— Это комната для гостей?
— Нет, спальня дочери.
— А где же сама дочка?
— Я недавно отправила ее учиться за границу, в Англию. Там и образование получше, и порядка побольше. — пояснила Федора. — А что это ты все по квартире рыскаешь, как заведенная?
— Да вот, хочу наконец увидеть, в каких условиях мои работницы живут. — отшутилась я.
На самом деле, я не то чтобы рыскала по квартире, а как бы проводила в ней ознакомительную экскурсию. Заглянула в обе комнаты, в туалет, совмещенный с ванной, а теперь дошла до кухни. На первый взгляд, кухня как кухня, семь квадратных метров, встроенная мебель и навороченный холодильник-витрина. Но что-то мне показалось необычным. Как-то негармонично смотрелась гипсовая полуколонна, закрывавшая дальний угол и занимавшая добрую половину и без того небольшого помещения. Я без колебаний подошла к колонне и под пристальным взглядом хозяйки провела рукой по ребристой поверхности. Неожиданно пальцы ощутили небольшую выемку, я нажала посильнее, и небольшая, ростом с меня, дверца приветливо распахнулась. Оказалось, гипсовая колонна была просто частью стены, отгораживающей небольшую комнатку. Похоже, кроме части кухни, туда входила и часть бывшего туалета.
Не раздумывая, я зашла в потайную комнатку. Насколько можно было разглядеть при тусклом свете, внутри комнатки стоял небольшой белый столик с множеством ящичков, железный больничный столик-каталка с выемками для бутылочек, и высокий стеклянный шкаф-витрина, в которой стояли стройные ряды пробирок и несколько запечатанный пузатых бутылок с разноцветными жидкостями.
— Хорошая у тебя лаборатория. — похвалила я, возвращаясь обратно в кухню. — Опыты ставишь на досуге?
— Да брось ты, какие-такие опыты, просто уржаться можно! — деланно хохотнула Федора. — Помидоры я консервирую. Я простая баба, книжек умных не читала, не то что ты. Зато в гостях вести себя умею, по чужим комнатам не шарю. А ты Заре сказала, что идешь ко мне?
— Нет, никто не знает. — Я выпрямилась, вскинула голову и с вызовом посмотрела ей в глаза. Странно, но из-за седых волос и бледно-матовой кожи гадалки я раньше никогда не замечала, что ее глаза темны, как восточная ночь. — И что теперь? Ты убьешь меня, Медея?
Глава 14
— Садись, нам давно пора поговорить. — сухо бросила мне гадалка, вмиг превращаясь из деревенской малограмотной бабы в старшего научного сотрудника. — Итак, что ты про меня знаешь?
— Ты Тамила Иванова, когда-то превратившая в зомби своего мужа. А теперь травишь направо и налево чужих мужей. Кстати, твой учитель, старый профессор Эйнгард, он еще жив, или его уже похоронили живьем?
— Я Людмила Иванова. — спокойно поправила меня Тамила. — Видишь, как все просто? Меняешь пару букв в паспорте, и уже никто никогда тебя не найдет. А профессор все еще жив, и жив он только благодаря мне. Три года назад, когда у него нашли опухоль кишечника в самой последней, четвертой стадии, врачи пообещали ему максимум полгода жизни, и мучительную агонии напоследок. Но я, как практикующий химик, посчитала, что сдаваться рано. Через знакомых доставала в Московском научном институте средства, тормозящие развитие опухоли, и дорабатывала их в своей домашней лаборатории. Так мне удалось подарить учителю лишних два года жизни. К сожалению, его дни сочтены. Он не сказал тебе ничего о розовых бумажных полосках? Их я дала ему на прощание. Если боли станут нестерпимыми, он уйдет из жизни легко. Больше я ничем не могу ему помочь. На этот раз из больницы ему живым не выйти. Увы, я не настоящая волшебница… Но как ты догадалась?
