Я сжала руками раскалывающуюся голову. Можно поступить и по-другому: ходить на работу каждый день, чтобы заработать деньги на частную клинику для Саши. Он будет там лежать под капельницей, месяц за месяцем, пока тихо не скончается… Из глаз снова потекли слезы. В этот момент зазвонил домашний телефон. Я не сразу узнала растерянный голосок, утративший все капризные нотки:
— Полина? Это Тоня. Так что с Сашей? Он правда жив?
— Он жив. Его откачали, и завтра утром переводят из реанимации в неврологическое отделение. Пойдешь его навещать?
— Если ты не против…
С каких пор она стала интересоваться моим мнением, раздраженно подумала я, но вслух сказала:
— Я только «за». Тогда пойдем вместе. Завтра в половину двенадцатого жди меня у входа в Клиническую больницу, в это время как раз закончится врачебный обход, и мы сразу попадет в палату.
— А как я тебя узнаю?
— Я сама тебя узнаю. — заверила я.
Глава 12
Я и в самом деле узнала ее сразу. Маша описала ее на редкость точно — юная девочка-блондинка с темными глазами, с короткой, по-модному «рваной» стрижкой. Тоненькая, как тростинка, с длиннющими ногами, которые казались еще длиннее благодаря десятисантиметровым шпилькам. Как она на них ходит, подивилась было я, но потом вспомнила, что и сама Маша обычно носит каблуки не меньше. Я приблизилась к девушке, одетой, несмотря на прохладную погоду, в коротенький лиловый плащик, и заглянула в ее большие газельи глаза, густо накрашенные тушью. Несмотря на бледность, ее кукольное личико смотрелось на редкость эффектно. Тоня доверчиво посмотрела на меня:
— А что мы Саше скажем? Ну, в смысле, почему мы вдвоем к нему пришли?
— На месте решим. — несмотря на искреннее горе, я с трудом сдерживала злорадство. Что, девочка, ты уже думала, что выиграла в лотерею миллион? Увела у глупой бабы состоятельного мужика с прекрасным характером, теперь можно и расслабиться? Ох, какой облом тебя ожидает!
— Ты ему не скажешь, что я разрешила его увезти… в морг? — в огромных орехово-карих глазах показались прозрачные слезинки. Я невольно залюбовалась их блеском.
— Полечка, ну пообещай, что не скажешь… — умоляла девушка. — Я и правда решила, что он умер. И врачи… Врачи мне это сказали!
— Не скажу. — твердо заверила я. — Ничего я ему не скажу.
Мы сдали в гардероб плащи, и поднялись на четвертый этаж, где на двери из полупрозрачного стекла висела табличка: «Отделение неврологии». Открыв дверь, мы прошли мимо пустующего столика дежурной сестры, и дошла до 14 палаты. С замирающим сердцем я потянула на себя дверь и заглянула внутрь. Тоня слегка подтолкнула меня, мы вдвоем вошли в палату и резко остановились. Саша лежал в двухместной палате один. В его руку была воткнута иголка, от которой шла прозрачная трубка капельницы. Он лежал на спине, и смотрел в потолок широко открытыми глазами. При нашем появлении он даже не шелохнулся.
— Поля… Он точно жив? — с ужасом спросила Тоня, пытаясь спрятаться за моей спиной. Ее голос сам собой понизился почти до шепота.
— Он жив. — тоже шепотом подтвердила я, невольно отодвигаясь от девушки. Постояла еще пару секунд и, глубоко вздохнув, двинулась к кровати. Тоня следовала за мной по пятам.
Мы минут десять стояли рядом с Сашей, наблюдая, как он мерно дышит, уставившись остекленевшими глазами в потрескавшийся больничный потолок. Затем Тоня потыкала меня пальцем в бок и, слегка наклонившись, горячо зашептала мне в ухо:
— Он что, так спит? С открытыми глазами?
Не отвечая, я наклонилась к постели и сдавила ладонью сашино плечо. Он что-то невнятно промычал, слегка повернув в мою сторону голову. Из его рта показалась тоненькая струйка слюны. Я отдернула руку, и Саша вновь уставился на потолок.
— Полина, что с ним? — в тихом голосе Тони послышались истерические нотки.
— Его отравили. Теперь у него поврежден мозг. — кратко пояснила я.
— И что… Он такой будет… всегда? — выкрикнула девушка. Потревоженный Саша вновь медленно повернул в нашу сторону голову и что-то просипел. Слюна вновь потекла изо рта, рука с воткнутой иголкой сильно дернулась. Я перехватила трубку, опасаясь, что иголка выйдет из вены. Но все обошлось.
— Полина, пойдем отсюда… — проскулила Тоня, дергая меня за рукав. Я кивнула, и мы на цыпочках вышли из палаты. Пройдя по коридору на пару шагов, я остановилась и схватила за рукав кофточки рвущуюся прочь Тоню.
— Пошли с врачом поговорим.
Тоня молча кивнула, и мы, пройдя еще немного, наткнулись на дверь с табличкой: «Главный врач отделения». Постучавшись, я без колебаний вошла в незапертую дверь. Пожилой мужчина в белом халате, сидевший за квадратным столом, оторвал голову от разложенных бумаг и вопросительно посмотрел на нас.
— Доброе утро, я жена Иванкова. — пояснила я.
— Садитесь. — главврач не стал тратить время на приветствия. — Вы его уже видели?
