– Батя, какого хрена? – вскипаю я от шока. – И когда ты собирался мне об этом сказать?
– А надо было?
Делаю глубокий вдох, завскладом округляет глаза, кажется, он слышал слова отца и тоже напуган. Я его понимаю: сидел тихонько мужик на месте, подворовывал, бабами командовал, и все его устраивало, а тут нежданные перемены.
– Батя, – собрав волю в кулак, начинаю я. – Давай поговорим об этом спокойно. Я приеду домой через час.
– Эрик Борисович, как же погрузчики? – шепчет завскладом.
– Не паникуйте раньше времени. Я решу вопрос с продажей фабрики с отцом. Занимайтесь своими делами.
Завскладом облегченно кивает и таращит глаза, он не понимает, какая вожжа попала под хвост босса, который вдруг стал душой болеть за производство.
Телефонный звонок по внутренней связи приводит его в чувство.
– Да, слушаю! – рявкает завскладом, хмурит брови, косится на меня, но продолжает: – Пусть выстроятся цепочкой и принимают товар.
– Что случилось? – встреваю в разговор я.
– Привезли новые ткани, надо разгружать.
– Так, в чем дело?
Кажется, дело было именно во мне. Мое присутствие сбивало с толку мужика, а странные приказы вообще ставили в тупик. Он не мог действовать по прежней схеме, а по-другому просто не умел.
Я кивком прощаюсь и выхожу за дверь. В голове скачет табун мыслей, которые нужно обмозговать, но непослушные ноги несут меня к выходу из склада. Работницы действительно выстроились в цепочку возле огромной фуры, а рядом с ними стоят допотопные тележки. И в этой толпе Арина кажется самой хрупкой и слабой.
Вот водитель открывает задние дверь. Двое женщин забираются в кузов и начинают подавать рулоны тем, кто стоит ниже. Я вижу, как они приседают от тяжести, а богатое воображение тут же рисует картину: эти рулоны нужно сложить на тележки, отвезти в глубину склада и разложить по полкам. Титанический труд!
Гнев закипает в душе и напрочь отключает сознание. Подлетаю к водителю, который курит в сторонке и подгоняет женщин.
– Шевелитесь, бабы! Мне еще одну ходку сделать надо!
– Что ты глотку дерешь? – сквозь зубы цежу я. – Помочь не хочешь?
– Это не моя работа, – сплевывает шофер. – Если такой жалостливый, сам залезай в кузов.
– Ах, ты!
Хватаю нахала за грудки.
– Эрик Борисович! – бежит ко мне завскладом, а за ним топочут несколько мужиков. – Мы сами!
Встряхиваю кисти, мышцы свело судорогой от злости, брезгливо кривлю губы.
– Ты у меня больше не работаешь! – шиплю водителю.
– Да кто ты такой? Чего пристал? – вопит тот.
– Вован, сядь в кабину! – приказывает завскладом. – Я сам разберусь.
Но я его уже не слушаю: выхватываю из рук Арины рулон и бросаю его на тележку. С отцом поговорю позже. Мужчины бросаются мне помогать. Завскладом уводит работниц от фуры и отправляет по своим местам.
Я работаю, как проклятый, и неожиданно даже получаю удовольствие. Пот заливает лицо, по спине бежит мокрая дорожка, а мне легко, будто черная ненависть, которая давила на меня пять лет, вдруг растворилась в воздухе. Чувствую себя живым.
А еще физический труд помогает отключить мозги.
В один момент кто-то сует мне в руку бутылку с водой. Я жадно пью, остатки выливаю себе на шею и встряхиваюсь, как бродячий пес. Сквозь радужные капли вижу Васильеву. Она стоит рядом с полотенцем в руках и смотрит удивленным взглядом, словно видит меня впервые.
– Эх, хорошо! – широко улыбаюсь я, встряхиваю волосы ладонью. Капли падают на Арину, она мило морщит нос. Я выхватываю у нее полотенце и промокаю свое лицо. – Спасибо, Ариша…
Глава 23. Арина
Поведение мажора с каждым днем шокирует все больше. Я даже ловлю себя на мысли, что уже привыкла к его постоянному кружению вокруг моей персоны. Если он не показывается на горизонте, чувствую себя неуютно.
А когда он назвал меня Аришей, я остолбенела от удивления и испуга. Раньше только по фамилии обращался, а тут вдруг Ариша. Чего еще ожидать от такого непостоянного человека.
– Пожалуйста, – цежу сквозь зубы и выдергиваю у него полотенце.
Я и сама хороша! Зачем, дура, притащила воду и эту тряпку? Действовала на автомате, в качестве благодарности за помощь, и только сейчас сообразила, что мою услугу можно понять по-другому.
Убегаю в глубину склада и больше не показываюсь боссу на глаза. Он вскоре уезжает.
– Эй, новенькая! – окликает меня завскладом. – Что у тебя с хозяином? Шуры-муры?
– Нет, что вы! – пугаюсь я, заливаясь краской.
– А то смотри у меня! – он грозит кулаком. – Не создавай проблем. Что-то шеф тараканом по фабрике забегал.
«У таракана и спросите», – чуть не слетает с языка, но я вовремя одумываюсь и начинаю пересчитывать рулоны ткани.
Несколько дней мажор не показывается. Я первым делом, приходя на работу, настороженно осматриваюсь. «Наверное, оставил меня в покое, – тихо радуюсь я. – Надоело возиться с уголовницей».
