Нужно учитывать все те взлеты и падения, которые пережила Россия за всю свою историю, а также новые проблемы, с которыми ей приходится сталкиваться в наши дни. Российскому государству не остается ничего иного, кроме как следовать стратегии возрождения былой мощи, начиная с восстановления влияния на Украине, в Беларуси, Молдове, Кавказском регионе и Средней Азии, где все еще проживают 26 млн этнических русских. В 1990-х, когда Россия, находясь на грани экономического коллапса, была слаба и унижена, зарождался новый этап, новый цикл экспансии. Экстравагантный российский политик В. В. Жириновский выразил желание «взять под крыло России юг Кавказа, Турцию, Иран и Афганистан», хотя экстремизм Жириновского большинство граждан России явно не разделяли, он был недалек от истины. Конечно же Советский Союз уже не возродить никогда. Но более гибкая форма объединения территорий вплоть до Большого Ближнего Востока и Индийского субконтинента все еще возможна. Но что за идея, что за лозунг способен сделать это? Под каким соусом его подать? Чем оправдать новый виток экспансии? В начале 1990-х Збигнев Бжезинский в своей книге «Большая шахматная доска» писал, что Россия начала возрождать доктрину родом из XIX в. о евразийском пространстве как альтернативе коммунизму, чтоб вновь собрать разные народы в один союз.[276] Евразийская концепция очень подходит под историю и географию России. Растянувшись от Европы до Дальнего Востока Россия сама по себе, как никакая другая страна, является моделью Евразии. Более того, закрытость географии вместе с кризисом пространства в XXI в., который стирает границы, установленные историками периода холодной войны, и делает идею Евразии как единого континентального органичного целого довольно рациональной. И хотя само понятие может пригодиться ученым географам и геополитикам в ближайшие годы, вряд ли этнически обособленные народы вроде армян, узбеков, грузин, учитывая их исторический багаж, станут вдруг называть себя евразийцами. Кавказ — это Кавказ, во многом благодаря своей этнической обособленности и постоянным межэтническим конфликтам. Местные народности вслед за развалом наднациональных союзов после окончания холодной войны имеют возможность дальнейшего развития. То же в основном касается и Средней Азии. Даже если русские и, скажем, казахи смогут подавить этническое соперничество ради некоего «евразийского союза», евразийская концепция не станет той идеей, ради которой люди готовы идти на смерть или при упоминании которой по спине побегут мурашки. Особенно это касается украинцев, молдаван, грузин, которые тоскуют по Европе. Но если идея единого евразийского пространства может разрешить разногласия, пусть даже незначительно, в некоторых регионах бывшего СССР, тем самым помогая стабилизировать ситуацию в целом, разве она не имеет в таком случае права на существование?
Однако география не объясняет все на свете, да и не найти в ней универсального решения всех проблем. Она всего лишь фон, на котором разворачивается битва идеологий. И даже когда география выступает объединяющим началом, как в случае с Америкой или Великобританией, Индией или Израилем, идеалы демократии, свободы или сионизма (с его элементом духовности) тем не менее служат основой для национальной идентичности. А когда у людей нет ничего общего, кроме географии, как, например, в Египте под управлением Хосни Мубарака или в Японии во времена Либерально-демократической партии, тогда страна страдает неизлечимой болезнью: она может быть стабильной благодаря географической специфике, но не более того. Так и Россия, без царя и коммунистической идеологии, должна выработать объединяющее начало вне географии, если хочет привлечь бывшие союзные государства. Наверняка апелляции просто к географии — чем, по сути, является идея Евразийского пространства или СНГ — не приведут, скорее всего, к возрождению империи, подобной Киевской Руси, Московского царства Средних веков, Российской империи Романовых или СССР.
