— Ничего особенного. Просто его девка обнаружила, что он еще жив.
— Кто жив?
— Мой бывший муженек.
Профессор невольно попытался высвободить свой локоть из руки Тамилы, но она лишь крепче сжала пальцы.
— Лев Соломонович, не волнуйтесь вы так, вам это вредно. Мой бывший муж меня предал. Я пожертвовала своей научной карьерой, родила ему ребенка. А когда все вокруг стало рушиться, и я осталась без работы, он меня бросил! Вы сами видели — я живу у вас почти три месяца, и за это время он ни разу не поинтересовался — что со мной, что с его ребенком, живы ли мы еще, или уже померли от голода. Во мне течет восточная кровь, и я не могу не отомстить.
— Ты использовала тетрадоксин? — с ужасом спросил профессор.
— Да. Этот гад выжил, ему просто повезло — он очнулся раньше, чем гроб закопали в землю. Но моя месть удалась. Он забудет все, что с ним раньше было, превратится в грудного младенца, его новая пассия будет поить его с ложечки и менять ему подгузники. На самом деле, смерть — это не худшее, что с ним могло случится. Пусть живет.
Вернувшись домой, профессор почувствовал сильный озноб. Тамила измерила ему температуру — она уже зашкаливала за сорок градусов. Срочно вызвали врача, тот, в свою очередь, вызвал «Скорую», и старика отвезли в больницу. Очухался он примерно через неделю, но на скорой выписке не настаивал. Ему было страшно оказаться со своей бывшей ученицей в одной квартире. Тамила приносила ему в больницу фрукты и соки, но профессор боялся к ним прикоснуться, и все продукты оказывались в мусорнике. Его бывшие сотрудники, изредка навещая старика, передавали ему последние новости. Бывший муж Тамилы, Сергей Иванов, действительно оказался живым и практически здоровым. Вот только память и здравый рассудок к нему так и не вернулись. Он почти не мог ходить, только ползал на четвереньках и дико рычал. Не мог жевать твердую пищу, и новой жене приходилось варить ему кашки, как для младенцев. Врачи не могли поставить диагноз, и только успокаивали родственников: может быть, память и все остальные способности и навыки когда-нибудь вернуться сами.
Слушая эти рассказы, профессор покрывался холодным потом. В отчаянии он решил, что, выздоровев, ни за что не вернется домой, лучше попросится жить к кому-то из своих учеников. Но через три недели его добровольного заточения в больнице Тамила пришла к нему в отделение вместе с ребенком.
— Лев Соломонович, мы пришли проститься. Вы меня очень поддержали в тяжелое для меня время, и этого я никогда не забуду. Но теперь все утряслось, я нашла хорошую работу, уже договорилась о съеме квартиры, и сегодня переезжаю. Не понимайте лихом.
С легким сердцем профессор благословил Тамилу на переезд. После этого и его здоровье резко пошло на поправку, и вскоре он вернулся домой. Про бывшую лаборантку он больше ничего не слышал. А к Сергею Иванову здравый смысл так и не вернулся. По слухам, безутешная полувдова в конце концов сдала его в какой-то пансионат для инвалидов.
Мы с Машей и Оскаром молча выслушали невероятный рассказ профессора. Затем Оскар, откашлявшись, достал из портфеля бланк протокола.
— Лев Соломонович, давайте-ка мы запишем ваш рассказ для истории. Итак, вашу сотрудницу звали…
В этот момент из коридора донеслось громкое треньканье.
— К вам гости? — мигом насторожился Оскар.
— Да нет, телефон так звонит. Я к старости слегка оглох, не обессудьте…
Профессор легкой походкой выкатился в коридор. Мы слышали, как он громко вскрикнул:
— Ой, я тебя и не узнал!
Затем наступила тишина. Через пару минут, когда обеспокоенный Оскар уже вскочил на ноги, снова раздался приглушенный голос профессора:
— Да-да, я все понимаю… Конечно, не беспокойся.
Через полминуты старик вернулся к нам. Он выглядел каким-то растерянным и куда более старым, чем еще пять минут назад, каким-то сгорбленным и немощным. Молодящий его блеск в глазах тоже потух.
— С вам все в порядке? — поинтересовалась Маша.
— Да-да, деточка, все хорошо. — как-то рассеянно отозвался профессор. — Так о чем вы, молодые люди, хотели меня спросить?
— Нам нужны официальные данные для протокола. — вежливо пояснил Оскар. — Во-первых, все, что вы знаете про Тамилу…
— Хорошая девочка, талантливая… — отозвался профессор. — То есть, она такой была, пока она не стала убийцей.
— Какого она года рождения?
— Не помню… — угасшим голосом ответил Лев Соломонович.
— В каким году родился ее ребенок? Какого он пола?
— Не помню… — эхом откликнулся профессор. — Ох, деточки, память меня подводит…
— Лев Соломонович, кто вам сейчас звонил? — не выдержала я.
— Что? — слегка вздрогнул профессор. — А, одна моя знакомая.
— Пожалуйста, постарайтесь вспомнить, хоть что-нибудь. — настойчиво произнес Оскар. — В каком году развалилась ваша лаборатория? Это вы навряд ли могли забыть.
— Навряд ли… Но вот забыл. — профессор избегал смотреть нам в глаза.
