Но сделать ничего не успеваю: штора резко распахивается, и в отсек вваливаются профессора.
– Борис Сергеевич, как же так? – рокочет басом главный врач.
– Где болит? Что беспокоит? – суетятся другие.
Меня мгновенно оттесняют в сторону и выталкивают из отсека. «Накинулись, коршуны, на добычу!» – мелькает злая мысль. Шанс уплывает из рук, виляя хвостиком. Вздыхаю: Марианна права, я по жизни невезучий чувак.
– Где мой отец?
Оборачиваюсь на громкий крик. В центре приемного покоя крутится мужчина лет тридцати и размахивает руками. Приглядываюсь и столбенею. Узнаю этого гада мгновенно, хотя видел его только один раз. Мажор, который сломал жизнь мне и моей невесте, стоит передо мной собственной персоной. Правда, сейчас он мало похож на богатенького буратинку, какой-то волосатый и облезлый, словно не мылся и не брился не меньше года.
Ярость вспыхивает в груди, бросаюсь к нему, сжав пальцы в кулаки, еще шаг – двину изо всей силы. В последний миг торможу: могу из-за дерьма работу потерять.
– Выйдите вон! – тихо говорю ему, еле сдерживаясь, чтобы не расквасить наглую физиономию.
– Иди на фиг! Где мой отец?
Он обходит меня, но я тут же загораживаю ему дорогу.
– Ведите себя прилично, господин, вы в больнице!
– Да, пошел ты, клоун!
Мажор толкает меня, я теряю равновесие, натыкаюсь на угол стола, вспыхиваю от резкой боли. Медсестры взвизгивают, бросаются мне помогать.
– Вызовите охрану! – приказываю им и снова несусь наперерез. – Господин, вы мешаете больным.
Лена срывается с места и бежит к телефону, а мы с мажором сражаемся взглядами. «Этот говнюк уничтожил мою Арину», – плещется в висках мысль.
– Свали с дороги! – приказывает он и небрежно опрокидывает стул. – Это моя больница!
– И что? Раз твоя, значит, можно все здесь крушить?
– Не твое собачье дело!
Он хватает меня за грудки и встряхивает, я сбрасываю его руки и одергиваю халат.
– Как раз мое! Не позволю вредить пациентам.
– Ах ты…
Мажор замахивается кулаком, но на его руке повисает невероятно красивая молодая женщина.
– Эрик, хватит!
– Отстань, Соколова!
– Эрик, – из-за спины красотки показывается еще одна дама. – Ведешь себя как бандит из подворотни, – она поворачивается ко мне: – Простите, я жена господина Метельского. Где могу его найти?
Так, кажется, вся семейка пожаловала. А папаша и сынок знают толк в женщинах. Жена олигарха – настоящая леди, утонченная и элегантная. Она близко подходит ко мне, заглядывает в глаза, словно соблазняет. Мое мужское «я» тут же делает стойку, аромат дорогого парфюма кружит голову.
– Пожалуйста, пройдите сюда, – показываю рукой на закрытый отсек приемного покоя.
Штора тут же отъезжает в сторону, врачи, привлеченные шумом, расступаются, и в просвете теперь хорошо видно бледное лицо Метельского.
Спесь мгновенно слетает с мажора, он бросается к отцу.
– Батя… прости…
Я преграждаю ему дорогу.
– Оставьте пациента в покое!
– Если не уйдешь сейчас, уволю! – шипит он мне в лицо.
Ледяной взгляд синих глаз пробирает до печенок, но я уступать говнюку не намерен. Все дерьмо, накопившееся за два года, бьет в голову.
– А давай! Попробуй!
Толкаю мерзавца в грудь, он даже отшатывается, я толкаю еще раз и еще… И мажор теряется, пасует. Подбежавшие охранники хватают его под руки и тащат к выходу. Я растираю виски, внезапно разболелась голова, сам не ожидал от себя, что смогу противостоять сыночку босса. И так легко становится на сердце, так хорошо!
Оборачиваюсь: главный врач стоит за спиной и внимательно смотрит на меня.
– Ты молодец, Матвей! Зайди ко мне в кабинет после смены.
От похвалы смущаюсь. Если бы он знал! Обычно я не лезу в разборки с пациентами и их родственниками, вызываю охрану. Но не сегодня.
Ночь пролетает незаметно. Метельский был последним пациентом, привезенным скорой помощью. Он словно дал команду высшим силам оставить меня в покое. Они и оставили. Я познакомился через интернет с его семьей, сделал все необходимые записи, а последний час дремал в ординаторской на диване.
Во сне меня окружали красавицы. Глафира Метельская держала за руку, Наталия Соколова целовала в щеку, Марианна шаловливыми пальчиками забиралась под футболку, и где-то далеко-далеко, у самого горизонта стояла Арина. Я не мог даже разглядеть ее лицо, оно сливалось с белыми стенами в одно пятно.
– Матвей, проснись! – зовет меня женский голос.
Кто-то трясет меня за плечо, но не могу вырваться из видения.
– Иди ко мне, куколка!
Хватаю женщину за талию и прижимаю к груди.
– Куда руки тянешь?
Хлесткий удар по пальцам, и я распахиваю глаза: Марианна сверлит меня насмешливым взглядом. Мгновенно сажусь, растираю лицо ладонями.
– Прости. Прости! Приснится же такое!
– Тебя Иван Григорьевич вызывает к себе. Признавайся, что натворил?
