диката. Это избавит нас от массы дополнительных усилий.
Верзила Паули встал и снял с себя рубашку. Подойдя к шкафу, он достал доску для танцев и бальные туфли. Носки туфель были изношены и отливали шелковым блеском.
Элиа встал, подошел к окну, принялся смотреть в него.
Надев бальные туфли, Верзила Паули встал на доску и принялся раскачиваться в джазовом ритме. Сжав руки в кулаки, он вспоминал сейчас о том, сколько раз за долгие годы своей службы он скармливал противнику дезинформацию, намеренно игнорируя человеческие потери, вызванные ее распространением. Но он был твердо убежден в том, что именно так и следует вести войну с наркомиром — не придерживаясь никаких правил и не испытывая при этом никаких сомнений. «Мало-помалу я начинаю ненавидеть собственную службу», — подумал он, сбившись на этой мысли с собственного ритма, заерзав, начав подпевать себе, чтобы восстановить прежний темп, неистовым топотом ног выдавая те чувства, которые им сейчас завладели.
— Ну а что насчет этого самого Писсаро, — слегка запыхавшись, спросил он.
— Наши «духи» определенно опознали его как человека, которого они видели на месте расправы над Леви и Дилео. Почти стопроцентная вероятность того, что именно он был убийцей.
— А кто такая эта Юдит, о которой они толкуют на видеокассете?
— На этот счет ничего определенного. Единственная Юдит, зарегистрированная в нашей картотеке, работает всегда в одиночку, да и о ней-то нам ничего конкретного не известно. А эта, судя по всему, постоянный член команды Чи-Чи.
— А как тебе кажется, где Писсаро начнет искать себе пилота?
Элиа по-прежнему смотрел в окно, на мостовую.
— Вам что-нибудь говорит имя Лиль Касуэлл?
Продолжая топтаться на танцевальной доске, Верзила Паули ответил:
— Дезертир ЦРУ, обучавший террористов взрывной технике. Его заманили в Штаты в ходе операции «на живца», схватили и посадили пожизненно в федеральную тюрьму. Это было в шестидесятом или в шестьдесят первом.
— В шестидесятом, — уточнил Элиа. — Его выпустили под подписку; он владеет рекламным агентством, оказывающим определенные услуги наркобизнесу. Но клянется, что его собственные сотрудники не являются ни наркоманами, ни пьяницами. Он набирает к себе только самых лучших.
— Ну и сколько же ему сейчас лет?
— Что-то вроде семидесяти с хвостиком.
— И где он работает?
— Да прямо здесь, в Нью-Йорке. Его агентство называется «Неограниченные исполнители». Писсаро там какое-то время назад видели.
— Отличное название для преступной организации!
Верзила Паули все еще продолжал топтаться на танцевальной доске.
Элиа вернулся к вопросу о засылке дезинформации в лагерь противника.
— Так вы позволите мне отправить к ним почтового голубка?
Бурке остерегающе поднял руку:
— Не гони лошадей. Думаю, наш лучший шанс заключается в том, чтобы подождать, пока мы не поймем, кто какую роль в этой пьесе играет.
— А что насчет Гектора Писсаро?
— Так или иначе, мы еще успеем с ним рассчитаться.
Вновь сбившись с ритма, Верзила Паули вернулся к джазу и принялся плясать, свободно болтая руками.
Глава 17
В девять утра во вторник Алехандро вышел из подъезда дома на Пятой авеню с двумя нейлоновыми чемоданами, в которые были тщательно упакованы две системы доставки «Парапойнт». Пусковые устройства находились у него в дорожной сумке — вместе со сменой белья, парой рубашек для игры в поло, зубной щеткой, расческой, кремом для бритья и одноразовым бритвенным станком.
Домой с гасиенды он вернулся в понедельник около девяти вечера и сразу же завалился спать. Но перед тем как заснуть, поставил будильник на четыре утра и швырнул старый шлепанец на середину спальни, чтобы не позабыть о том, что в пять тридцать надо будет радиографировать из окна ванной Сиверу.
В радиограмме контролеру будет доложено о том, что испытание системы «Парапойнт» назначено на вторник и что Алехандро не имеет ни малейшего представления, где оно состоится.
В девять тридцать утра во вторник грязно-зеленый микроавтобус вырулил из-за угла прямо к подъезду, у которого дожидался Алехандро. За рулем сидел Барриос. Писсаро — рядом с ним, на пассажирском сиденье. Боковая дверца открылась, из микроавтобуса выскочили двое, они выхватили у Алехандро чемоданы и шмыгнули с ними обратно.
Алехандро, с дорожной сумкой через плечо, забрался в микроавтобус.
— Куда мы поедем?
Никто и не подумал ответить на его вопрос.
В то же утро, без двадцати двенадцать, частный самолет компании «Грамман Гольфстрим», набирая скорость, катил по взлетно-посадочной полосе у Морского вокзала в аэропорте имени Кеннеди.
Алехандро, сидя на отдельном сиденье за спиной у Писсаро и Барриоса, поглядывал в иллюминатор на унылые воды Флашинг-Бэй. Западнее ему были видны обнесенная колючей проволокой тюрьма на Райкерс-Айленде и остров Южного Брата. Когда частный самолет взмыл в небо, Алехандро почувствовал определенное беспокойство. «Такой самолет может летать на большие расстояния, — подумал он. — Куда это, интересно, они меня потащат?» Поглядев на Писсаро и Барриоса, он заметил, что те о чем-то шушукаются. Двое парней, забравшие ранее чемоданы у Алехандро, расположились сейчас в заднем углу.