— А у вас сохранилась трудовая книжка, или еще какие-нибудь документы? — не унимался Оскар.
— Ох, ну что вы, сами знаете, все пришлось в архив сдать, чтобы пенсионное удостоверение получить. — слегка оживился профессор.
— Ну хорошо. — терпению Оскара я просто завидовала. — У Тамилы родился мальчик или девочка? Как звали ребенка?
— Кажется, мальчик. — без должной уверенности в голосе ответил Эйнгард. — Кажется, звали Иваном…
— Понятно. И, разумеется, вы за все эти годы ничего не слышали о Тамиле Ивановой?
— Да-да, именно та. — обрадовано закивал профессор.
— Лев Соломонович. — я опять не смогла сдержаться. — Это ведь она вам сейчас звонила, Тамила?
Профессор молча смотрел в пол.
— Поймите, она очень опасна. Она убила с помощью тетрадоксина еще несколько человек. Неужели вы хотите, чтобы она продолжала убивать?
Эйнгард молча покачал головой.
— Тогда не молчите! И потом, почему вы так уверены, что она не отравит и вас?
Профессор наконец поднял на меня глаза:
— Деточка, я так или иначе скоро умру. У меня неоперабельная опухоль, врачи удивляются тому, что я еще жив. Мне уже поздно бояться…
— А других, кого убьет ваша ученица, вам не жаль?
— Значит, такова их судьба. — задумчиво протянул профессор. — Но я не думаю, что она продолжит убивать. Молодые люди, простите, но больше я вам ничего не скажу.
Мы долго молча сидели в машине Оскара. Первой не выдержала я:
— Ты установишь за домом профессора наблюдение?
— Зачем?
— Тамила должна сюда прийти, что убить свидетеля.
— А если она не собирается его убивать?
— Ты считаешь, она его пожалеет?
— К сожалению, для наружного наблюдения за домом профессора у меня нет людей. — подвел итог спору Оскар. — Тем более, неизвестно, придет ли Тамила убивать профессора, и когда она соберется это сделать. Так что в любом случае, старик сам выбрал свою судьбу.
— Ладно, но неужели следствие без профессора не в силах выяснить место жительство Тамилы Ивановой?
— Прежде чем ехать сюда, мы по своей базе данных проверили и город, и все пригороды. — спокойно пояснил Оскар. — Никакой Тамилы Ивановой среди наших жителей не числится.
Глава 7
Дома у Маши мы просмотрели оперативную видеосъемку с похорон Тагила Семибаева. Никого из собравшихся в крематории людей я, разумеется, не знала, и поэтому Оскар пояснял, кого запечатлела камера:
— Вот эти завернутые во черные ткани женщины и суровые мачо — многочисленная родня, всей компанией прибыли откуда-то из Абхазии специально на похороны. Вот его вдова, а вот эти две нарядные дамы — ее подруги.
Дамы и в самом деле выглядели так, словно пришли на показ модной одежды. Одна красовалась в маленьком черном платьице чуть повыше колен, поверх которого была кокетливо накинута белах меховая горжетка. На другой был строгий черный шерстяной костюм, зато многочисленных украшений на шее и руках было столько, что дама слегка напоминала новогоднюю елку. Да и сама вдова в элегантном трикотажном темно-фиолетовом миди-платье держалась с поистине королевским достоинством, временами сдержано улыбалась подругам уголками губ, и вовсе не выглядела убитой горем.
Тем временем камера переключилась на невысокого толстяка с большой плешью в полголовы. Толстяк, в отличие от элегантной вдовы, сильно нервничал, опасливо оглядывался по сторонам и ежеминутно утирал дрожащей рукой выступающий на лысине пот.
— Это Семен Семанович, компаньон Семибаева, пока наш главный подозреваемый. — пояснил Оскар. — Смотри, как нервничает!
Камера вновь проплыла мимо группы родственников покойного и остановилась настоящей чуть в стороне от них высокой фигуре женщины, одетой в длинную темную юбку и серую кофту. Ее голова была повязана черным платком так, что разглядеть лицо было почти невозможно. Платок полностью закрывал брови и часть подбородка, оставляя открытым лишь середину лица. Невозможно было определить даже то, мужчина или женщина перед нами. Я вопросительно посмотрела на Оскара, но он нажал на «Паузу», зафиксировал изображение на экране и загадочно молчал. Маша тоже внимательно смотрела на пленку, но вопросов не задавала.
— Оскар, кто это? — не выдержала я.
— А вот эту гостью, как выяснилось, никто из собравшихся не знает. Но, поскольку она уверенно прошла внутрь и присоединилась к родне, все и решили, что это очередная скорбящая родственница. Учитывая восточные корни покойного, наличие родственницы, закутанной в платок, никого не удивило. А сама родня приняла ее за какую-то знакомую вдовы.
Оперативникам так и не удалось выяснить, общалась ли незнакомка хоть с кем-то из собравшихся. Она вошла в крематорий вместе с толпой, и тихо, по-английски удалилась в тот момент, когда труп ожил, оператор чуть не помер от ужаса и никакая съемка, разумеется, уже не велась.
— И что, нет никакой возможности узнать, кто эта женщина? — я не поверила своим ушам. — Да уж, в вашем управлении собрались редкие профессионалы!