— Не хочу спать! Ботни, как с ментовки свалили?
— Король не вякал? Все еще мандражирует кент?
— А что стряслось?
— Да ничего особого! Током его шибануло! Какой-то ушлый мент допер. Решетку в окне камеры заточил, чтоб не смылись через нее. Ну, а Король не знал. Его и тряхнуло. Да так, что волком взвыл. Кенты нас через окно достали. А медвежатник хотел голыми клешнями решетку сорвать. Сил бы у него хватило. Да не подумал о токе. Но провода порвал. Света во всей мусориловке не стало. Может, замкнуло. Не знаю. Тут уж Налим допер, как надо вырваться. Решетка уже подпилена была. Мы через двор, через ворота и смылись. Кенты Медведя файно помогли. Прикрыли нас от ментов. Самим не потрафило выскочить, — рассказывал Шакал.
— Теперь вы без нас продышите? — подошел к пахану рябой кент Медведя.
— Давай рассчитаемся! — предложил пахан. И увел рябого вглубь дома.
Вскоре они вернулись. Рябой довольно улыбался, обращаясь к Шакалу подобострастно, заискивающе сказал:
— В любое время на нас рассчитывай! Уж кому другому, тебе никогда не откажу! Клянусь волей!
Поменяв номера на машине, на какой приехали Капка с Королем, заправив полный бак бензином, фартовые Медведя вскоре выехали со двора и тихо покинули Вильнюс.
Черная сова снова оказалась на воле.
Капка, затаив дыхание, слушала подробности побега; запоздало восторгалась дерзостью приезжих кентов.
— Уж и не доперли, как они возникли во двор лягашки. Там трактор стоял. Уголь привез в котельную. Чтоб мусора зимой не мерзли. Мы и внимания не обратили, когда он ни с хрена завелся. Они трос с фаркопа размотали, зацепили оконную коробку за скобу. Думали открыть. Ан вырвали. С решеткой маленькая заминка получилась. Но Налим сообразил. Пока в лягашке переполох получился из-за отключения света, он зацепил и решетку. Едва она звякнула на раму, мы — ходу! Через забор стали прыгать. Все успели. Тундра замешкался. Его в упор уложил оперативник. Хотел Короля просадить, да пули не оказалось в обойме. Успели смыться! — смеялся пахан.
— Короля хотели ожмурить? — похолодела от ужаса Задрыга.
— Они бы всех размазали! Попробуй застопорись! Никто бы не слинял! — подтвердил Шакал.
— Мне плевать на Тундру! Но Короля! Почему его не бережешь? Чему хохочешь? — дрожала Капка.
— Так смылись! Все в ажуре! А потом, чего ты хочешь? Чтоб я его за пазухой, как навар, с собой носил? Мне все кенты нужны. И Тундра был файным законником, не хуже Короля! С чего хвост подняла?
— Все файные, но Король — особо!
— С чего бы это? — подошел пахан к Капке, прищурясь зло.
— Потому что он в моей малине будет фартовать. Для себя его берегу! И не рискуй им, не подставляй! — хрипло ответила Задрыга.
— Он — фартовый!
— Других не подставляешь, как его! Он мой! — выкрикнула Капка и тут же получила оглушительную затрещину, с воем отлетела в угол.
— Зараза — не пахан! Сваливаю от тебя! Ты — не пахан! Сколько у тебя кентов ожмурилось? Ты никого не бережешь. Нарываешься на сход к Медведю! Иль мозги тебе поморозило, посеял, что маэстро вякал про кентов? Если хоть один ожмурится, сам колган твой открутит! Двоих уже ожмуриди! Еще и Короля едва не пришили. Тебе никого не жаль! Какой ты после этого пахан?
— Захлопнись! Ты уже откалывалась. Иль проссала? Что из того получилось? Напомнить? «Зелень» чуть не угробила возле хазы! Едва оклемалась! А ведь и паханкой еще не стала! Только бабки сосут твои пацаны! Бери их! Хиляй в фарт отдельно! Гляну, как задышишь сама. Я пахан фартовых, а не бандерша, чтоб всех разнимать, успокаивать и угождать каждому гавну! Не по кайфу в моей малине, хиляй в другую! Но везде одно! Законник для
того и дышит в малине, чтоб дела проворачивать, навары снимать, а не отсиживать жопу в хазе!
— Кто отсиживал? — взъярилась Капка.
— Так чего тогда хочешь от меня? — опешил Шакал.
— Прошу к столу, — появилась в дверях хозяйка дома и предложила обоим пройти в столовую.
Задрыга села за стол не глядя на пахана. И поймав на лету случайную муху, бросила в тарелку Шакала. Зная его брезгливость, ухмылялась, ожидая истерику и брань. Но тот выловил муху молча. Пнул Капку ногой, дав знать, что понял, чья проделка.
Улучив миг, девчонка всю соль из солонки высыпала ему в чай.
Шакал понял, теперь не отделаться ему от града мелких пакостей. Уж если Капка разозлилась, то это надолго. Пахан решил быть осмотрительнее. И все же не понял, когда успела Задрыга примостить ведро с водой над дверью в комнате, а в постель ему сунула ежа, прижившегося на балконе дома. В домашние туфли, предложенные хозяйкой, насыпала кнопок.
Пахан решил помириться с дочерью, иначе не даст покою, изведет, осмеет, выставит на посмешище перед всеми кентами. И чем больше он будет ругаться на Задрыгу, тем изощреннее станет она издеваться над ним.
Шакал решил отвлечь Капку от глупостей и, позвав в свою комнату, расспросил, как жила она без кентов, почему не приехали вместе с нею Данила и Лангуст.
— В откол свалили оба! В фраера! Насовсем! И на хазу — забили. Без доли, сами решили дышать! Ну и хрен с ними! — рассказала, как прятал ее старик от милиции.