Но передышка помогает мне прийти в себя и задуматься над дальнейшей жизнью. А главное, нужно решить вопрос с мамой. Оставаться в долгах до конца жизни я не намерена. Матвей утверждает, что она еще не скоро встанет на ноги, но между его бодреньких слов мелькает другое. Я так и слышу, как он говорит, чтобы я не надеялась попусту и не тратила свои силы. Нет человека – нет проблем. Не будет мамы, не будет расти долг за клинику.
– Ну, почему ты не отвез маму в государственную больницу! – в сердцах восклицаю я, когда встречаю его в отделении клиники.
Матвей только что вышел из лифта, сияющий, как медный таз. Он важно прошествовал по коридору вип-отделения, весело поздоровался с дежурными медсестрами, перекинулся шуткой с больным, сидящим в кресле. Явно что-то хорошее происходит в его жизни, но не в моей.
Заметив меня, он мрачнеет, улыбка сбегает с лица, брови собираются домиком. Он принимает вид озабоченного и загруженного работой врача.
– Я же хотел как лучше, думал в вип-условиях теща поправится к твоему выходу из колонии, – обиженно поджимает губы Матвей и тянет меня в боковой коридорчик, а там толкает в пустую палату.
Не хочет, паразит, чтобы кто-то нас услышал.
– Тогда и придумал бы способ оплаты!
– Ты плохая дочь! Бессердечная!
– Я? – от растерянности хлопаю ресницами.
– Конечно. Знала же, что мать болеет. Зачем в полицию полезла?
– Я полезла? – захлебываюсь словами от возмущения. – Я же тебя, идиота, прикрывала. А ты…
– А что я? Разве просил?
– Но тогда ты сейчас сидел бы в тюрьме.
– Откуда ты знаешь? – он уже кричит на меня. В последнее время все наши встречи – это взрывы эмоций и обид. – Я-то кольцо, которое мажор тебе подкинул, в глаза не видел и в руках не держал. Меня точно подставить не смогли бы.
– Но… – набираю в легкие воздуха: впервые хочу бросить в лицо бывшего жениха то, что давно зрело в голове, но не срывалось с языка. – Ты же видел раненую девушку и бросил ее умирать!
Матвей вздрагивает, стреляет в меня мгновенным взглядом, его теплые глаза темнеют и превращаются в раскаленные угли. Он поднимает руку, словно хочет меня ударить, но я в упор смотрю на него.
– Вот как ты заговорила, – шепчет он и оглядывается на дверь, потом делает шаг навстречу, и столько ярости в его зрачках, что я невольно подаюсь назад. – Даже если видел, что с того? Доказать это невозможно!
– Думаешь? Помощник мажора разыскал водителя грузовика, которого в свое время не нашла полиция. Теперь он знает, что за рулем сидел ты.
– Да, плевать! Что он мне сделает?
Доводы на этом заканчиваются. Я смотрю на Матвея по-новому. Как? Как любила этого человека столько лет? Где были мои глаза и уши? Он же всегда думает прежде всего о себе. Законченный эгоист, избалованный маменькин сыночек. Он притворяется или искренне не понимает, что я его спасла?
И по голове шарахает догадка.
Чувство вины…
Матвей устал его испытывать, перегорел, уговорил себя, что случившееся на дороге – роковая случайность, и он, замечательный человек, ничего никому не должен.
И еще одна догадка сбивает с ног: не хочу его больше видеть, а тем более общаться, но, чтобы окончательно разорвать нашу связь, нужно позаботиться о маме.
Долго не решаюсь позвонить маме бывшей ученице, каждый вечер мучительно терзаю телефон и откладываю в сторону. Наконец решительно набираю номер.
– Здравствуйте, – голос дрожит и срывается. – Это я, Арина Романовна.
– Кто? – настороженно переспрашивает мама Насти.
– Арина Романовна, я учила вашу дочь в первом классе.
Молчание на другом конце трубки убивает, душа ухает в пятки. «А чего ты хотела? – спрашивает ехидный внутренний голос. – Для всех ты преступница, из-за которой погиб человек».
Но родительница не отключается, я слышу ее дыхание в трубке, это уже хороший знак.
– Да, я вас помню, Арина Романовна, – отвечает наконец она. – Вам что-то от меня нужно?
– Простите, простите…
– За что вы извиняетесь? Моей дочери вы ничего плохого не сделали, да и остальным детям тоже. Класс вспоминает вас теплом. До нас доходили странные слухи, но никто не поверил, что вы на такое способны.
– Спасибо большое! – я всхлипываю, а из горла вырываются рыдания. – Простите, я не могу…
Жму на красную кнопку. Я, действительно, не могу говорить. Горло сдавлено спазмом. За пять лет человеческое участие получала так редко и такими маленькими порциями, что неожиданно растрогалась до боли в сердце.
Утыкаю лицо в кухонное полотенце и плачу уже в голос, навзрыд. На телефонный звонок реагирую не сразу. Вдруг слышу посторонний звук и оглядываюсь, только потом хватаю трубку.
– Арина Романовна, не отчаивайтесь вы так! В жизни всякое бывает, – говорит мама Насти. – Я сейчас в торговом центре на Смоленской улице. Приезжайте, выпьем по чашечке кофе, поболтаем как в старые времена.
И я срываюсь с места. С председательницей родительского комитета мы нашли общий язык. Она помогала мне с малышами, организовывала экскурсии и походы, руководила твердой рукой родителями.