Зонья опустила глаза, словно принявшись вдруг рассматривать структуру бразильского дерева столешницы.
— Судя по всему, ты тщательно изучал жизнь великой царицы. — Она посмотрела ему в глаза. — Это потому, что женщина по имени Клеопатра убила твоего отца?
Выдерживая ее взгляд, Алехандро заерзал в кресле. Он понимал, что этой женщине удалось заглянуть в самую сокровенную глубь его души, выявить подлинный смысл всей его жизни.
В комнате воцарилось неловкое молчание.
В конце концов Алехандро все же заговорил, вновь перейдя на английский:
— А тебе доводилось здесь, в Зихуа, знать кого-нибудь или слышать о ком-нибудь, кто использовал бы имя Клеопатра?
Она снова наполнила бокалы.
— Твой путь был труден и долог, не так ли, Алехандро?
— Да.
Она выпила.
— Много лет назад я слышала об убийце из медельинского картеля, которая пользовалась этим именем. Но она была не из Мексики.
Алехандро прикоснулся к царственному головному убору маленькой статуи; змеи, поднимающиеся из тюрбана, казалось, откровенно смеялись над ним.
Глава 19
Горизонт казался едва различимой линией, где одна тьма встречалась с другой и куда исчезали звезды.
Дом под черепичной крышей стоял на склоне утеса над Ла-Плайя-Ропой. Перед домом имелся крошечный дворик, из которого открывался головокружительный вид на всю лагуну. Мощенная кирпичом тропа тянулась сюда от прибрежной дороги, по обеим сторонам тропы росли авокадо и пальмы. Тропа кончалась у черного хода в дом; отсюда можно было попасть в большую кухню, пол в которой был крыт ржавого цвета досками.
Алехандро приехал сюда от Зоньи на такси. Застыв в тени деревьев, прислушался к шуму волн. Он очутился у себя дома.
Какое-то время он простоял, глядя на темные контуры дома, потом вышел из тени и прошел вдоль газона к дверям.
Несколько собак, которых здесь держали, огласили полуночный воздух громким лаем.
— Кто здесь? — по-испански просила его мать.
— Мама, это я, Алехандро, — крикнул он в ответ, входя в дом по скрипучим половицам.
В свете одной-единственной лампы, зажженной на кухне, волосы его матери казались совсем белыми; они волнами струились у нее по плечам. На ней была хлопчатобумажная ночная рубашка. Несмотря на морщины, красота ее черт по-прежнему бросалась в глаза. Она кинулась в объятия сыну, причитая:
— Мой мальчик вернулся! — Осыпая его поцелуями, она успела посетовать: — Но почему ты не предупредил заранее о своем приезде? И посмотри только, как ты похудел!
Он прижал ее к груди, упиваясь материнской любовью и заботой.
— Я люблю тебя, мама!
Мать так разволновалась, увидев сына после восьмилетней разлуки, что сейчас ее била дрожь и на глаза наворачивались слезы.
— Но что ты здесь делаешь? Тебя привели сюда добрые дела?
По-прежнему сжимая ее в объятиях, Алехандро ответил:
— Ассоциация управления гостиницами предложила мне провести выступление в одной из гостиниц на острове Икстапа. Мне надо лететь туда через несколько часов. — Он огляделся по сторонам, впитывая в себя привычный и ничуть не изменившийся домашний уют, упиваясь знакомыми запахами. — Я люблю тебя, мама.
Но ее голос внезапно изменился:
— Давай выйдем во двор и посмотрим вдвоем на звезды.
Держать за руки и не говоря друг другу ни слова, они прошли под авокадо и пальмами.
— Почему ты солгал матери? Или ты думаешь, что я не узнала бы, если бы мой сын выступал в какой бы то ни было гостинице на территории Мексики?
— Мама…
— Нет, Алехандро. Я влюбилась в полицейского-ирландца из Штатов и вышла за него замуж. Вышла за него замуж, потому что он меня полюбил. Но, кроме меня, он любил и это чертово Управление полиции. И не было дня на протяжении всей нашей совместной жизни, чтобы я не чувствовала себя из-за этого глубоко несчастной.
— Мама…
— Послушай меня! Сивер и Романо, тот самый, которого все называли Бандюгой Джоем, прилетая сюда на отдых, всегда о чем-то секретничали с твоим отцом. Они уходили подальше, чтобы я не услышала о чем они разговаривают. Но мне и не нужно было слышать — достаточно было только поглядеть на них, чтобы понять, о чем они разговаривают. А потом твой отец ушел в отставку, и мы начали жить здесь как в раю, и я никогда не была так счастлива ни раньше, ни потом. — Она умолкла, на нее волной нахлынули воспоминания. — И однажды, много лет спустя, Сивер прибыл один. Они с твоим отцом уселись вот под это авокадо и начали о чем-то секретничать, и мое сердце опять стало обливаться кровью. Торговцы наркотиками прибыли в Зихуатанеджо, а потом прилетел Сивер, а через две недели твоего отца убили…
— Мама…
— Послушай же! Когда тебе было двадцать лет, Сивер снова приехал сюда. Вы с ним уселись под тем же деревом, под которым он сидел с твоим отцом, вы начали секретничать, и мое сердце заледенело от страха за тебя. Я-то ведь понимала, что ему нужно. И потом ты уехал, и моя жизнь на этом закончилась.
