От радости я не знаю, плакать или смеяться. К веселью ситуация не располагает, душа горит от пережитого стресса, и мозг пухнет от вопросов и мыслей.
«Почему нет флешки? – эта проблема гвоздем сидит в голове. – Может быть, мама ее удалила, а мне забыла сказать?»
Набираю ее номер, она отвечает мгновенно, будто сидит с телефоном в руках.
– Ариша, что? Говори скорее!
– Мама, ты не знаешь, куда пропала флешка из видеорегистратора?
– Что? Ты о чем? – в голосе помимо тревоги слышится недоумение.
– О флешке. Ты ее не вытаскивала?
– Нет. Зачем мне? Что сказали в полиции?
– Все нормально. Дома поговорим.
Второй звонок Матвею. Правда, он не любит, когда я беспокою его на работе, но сейчас ситуация слишком страшная, можно и пренебречь правилами.
Он долго не отвечает. Я слушаю длинные гудки и умираю от тревоги и сомнения, червяком разъедающего душу. А если это любимый вытащил флешку? Но зачем? Что хотел скрыть? Предчувствовал, что могут вызвать в полицию или перестраховался на всякий случай?
Трясу головой, отгоняя дурную идею. Нет, Матюша на это не способен!
– Да, Ариша! Говори быстрее, я занят!
Чувствую, что любимый сердится, и испытываю робость.
– Матюша, понимаешь…
– Доктор Орлов, вас ждут в вип-палате! – вздрагиваю: Матвея вызывают по громкой связи.
– Все, говорить не могу! – торопится жених. – Встретимся вечером.
Сажусь в машину полностью опустошенная и неудовлетворенная. В полицию вызвали, маму напугала, а с Матвеем не поговорила. Жизнь катится под откос, прыгая по кочкам и все больше набирая скорость. Едва дожидаюсь шести часов, когда Матвей заканчивает работу.
На стоянке возле элитной клиники нет ни одного отечественного авто. Дорогие и престижные кроссоверы, спорткары и даже кабриолеты сменяют друг друга, и только мой старый Мерс не трогается с места.
Матвей показывается в половине седьмого в окружении коллег. В группе вижу и мужчин, и женщин. Яркая блондинка шагает рядом с моим женихом, но меня это даже не трогает: слишком велика проблема, чтобы обращать внимания на мелочи.
Медики громко разговаривают и весело смеются. Я выскакиваю из машины и поднимаю руку.
– Матвей!
Любимый оглядывается и удивленно вскрикивает:
– Арина? А ты почему здесь?
– Это что за красавица? – спрашивает кто-то. – Познакомь нас.
– Как-нибудь потом, – отвечает Матвей и торопится ко мне.
Он хмурится и недовольно кривит губы. Я никогда не встречала его после работы, не планировала контролировать, но сегодня особый случай. Молча показываю на пассажирское кресло, сама сажусь за руль.
– Матюша, прости, но есть разговор.
Без предисловия рассказываю ему о визите в полицию. Он сцепляет пальцы в замок и сидит ровно, словно к спине привязан кол.
– Зачем ты поехала в мастерскую! – сразу набрасывается с упреками он. – Я же говорил, что сам поменяю стекло и фару.
– А тормоза? Меня больше они волновали. И потом, мы не совершили преступления. Ты же вышел из машины, никого не видел.
– Ты об этом тоже в полиции сказала? – бледнеет жених и с силой сжимает мои пальцы.
Ласковые и добрые глаза становятся похожи на два уголька.
– Пусти, больно, – всхлипываю я: наступает разрядка. – Нет, конечно. Я не говорила, что ты был в машине.
Что это? Вздох облегчения? Или мне почудилось? Вглядываюсь в лицо любимого. Оно тут же смягчается. Матвей притягивает меня к груди.
– Надо было сказать! Я вел машину и не справился с управлением. Зачем ты подставляешь себя, дорогая?
– Так вышло. Они спросили, чья машина, я ответила. Знаешь же, не могу врать на ходу. На прямой вопрос всегда дам прямой ответ.
– Эх, все твоя честность виновата! – он нежно целует меня в лоб. – Иногда и схитрить можно. Чуть-чуть. Ложь во спасение, слышал о таком?
– Ты хочешь, чтобы я спасла себя за счет разрушения твоей жизни? – такая мысль приводит меня в ужас. – Нет! Ни за что!
– Спасибо, любимая, – Матвей ласково гладит мне щеку. – Ты у меня лучшая.
– Матюша, а ты не вытаскивал флешку из видео регистратора?
Жених дергается, его сердце, только что ритмично бившееся в груди, ускоряет свой бег.
– Зачем она тебе?
– В качестве доказательства, что мы не сбивали человека, а наткнулись на бочку.
– Но тогда тебя обвинят в лжесвидетельстве, ведь будет слышен наш разговор. Полиция поймет, что за рулем был я.
– Ой, прости, не сообразила, – я отодвигаюсь и сажусь ровно в кресле. – Какой ты молодец! Предусмотрел даже такое развитие ситуации.
– Ничего я не предусматривал. Я не трогал флешку. Мерс старый, видеорегистратору тоже бог знает сколько лет. Ты сама-то ее, когда в последний раз вынимала?
Хмурюсь, пытаюсь вспомнить, но ничего на ум не приходит. Машина старая, мы с мамой ездим на ней редко. В последнее время Матвей часто брал ключи. Я ему полностью доверяла.
– Давно.
– Вот видишь! Может, забыла вставить.