— Только что. — я так и не села на стоящий возле стола жесткий стул. Тоня тоже не двинулась с места. — Ему сегодня сделали томографию?
— И томографию, и энцефалограмму. — подтвердил врач. — У него практически нет никакой активности мозга. Его как будто просто выключили, потянув за рычаг. Такие прямые линии я раньше видел лишь на энцефалограмме умирающих. Но тем не менее, ваш муж жив.
— Доктор, когда к нему вернется рассудок?
— Понятия не имеем. Я вообще не понимаю, почему он еще жив. Судя по всему, активность всех функций организма будем помаленьку угасать, и прожить ему осталось недолго.
— А никак нельзя поддерживать эти функции?
— Можно. Можно подключить его к аппарату искусственного дыхания, к искусственной почке, и так далее… Вопрос — кто все это будет оплачивать? У нас не лечат за государственный счет безнадежно больных.
— Но почему безнадежно? — в отчаянии вскричала я.
— Потому что искусственно активизировать мы можем все органы, исключая мозг. А мозговая деятельность у вашего мужа почти на нуле. И вот ее мы стимулировать никак не сможем. Если кратко — за большие деньги медики могут продлить жизнь вашего мужа на несколько месяцев, а возможно, и на пару лет. Но все это время он проведет в том состоянии, в котором вы застали его сегодня.
— Я поняла. — в глубине души я и не ожидала другого ответа. — Сколько времени он пробудет в больнице?
— Мы на всякий случай проведем еще серию анализов, это займет еще несколько дней, максимум неделю. Потом мы его выпишем. Вы согласны его забрать домой?
— От моего согласия что-то зависит? Если я откажусь, вы оставите его в больнице и будете лечить?
— Нет, отправим в социальное отделение для безнадежно больных, и вам придется подавать бумаги для помещения его в пансионат для инвалидов. Сколько придется ждать, не знаю. В любом случае, без специального ухода вряд ли он до пансионата доживет.
— Я поняла. — как автомат, повторила я. — Делайте все нужные анализы, и я заберу его домой.
Мы вышли из отделения на улицу. Я поглядела на потрясенно молчащую девушку и спросила:
— Тоня, Сашу отравили в тот последний вечер, который вы провели вместе. Расскажи мне об этом вечере.
— Мы сразу после работы пошли в кафе. Не в то, в котором каждый день обедаем, а в «Дубль кофе», оно недавно открылось на соседней улице. Я сразу заметила, что Саша как-то необычно оживлен. Он все время после вашего разрыва такой был подавленный, почти со мной не разговаривал. Он ведь меня во всем винил, будто я его силой в постель укладывала. К тому же, ты сама знаешь, я ему наврала с три короба про квартиру, что меня выгоняют, а задаток хозяйка прикарманила. А он потом все понял.
Он еще до встречи с твоей подругой с квартирной хозяйкой случайно столкнулся, когда она за деньгами приходила. И узнал, что не меняла я квартиру, что его обманула. Я было подумала — психанет, соберет вещи и к тебе вернется. Нет, остался, я его как-то даже меньше уважать стала после этого. Он еще больше потускнел, ну, знаешь, как будто краска с него облезла, и он оказался под ней таким… картонным, потрепанным. Честно скажу — появись у меня другой мужик на примете, я бы его тут же выгнала бы ко всем чертям. Но никого лучше не подворачивалось…
А в тот день — не поверишь — он за мной зашел после работы — такой сияющий, радостный! Как будто его вновь покрасили, и позолоту сверху нанесли. Сильный, веселый — просто мужчина моей мечты. Сгреб меня в охапку, подбросил в воздух — на нас все бабы сбежались посмотреть. Понимаешь? Сказал, что тут неподалеку «Дубль кофе» новое открылось, надо это дело отметить. Донес меня на руках до машины, и в кафе тоже все прикалывался над официантками, шутил с ними, даже заигрывал немного… Я даже приревновала: он со мной и то никогда так не кокетничал. С чего бы это вдруг? Я его спросила — что-то новенькое? Он в лотерею выиграл, или какое-то радостное известие получил? А он даже удивился — нет, ничего нового, просто настроение такое вдруг стало, отличное. Мы просидели там около часа, а он все не унимался, чуть ли не кукарекал от восторга. А потом вдруг слегка побледнел, повернулся ко мне и предложил поехать домой.
Мы когда поехали, я прямо перепугалась — мне казалось, что он вот-вот заснет за рулем. Полина, у него буквально глаза смыкались. Но ничего, доехали нормально, только на руках он меня уже не носил. Мы зашли в квартиру, он сунулся было в душ, но через пару минут пришел в спальню и сказал, что очень устал, хочет спать… Кое-как разделся, вещи в разные стороны побросал, повалился в постель и заснул, как убитый. Как убитый… — сквозь слезы повторила девушка.
— Тоня, подожди… — собираясь с мыслями, уточнила я. — Так в кафе к вам никто не подсаживался? Какая-нибудь цыганка, или восточная женщина?
— Нет, только официантки подходили… Сначала одна, потом Саша с другой заигрывать начал, с пухленькой блондиночкой… Ты думаешь, одна из них отраву подсыпала?
— Вряд ли… Да, судя по необычному веселью, Саша уже был отравлен. Кстати, обе официантки были молодыми?
— Ну да, обеим не больше двадцати, и то вряд ли, скорее всего, школьницы по вечерам подрабатывали. Или студентки, просто хорошо сохранились. Кстати, а почему ты про восточных женщин спрашиваешь?