— Мама, мужчине приходится…
Она ударила его по лицу.
— Только не начинай со мной в этом отвратительном мужском тоне! Твой отец рассуждал точно так же. Мужчине не приходится делать ничего, кроме того, что ему хочется делать.
Алехандро, потерев заполыхавшую щеку, возразил:
— Ты не поняла…
— Проблема как раз в том, что я все прекрасно поняла.
Он поддел ногой упавший наземь кокосовый орех.
— Я никогда не собирался причинить тебе боль.
Она утешающим жестом потрепала его по щеке:
— Я знаю, сынок. Но тебе уже пора вернуться домой, жениться, обзавестись детьми. Прежде чем Господь призовет меня к себе, мне хотелось бы полюбоваться на внуков.
Физическое ощущение бесконечной виновности перед матерью пронзило его насквозь.
— Мама, прошу тебя, не говори со мной так.
— Так когда же ты все-таки вернешься сюда окончательно?
— Скоро, мама, честное слово, скоро. — Поглядев в сторону дома, он осведомился: — А где же Мария?
— Твоя сестра в гостях у друзей.
— Это в час ночи?
Мать рассмеялась:
— Ты не пробыл дома и получаса, а ведешь себя как самый настоящий брат-ревнивец из Мексики. Твоя сестра — взрослая женщина, она не обязана давать тебе отчет в своих поступках.
Он сокрушенно улыбнулся:
— Прости, мама.
Они продолжили прогулку. Поглядев снизу вверх на сына, она спросила:
— А это верно, что квартирная плата в Нью-Йорке порой достигает десяти тысяч долларов в месяц?
Глава 20
Свет фар пронзил ночной мрак. Перед домом матери Алехандро остановилась прибывшая по прибрежной дороге машина. Алехандро подбежал к окну как раз вовремя, чтобы увидеть, как его сестра, перегнувшись на сиденье, целует человека, сидящего за рулем. Выйдя через черный ход во двор, Алехандро закричал во весь голос:
— Мария!
Она сразу же выскользнула из объятий, бросила взгляд в ту сторону, откуда послышался крик, увидела брата, выкрикнула его имя и, выскочив из машины, бросилась к нему навстречу.
Сидевший за рулем человек вышел из машины и, оперевшись о нее, крикнул вслед женщине:
— Я позвоню тебе завтра.
— Хуан Карлос, познакомься с моим братом Алехандро.
— Привет, — нервно бросил мужчина, вернулся в машину и помчался прочь.
Мать выбежала из дому и одновременно обняла обоих своих детей. Слезы бежали по щекам у Алехандро; он стоял на пороге дома, целуя мать и сестру и рассказывая им о том, как он их любит и как сильно по ним скучает. Семейство Монэхен было сейчас в полном сборе, и это заставило Алехандро вновь почувствовать себя человеком.
Хуан Карлос мчал машину по прибрежной дороге. Доехав до скульптурной группы, изображающей четырех дельфинов, он свернул налево, проехал по извилистой улице и остановил машину у входа в полицейский участок, расположенный рядом с гостиницей «Ла вилла дель соль». Бросив взгляд на полицейский участок и убедившись в том, что там погашены все огни, он подумал: «Наши защитники спят». Поглядел на антенны, торчащие на крыше полицейского участка, и полез в нагрудный карман за пачкой сигарет «Фиеста». Взял одну, щелкнул зажигалкой и, положив пачку на колени, нажал на неприметную кнопку, притаившуюся в боковой стенке пачки. Выключил зажигалку, затянулся табачным дымом и произнес: «Братец вернулся». Его сообщение сразу же было автоматически зашифровано числовым кодом миниатюрного передатчика. Убрав сигареты в карман, он развернул пачку в кармане так, чтобы она была нацелена прямо на антенны на крыше участка, и нажал кнопку пуска.
Он посидел в машине еще пару минут, пока не докурил сигарету до конца. Вышвырнув окурок в окно, он проследил за тем, как тот, разбрасывая горстку искр, упал наземь. Пора ехать домой и послушать, что там передаст Си-эн-эн.
Глава 21
Ряд связанных между собою переходами одноэтажных гаражей на заднем дворе Йешива Бет Хайма пребывал во тьме, лишь в помещении отдела специальных операций на коммуникативной подстанции — то есть в угловом гараже напротив Вэст-Энд-авеню — расположенные на потолке лампы дневного света заливали весь офис мягким белесым сиянием. Детектив Мэри Реддингтон, ногастая баба лет тридцати пяти, соломенная блондинка, сидела за коммуникативной консолью, раскладывая на компьютере пасьянс. Она поглядела на часы как раз вовремя, чтобы заметить, как меняются их показания: 0.4.30 — среда. Ей оставалось провести на дежурстве еще ровно три с половиной часа, после чего они с мужем отправятся в двадцатидневный круиз на Канарские острова. Снаружи она услышала какой-то шум, какой-то шорох и повернулась в кресле, чтобы выглянуть в окно. Широкоплечий мужчина доставил свой товар в винную лавку, находящуюся через дорогу на Вест-Энд-авеню. Она видела, как он заносит в двери длинные ящики неопределенно-бурого цвета, как запирают за ним раздвижные ворота. Вернувшись в прежнее положение у консоли, она успела краем глаза заметить, что дымка смога уже витает над городом. Она вновь бросила взгляд на часы: 0.4.33. И продолжила раскладывать пасьянс.