Алехандро вновь посмотрел в иллюминатор. Но теперь ему были видны только тучи. Самолет продолжал набирать высоту. Набрав крейсерскую высоту, которая, по прикидке Алехандро, составляла по меньшей мере двадцать тысяч футов, он прекратил подъем и полетел куда-то на запад.
Минуты складывались в часы; Алехандро становилось все неуютней. Он по-прежнему смотрел в иллюминатор, пытаясь хоть что-то разглядеть сквозь просветы в тучах, — что-нибудь, что имело бы знакомые хотя бы по карте географические очертания. И такие просветы время от времени возникали, но внизу Алехандро была видна только вода — сплошной бесконечный океанский простор.
Они летели уже примерно пять часов в юго-западном направлении. Внезапно тучи рассеялись, и они оказались в безоблачно чистом, ослепительно синем небе. Внизу Алехандро сразу же распознал знакомые очертания Калифорнийского залива, причем в его южной части. Сердце у Алехандро затрепетало от страха. «А что, твои мать и сестра по-прежнему проживают в Зихуатанеджо?» В этих словах заключалась недвусмысленная угроза и ему самому, и его семье. Он почувствовал, как начинает обуревать его ярость, но заставил себя успокоиться. Желая ничем не выдать своих чувств, он сказал Писсаро, перегнувшись к нему через проход:
— Приятно будет ненадолго заглянуть домой.
Писсаро в ответ только улыбнулся.
В два часа дня по центральному времени «Гольфстрим» перемахнул через гребни гор и совершил посадку в аэропорту Зихуатанеджо. Самолет подкатился к той части аэродрома, где в непринужденном соседстве уже стояли аэропланы военные и гражданские, принадлежащие спецслужбам и торговцам наркотиками. Все эти самолеты здесь словно бы объединил экуменический девиз: «Ты меня не тронешь, и я тебя не трону».
Для прибывающих из США здесь не был предусмотрен ни паспортный, ни иммиграционный контроль. Черный седан с цветастой эмблемой местной судебной полиции уже дожидался, с занавешенными окнами, около того места, куда подрулил самолет. Прислонившись к машине, стояли двое крупных мужчин в солнечных очках с зеркальными стеклами и в пестрых мексиканских рубахах. Писсаро, сойдя по трапу первым, направился к этим двоим. После непродолжительной беседы, он обернулся и подал знак остальным последовать его примеру.
Когда двое служащих судебной полиции уселись спереди, а самого Алехандро усадили сзади, между Писсаро и Барриосом, он понял, что балансирует на канате без подстраховки в виде натянутой внизу сетки. Оглянувшись, он сквозь щель в занавеске увидел, как из самолета выгружают его чемоданы, содержащие систему «Парапойнт».
Пока седан выезжал за пределы аэропорта, Алехандро подумал о том, что не был на родине уже восемь лет. Но когда машина проезжала мимо жилых строений, ему стало ясно, что ничего здесь не изменилось. Домохозяйки все еще, взвалив ношу на голову, трусили вслед за мужьями по залитым солнечным светом дорожкам, тогда как глава семейства восседал на единственном, как правило, во всем хозяйстве ишаке, болтая ногами и лихо заломив соломенное сомбреро, а к изготовленному из обыкновенной веревки поясу было прикреплено устрашающих размеров мачете. Он заметил также, что здешняя золотая молодежь по-прежнему мчится сломя голову в шикарных автомобилях по национальному шоссе номер 200, тогда как женщины и дети подолгу дожидаются на многолюдных остановках битком набитых автобусов, которые вечно опаздывают и передвигаются с черепашьей скоростью. Откинув занавеску, Алехандро обнаружил, что у многих лачуг, лепящихся по склонам холма, появились новые — и более просторные — пристройки, и невольно подумал о том, связно ли нынешнее процветание местных жителей с упорным трудом или же с участием в торговле наркотиками.
Когда машина судебной полиции проезжала по площади Киото, представляющей собой единственную транспортную развязку во всем Зихуатанеджо, и Алехандро, выглянув из окна и увидев синтоистские храмовые ворота, — в который уже раз! — подумал: под воздействием какого дурмана отцы-основатели воздвигли эти синтоистские ворота и назвали площадь в честь далекого японского города.
Седан помчался по пересохшему дну канала, служащего во многих местах и городской свалкой, потом выехал на прибрежную дорогу, пролегающую вдоль берега Ла-Плайя-Ропы. На склоне гор вовсю шли строительные работы, и, увидев их размах, Алехандро понял, что сонный рыбацкий поселок пробуждается к жизни, и вновь подумал о том, в какой мере этим своим пробуждением он обязан наркобизнесу.
Когда машина проезжала мимо «Бэй-клуба» и ресторана «Контики», Алехандро пересел слева направо и, раздвинув занавеску с другой стороны, принялся любоваться здешним великолепным пейзажем. Меж двух гор, в лагуне, сияла ослепительной синевой морская вода. На якоре стоял круизный лайнер, яхт же здесь было без счету. Откинувшись на сиденье, Алехандро спросил у Писсаро: