину.
Шакал понял, Медведь пытается спасти его на предстоящем сходе.
— Давай я кабак на себя возьму, а ты — шмар! К тебе они, как мухи на навар, так и клеются! — поддержал Шакал скучно. Его никто не услышал. Даже не оглянулся в сторону пахана.
Медведь вызывал всех на разговор, общий и беззлобный. Он хотел разрядить обстановку перед сходом. Это удавалось с трудом. Разговор то оживлялся, то прекращался совсем. Пока на пороге не появился Чита.
— Всем, всем, всем! Большой, толстый и горячий! — проверещал пахан.
У Медведя от такого портсигар из рук выпал.
— Эй, Чита! Твою мать! Ты чего это тут всем напихал, катях сушеный? Чего тут вякал про толстых и горячих, да еще больших? Уж не матом ли полил?
— Такой привет всем от меня! — нашелся Чита. А Медведь, погрозив ему пальцем, прорычал:
— Не то я тебе покажу, на что я подумал…
— Кенты! Все прихиляли? Иль еще кого ждем?
— Сапера! Пузо! Они вот-вот возникнут!
— Уже нарисовались! — вошли кенты в хазу один за другим.
Сапер подал руку Шакалу, потрепал по плечу подбадривая.
Пузо улыбался, встретившись глазами с Шакалом.
— Ну что, кенты, начнем?
— Паханы! Коль некому стало вести наш сход, назначим старшего. Чтоб все по чести. Он поведет сход, какой назначит нового маэстро, взамен убитого! Царствие небесное — усопшему! Земля ему пухом! — перекрестился пахан и предложил:
— Пусть сход поведет Сивый!
— На хрен Сивого! Пусть Дрезина!
— Старшего, значит, старого? Кто средь нас старше Баклана? Вот он пусть будет!
— Давай Баклана! — поддержали все паханы, вытолкав к
столу сутулого старика с землистым лицом, пронырливыми, вертящимися во все стороны глазами.
— Все верите мне, честные воры? — спросил скрипуче, обведя паханов внимательным взглядом.
— Верим! — послышалось дружное.
— Веди сход!
— Тогда начнем с главного и самого больного! — откашлялся Баклан. И попросил у схода слова для Пики, ближайшего кента и помощника недавнего маэстро.