Дмитрий Тренин, директор Московского центра Карнеги, утверждает, что в XXI в. «сила притяжения важнее силы принуждения», а следовательно, «гибкость должна стать основной отличительной чертой российской внешней политики». Другими словами, сильная, реформированная Россия будет представлять больший интерес и как следствие, иметь большее влияние на соседей. Ведь русский язык понимают все, от Прибалтики до Средней Азии, а российская культура «от Пушкина до поп-музыки» все еще востребована. Российское телевидение могло бы в случае интеллектуальной реорганизации стать «Аль-Джазирой для людей, говорящих на русском языке». При таком образе мышления единственным способом, который позволил бы воплотить то, что россияне считают своим историческим долгом, является становление либерально-демократического режима.[277] Эта идея соотносится с высказыванием Солженицына в 1991 г., который утверждал: «Надо теперь жестко выбрать: между Империей, губящей прежде всего нас самих, — и духовным и телесным спасением нашего же народа».[278]
На самом деле в анализе Тренина есть и географическая подоплека. Он утверждает, что следует уделять больше внимания внешнему окружению — Европе и Тихоокеанскому региону, — чем, собственно, евразийскому «Хартленду». Кооперация с Европой продвинет Россию к Западу. Если посмотреть на демографическую карту, то можно увидеть, что, несмотря на то что Россия занимает 11 часовых поясов, бо́льшая часть населения проживает в ее европейской части. Таким образом, экономическая и политическая реформы сделают из России полноценное европейское государство. Что касается Тихоокеанского региона, то «России стоит подумать о Владивостоке как о столице в XXI в.», — пишет Тренин. Владивосток — многонациональный порт, расположенный относительно недалеко от Пекина, Гонконга, Сеула, Шанхая и Токио, в наиболее стремительно экономически развивающемся регионе.[279] Пекин дал 10 млрд долл. займа странам Средней Азии, помог Беларуси преодолеть финансовый кризис, дал 1 млрд долл. в помощь Молдове на другом конце континента и развивает центры влияния на российском Дальнем Востоке. Ответом России могла бы стать привязка к Европе в политическом плане, а в плане экономическом — к странам Восточной Азии. Так Россия решила бы свои проблемы на Кавказе и в Средней Азии — став действительно привлекательной для бывших республик СССР, чье население жаждет тех свобод и стандартов жизни, которыми наслаждаются на западной и восточной окраинах Евразии.
Россия может похвастаться наибольшими в мире запасами природного газа, вторыми в мире запасами угля. Российская Федерация занимает 8-е место в мире по запасам нефти. Большинство природных ископаемых, однако, находятся в Западной Сибири — между Уралом и Среднесибирским плоскогорьем. Необходимо также упомянуть об огромных резервах рек, озер и гор Восточной Сибири во времена, когда нехватка пресной воды актуальна для многих регионов, особенно для Китая. Ввиду географических особенностей у России, как я уже отмечал, нет четко очерченных природных границ, разве только в Арктике и Тихоокеанском регионе. Россияне с пониманием относятся к милитаризации общества и «бесконечному поиску безопасности путем выстраивания империи» — то, что нынешние российские руководители благодаря продаже природных ископаемых, дали народу.[280] В то же время руководство России не отказывалось полностью от европейского вектора. Как раз наоборот, его внимание к Украине является частью глобального плана по восстановлению сферы влияния на ближнее зарубежье, что свидетельствует о желании приблизить Россию к Европе.
Украина упирается в Черное море на юге, а на западе граничит с бывшими восточноевропейскими государствами, в прошлом союзниками СССР. Сам факт независимости Украины в определенной степени отгораживает Россию от Европы. Именно населенная приверженцами грекокатолической и Римско-католической церкви Западная Украина, а не православный восток страны является источником украинского национализма, в то время как восточные области больше склоняются в сторону России. Иначе говоря, религиозный ландшафт Украины делает из нее буферную зону между центральной и восточной частью Европы. Збигнев Бжезинский пишет, что без Украины Россия может оставаться империей, но империей «азиатской», ввязываясь в конфликты на Кавказе и в Средней Азии, но с возвращением Украины под свой протекторат Россия добавляет к собственному населению еще 46 млн ориентированных на Европу граждан, таким образом бросая ей вызов. В таком случае, по мнению Бжезинского, роль осевого государства, определяющего судьбу центральной и восточной части Европы, а если обобщить, то и ЕС в целом, ложится на плечи Польши.
Противостояние между Россией и Европой, а если быть более точным, то между Россией и франко-германским союзом, продолжается, как и во времена Наполеоновских войн. Коммунизм, может, и давно закончился, а вот потребность европейцев в газе — нисколько, и 80 % процентов природного газа из России в Европу идет через Украину.[281] После распада СССР Украина согласилась продлить базирование кораблей Черноморского флота ВМФ России в Севастополе в обмен на более низкие цены на газ. Одновременно с этим Кремль тщательно следит за тем, что происходит в украинской газотранспортной системе. Немаловажным фактором является и то, что значительная часть украинского экспорта идет в Россию. Но не все газотранспортные системы в Евразии работают во благо России. Есть трубопроводы, которые качают углеводороды из Средней Азии в Китай. Нефтепроводы доставляют азербайджанскую нефть из Каспия в Грузию, к Черному морю, а далее в Турцию, к морю Средиземному, то есть в обход территории России. Кроме того, существует план проложить трубопровод от Каспийского моря через южные регионы Кавказа и Турцию на Балканы, в центральную часть Европы, что также позволит обойти Россию. В то же время и Россия планирует проложить свой трубопровод по дну Черного моря до берегов Турции, а другой — таким же образом до побережья Болгарии. Туркменистан, по другую сторону Каспия, транспортирует свой газ через Россию. Так, даже имея разнообразные источники поставки энергоносителей, Восточная Европа и Балканы все равно во многом зависят в этом вопросе от Российской Федерации. Будущее Европы, как и в прошлом, напрямую связано с событиями на Востоке.