Матвей прав, смотрю на него с любовью. Мне в размышлениях не хватает логики. Негромкий голос жениха, его ласковые слова успокаивают, снимаю напряжение дня. Мы обсуждаем предстоящую свадьбу, прикидываем, что нужно сделать в ближайшие дни.
Прощаемся быстро, атмосфера не располагает к долгим объятиям.
– Завтра во сколько пойдем подавать заявление? – спрашиваю у Матвея.
– Ариша, я вот о чем подумал, – жених делает паузу, вижу, что хочет что-то сказать, но не решается.
– Говори.
– Давай подождем несколько дней с заявлением. Как считаешь?
Я словно получаю удар под дых, смотрю на любимого, он отводит взгляд, а угол верхней губы подергивается. Так бывает всегда, когда он нервничает.
– Почему? – сипло бормочу я.
– Боюсь за тебя, дорогая. Не хочу, чтобы полиция уличила тебя во лжи.
– Но одно другому не мешает, тем более, что я объяснила, как было дело. Оперативники проверят, найдут бочку, и мои слова подтвердятся.
– Так-то оно так, но все же. Мы столько лет вместе, одна неделя ничего между нами не изменит.
Я соглашаюсь с любимым, хотя в душе остается неприятный осадок.
Пару дней пролетает относительно спокойно. Я хожу в школу. Там идет активная подготовка к летнему лагерю, где весь июнь я буду работать. С Матвеем часами болтаем по телефону, составляем список необходимых дел, ищем свадебные агентства и салоны.
Беда приходит с другой стороны.
Глава 10. Эрик
Я бы еще долго стоял, потрясенный, если бы не Санек.
Он, заметив мое состояние, хмурится, заглядывает в файл, не понимает, почему я остолбенел.
– Ваша знакомая? – спрашивает он.
– Нет, то есть да…
С листа бумаги на меня смотрит та самая девчонка, с которой я дважды столкнулся на лесной поляне. Как так? Она тоже отдыхала у озера?
– Кто она?
– Незнакомая девица.
Рассказываю в двух словах о случайных встречах. Потом вместе с Саньком просматриваем видео из кемпинга и сразу находим Мерседес. Он мелькает по дороге и исчезает среди деревьев.
– Это и все?
– Видимо. Камера висела только на въезде. Чертова забота о личном пространстве отдыхающих!
Откидываюсь на подголовник и закрываю глаза: мне надо подумать, серьезно подумать. Санек терпеливо ждет команды. Телефонный звонок вырывает из мыслей. Смотрю на экран: батя, не хочу с ним разговаривать, передаю мобильник помощнику, тот качает головой.
– Да, слушаю, – отвечаю сцепив зубы, я еще не избавился от подозрений в отношении родителя.
– Немедленно домой!
– Не поеду.
– Тогда не обижайся.
Удивленно смотрю на трубку, пикающую короткими гудками, и вдруг понимаю: все, это та черта, переступив которую, я провалюсь в ад.
– Поехали в особняк.
– Слушаюсь.
– И добудь мне протокол допроса.
– Слушаюсь.
– Ты где все дни пропадал, щенок? – нападает на меня отец, как только захожу в столовую.
Чинное семейство сидит за столом и ужинает. Чуть поодаль стоит прислуга в ожидании указаний. Стол накрыт крахмальной скатертью, посуда переливается всеми цветами радуги в лучах светильников, изысканные кушанья наполняют большие блюда. Гостей нет, это наш обычный ужин, батя любит роскошь даже в мелочах.
– Папа, Лера умерла, – с трудом произношу эти слова.
От усталости и напряжения едва держусь на ногах. Мачеха, заметив мое состояние, вскакивает и отодвигает стул.
– Эрик, не стой, садись.
Я не обращаю на нее внимание, сверлю взглядом отца. Мне сейчас нужно сочувствие, но не от женщины, которая отняла у меня мать. Батя первый отводит взгляд. Он берет в руки нож и вилку, невозмутимо режет мясо.
– И что? Я должен по ней плакать?
Сжимаю пальцы, усилием воли подавляю желание схватить накрахмаленную скатерть, дернуть ее и сбросить со стола посуду и еду. Как он может жевать, когда у единственного сына горе?
Держу себя в руках из последних сил. Если бы не упрямство отца, я давно был бы уже женат на Лере и счастлив. Возможно, воспитывал бы парочку малышей. Сердце заходится от непереносимой боли. Невольно растираю грудь ладонью.
– У тебя совсем нет сочувствия? – глухо спрашиваю отца.
– А кому я должен сочувствовать? Тебе? Так, ты по каждой сломанной игрушке страдаешь.
– Борис! – вскрикивает мачеха. – Нельзя же так! Мальчику и без того больно.
Она снова вскакивает, бросается ко мне, понимает, что назревает скандал, хочет не дать ему развиться. Я резко выставляю руку, не позволяю к себе приблизиться.
– Заткнись! – рявкаем мы с отцом одновременно, и мачеха испуганно замирает.
– Посторонние не должны вмешиваться в дела семьи, – добавляю я.
Вижу, как ее глаза наполняются слезами, но ничего не чувствую.
– Щенок! Как ты смеешь! – отец швыряет вилку на стол. Та падает на тарелку и громко звякает. – Вышли все! – приказывает отец прислуге.
Мы молчим, ждем, пока все покинут столовую. Напряжение настолько явственное, что кажется, вижу, как оно маревом колышется в воздухе.