Быстрый взгляд на часы: половина восьмого.
– А что в приемном покое?
– Все нормально. Или уже!
– Как Метельский?
– Спит. Ты молоток, и помощь ему оказал быстро, и козла сыночка на место поставил.
– Уже разболтали?
– А то! Новости по клинике вихрем разнеслись. Поторопись!
Привожу себя в порядок, надеваю чистый, отглаженный халат и через несколько минут стучусь в дверь главного врача. Он колдует у кофе-машины, а запах такой, что голодный желудок сводит спазмом.
– Кофе будешь?
– Д-да.
Отвечаю удивленно: в честь какого праздника к моей персоне такое внимание?
– И бутерброд?
– Угу.
Иван Григорьевич ставит все на журнальный столик и опускается в кресло.
– Садишь, чего стоишь? Разговор есть.
– Спасибо.
Мы несколько минут молчим. Я пью кофе, бутерброд в горло от волнения не лезет. В голове крутятся разные мысли: от «хотят уволить» до «хотят наградить и повысить». Золотой середины нет.
– Матвей, по какой специальности у тебя ординатура? – неожиданно спрашивает босс.
– Кардиология.
Сердце колотится так, что его грохот отдается в ушах. «Зачем он спрашивает? – бьется мысль. – Уволить хочет? Врач-кардиолог клинике не нужен, состав укомплектован, потому и торчу в приемном покое уже два года».
– Я тут наметил кадровые перестановки…
«Черт! – хочется крикнуть мне. – Говори уже толком, что от меня надо?»
– К-какие? – выдавливаю из себя и закашливаюсь.
– Пойдешь работать кардиологом в вип-отделение?
Вот оно! Свершилось! Шанс в действии. Теперь не спугнуть птичку счастья, не упустить.
– Но там работает Марианна Евгеньевна, – осторожничаю я.
Мне очень хочется воспользоваться предложением, очень! Но… это опасно. Почти нет опыта в этой сфере, а випы – капризные пациенты, малейшая ошибка, и можно ставить крест на карьере.
– Хм. Марианна чуть-чуть перестаралась. Ну, ты понимаешь, о чем я? Согласен?
Напрягаю мозги. Точно, ходили по клинике слухи, что она кокетничала с женатым випом. Может, не только кокетничала, кто же ее знает?
– Согласен! – мгновенно принимаю решение.
Глава 15. Арина
Мое ранение в шею оказалось неглубоким. Заточка прошла по касательной, разорвала кожу и немного зацепила сухожилие.
– Увы, Васильева, всю жизнь придется носить платок, – развел руками доктор.
– Почему? – испуганно схватилась за забинтованную шею я.
– Шрам останется безобразный. В колониях пластических хирургов нет.
– А исправить потом можно?
– Вперед… если денег хватит.
На этом мои расспросы и закончились. Перспектива заработать денег на пластическую операцию казалась слишком далекой, чтобы о ней думать, одна надежда на Матвея.
Две недели в лагерном лазарете пролетели незаметно. Я в основном спала, накачанная лекарствами, да беседовала со следователем.
После стационара меня отправили на месяц в карцер, было время поразмыслить о жизни. Из слов Веселова я поняла, что Варвара тоже поправляется, только теперь нас будут держать подальше друг от друга.
Это сообщение расстроило до слез. Неужели руки мажора дотянулись и сюда? Только нашла себе родственную душу, как и ее лишилась. А внутри зазвенела пустота, появилась какая-то обреченность и равнодушие.
Информацию о том, что к моим шести годам лишения свободы добавятся еще два, я приняла уже отрешенно, без слез: давно все выплакала.
– Не сообщайте маме! – тихо попросила следователя и закрыла глаза. – Умоляю! Она болеет. Не сообщайте маме!
Вернулась в камеру через полтора месяца, измотанная болезнью, мыслями, чувством вины и ненавистью. «Господи, – шептала в подушку. – Помоги не превратиться в зверя». От сокамерниц держалась особняком, да и они не набивались в друзья. От отчаяния спасли письма Матвея и его редкие звонки. Он по-прежнему был на моей стороне и помогал маме.
– Меня не выпустили по УДО, – сказала ему, когда появилась такая возможность.
– Ничего, еще все впереди, – успокоил он меня после недолгой паузы. – Попробуй подать прошение через год.
Легко сказать, да трудно сделать! Матвею, находящемуся на свободе, не понять, что этот год еще нужно пережить.
Постепенно жизнь в колонии вошла в прежний ритм: побудка, завтрак, работа, обед, работа, ужин, вечерний досуг. Иногда я ловила на себе пронизывающие взгляды старшей, мне казалось, будто она все знает, но молчит, и старалась держаться подальше от ее компании «ковырялок»contentnotes0.html#n_1.
Но однажды она позвала к себе.
Это была крупная женщина с погонялом Марго Рязанская. Будучи кобломcontentnotes0.html#n_2, она практически лишилась женских черт, и голосом, и манерами, и фигурой напоминала мужчину: не носила юбки, стриглась коротко, курила и громко рыгала. Целый штат ковырялок удовлетворял все ее прихоти. С партнершами Марго вела себя вполне по-мужски: защищала их, ревновала, старалась баловать, а иногда и проявляла настоящий деспотизм.
Старшая управляла камерой жесткой рукой. От ее прозрачных голубых глаз мороз бежал по коже. При ней все женщины старались смотреть в пол, потому что открытый взгляд намекал на строптивость.