— Старый стал кент! А Данилка не обтерся средь нас. Со шпаной подземной связи не потерял. Но и в фраерах ему тяжко будет. Ботал — на судно пойдет.
— А башли, какие на него пошли, кто вернет? Я ему кто? Отец родной? — побелел пахан.
— Меня Лангуст от лягавых в подвал затарил! Иначе, канала бы в ментовке. В одиночке! Лангуста тыздили за меня, он не высветил! — вступилась Задрыга и добавила:
— Иль ты меня совсем в дешевки ставишь, что хочешь с Данилки сорвать навар? Слиняли и хрен с ними!
— Сявка тоже не уломался?
— Нет! Он местный, из предела! Ключи от хазы велела Лангусту отдать!
— С собой надо было взять! Откольник — не пахан в фартовой хазе! — нахмурился Шакал.
— Мы туда не скоро вернемся!
— Как знать, — задумчиво ответил Шакал.
— Я вот тебе никогда не рассказывал о Вильнюсе, об этом доме и хозяйке. Хотя бывал раньше здесь частенько. В год по нескольку раз. Потом судьба швырять начала по разным окраинам и заколесил по своим и чужим пределам. Но все мимо Вильнюса. Не хотел я сюда заглядывать, возвращаться памятью в прошлое. Но… Пошутила фортуна. И я снова здесь. В последний раз уезжал отсюда, когда тебя на свете не было. Вон сколько лет прошло. Все изменились. И я постарел. А тут все по-прежнему. Словно время остановилось и не властно над этим домом. Вот только хозяева, не все дожили до этого дня! — вздохнул Шакал грустно.
— А что это за дом? Что за хозяева? Расскажи! — попросила Задрыга, усевшись в кресле с ногами.
— Дорога в этот дом началась у меня с Колымы, где канал я в одном бараке с Яном, сыном нашей хозяйки. Он никогда не был вором и не имел никакого отношения к фартовым. Он был учителем истории. Не знаю, какой из него получился учитель, но был он не от мира сего. Как «синий чулок». Смешной чувак. На него какая-то падла наклепала чекистам, и взяли мужика за жопу, на четвертной упекли на дальняк. Ян даже не сетовал, не материл стукача. Не проклинал власти и не жаловался. Смирился с печатью шпиона иностранной разведки, врага народа, проводившего свою заразную идеологию в детском коллективе. Тьфу, черт, гнусь какая-то! — сплюнул Шакал и продолжил:
— Он преподавая историю, говорил детям правду. Она никому не нравилась. Рассказывал, что колхозы создавались принудительно, а не добровольно. А в классе были дети чекистов. Дальше не стоит вякать. Замели его на дальняк и сунули в фартовый барак не для кайфа, а для расправы. Так начальник зоны велел. Чтоб вышибли из фраера душу. Чем скорее, тем кайфовее. Ну, мы не без кентелей. К тому ж, мокрушников в бараке не водилось. Стали Яна колоть, за что влетел в ходку? А он и сам не допер еще. Но все выложил, за что мордовали чекисты на допросах. Мы ошалели. Бугор барака проверил, через своих — законников. Ни в чем не стемнил Ян. Кенты к нему с месяц присматривались. Мы на пахоту не возникали. А он — вламывал. На трассе… Когда с работы рисовался, валился с катушек, ни хавать, ни ботать не мог, пока не оклемается. А у него весь обед на пахоте шпана отнимала. Он не жравши вламывал. Мне не надо трехать, что станет с любым, отними у него пайку и поставь вкалывать на Колыме! Так и этот, таять стал. Но даже нам о шпане не ботал. Молчал. Потом не смог с нормой справиться. Его в шизо всунули. Там двое наших канали и не дали Яна в обиду блатарям. Так ты секи, мужик в шизо — поправился! Сил прибавилось. Отходить начал. Это ж надо было так его довести? Ну, а перед выходом возник опер и трехает, мол, начальник недоволен, что вражина у нас зажился! Бугор его из барака выбил и вякнул, что средь нас падлов не шмонай, мокрить не станем. Яна из шизо к шпане сунули. Ну, а мы туда возникли. Потрехали с блатарями. По-своему. Вякнули, кто Яна тронет — тому глаз на жопу натянем. И шпана перестала к нему прикипаться. Начальник и вовсе озверел. Опера, как с цепи сорвались. Придирками извели, надыбали слабину, что за себя постоять не может. И вот тогда, вздумав слинять с зоны, мы решили прихватить с собой Яна. Пока жив. Кайфовый мужик. Он много знал. Его до ночи слушали кенты. Интеллигент. Он знал три иностранных языка. Разбирался в живописи, музыке. Был тихим, верующим человеком. Мы захотели спасти его от верной смерти. И ночью, в проливной дождь, смылись впятером с зоны. И, знаешь, верно, ради него, во всем Господь нам помогал. На товарняках, на лошадях, на машинах перемахнули мы Урал. А когда из Москвы слиняли, Ян простыл на вертушке. На крыше вагона его прохватило крепко. Мы с ним к тому времени вдвоем остались. Остальные уже слиняли в свои малины. Я тоже в Брянск намылился. Да куда? Ян откидывался — в натуре. Мне надо было его домой дотащить. И вот тогда поневоле возник в Вильнюс. Впервой. Ни города, ни одного кента не знал. Ночью я его снял с тамбура. Без памяти. И тут же поволок сюда. Ввалились… Оба грязные, заросшие, оборванные. От нас телятником за версту прет. Ну, а ранняя весна началась. Март. Промокли на слякоти. Мать Яна — хозяйка наша, тут же нас в ванну. Я-то ладно, а Ян на катушках не держится. Мы его с отцом отмыли, отпарили. А он — от