— Я вспомнила, где видела ту женщину, которая отказалась от услуг Медеи. Она за пару недель до того приходила ко мне в салон, и я битый час выслушивала ее стенания по поводу супруга, который разорил ее фирму, а затем сбежал, оставив ее в заложенной в банке квартире, и вдобавок по уши в долгах. Я предложила ей снять порчу, но она отказалась, сказав, что лучше сама наведет порчу на подлого супруга. Ты позвонила ей той же ночью, верно? И предложила похоронить подлеца живым?
Тамила, я не сразу ее вспомнила, моя память прояснилась лишь этой ночью. И тогда я поняла, почему она приняла меня за Медею. Поняла, что обманутым женам звонила одна из моих гадалок. И потом… После того, как ожил труп Семибаева, меня всю ночь мучили кошмары. Моя подруга тогда еще предположила: на похоронах был кто-то из наших знакомых, чья недобрая аура подействовала на психику… Но тогда я ей не поверила.
Но там все же была моя знакомая… Моя очень близкая знакомая. Медея, ты ведь была на этих похоронах, только в чужом обличье? Завернутая в темный платок «восточная родственница» погибшего? Я перестала сомневаться в своем знакомстве в отравительницей после того, как в зомби превратился Саша. Только нашим знакомством с Медеей можно было объяснить отравление моего мужа. И круг подозреваемых оказался очень ограничен. Я ведь никому на него не жаловалась, кроме вас, своих коллег, и, как я думала, подруг. И уж тем более у меня никогда не возникали мысли о мести. Значит, тот, кто это сделал, находился рядом со мной, в моем салоне, вплотную, буквально на расстоянии протянутой руки. И я поняла, что одна из вас, глядя на мои рыдания, продумывала страшный план.
И последнее — звонок Тамилы профессору. Я не верю в ясновидение. Значит, Тамила должна была слышать наш телефонный разговор с Машей. Кто присутствовал при том разговоре?
— Я в салоне не одна… — протянула гадалка.
— Более того, ты практически не вызывала подозрений. Мы искали Тамилу, яркую восточную женщину, и вовсе не думали о бледной седовласой Федоре, вечно закутанной в серую пуховую шаль. Ты знаешь, мне всегда казалось, что у тебя глаза серые. Я лишь сейчас увидела, насколько они темны.
Но ты немного переиграла, Тамила. Ты слишком рьяно изображала полуграмотную дурочку. Но малообразованные люди на самом очень суеверны, правда ведь, кандидат в доктора наук? Они готовы поверить в привидения, в летающие тарелки, в Бермудский треугольник, и уж тем более в оживших зомби. Та простоватая женщина, которой ты хотела казаться, должна была с пеной у рта твердить, что в нашей стране полно заживо погребенных, а ожившие мертвецы так и кишат в округе. И потом, странная фраза: «Я верю в здравый смысл»? Так могла бы сказать Тамила Иванова, старший научный сотрудник медицинской лаборатории, но никогда бы не сказала Людмила Иванова, с трудом закончившая среднюю школу.
И потом… Я вспомнила — именно ты лучше всего «кодировала» людей против алкоголизма. Бутылочка заговоренного напитка, который надо было по капле подливать в минералку — и к алкоголю возникало стойкое отвращение. Никто, кроме тебя, таким заговором не владел. Это твое ноу-хау, секретный химический состав, верно? Да, ты гениальный химик, Медея.
Но следствие ничего этого не знало. А поскольку все свидетели вспоминали эффектную восточную женщину, и Маша, моя подруга, и ее муж-следователь, ведущий это дело, так и решили: нам нужна цыганка Зара. Ты думаешь, почему я поехала сначала к Заре? За нами следом ехали две машины с оперативниками. У нас был уговор — я напугаю цыганку обыском, чтобы она сама вывела нас на тайник с тетрадоксином. Я выпрыгнула из ее джипа на ходу, чтобы сбить погоню со следа.
— Зачем? Зачем тебе было сбивать погоню со следа? Вы ты так хотела меня отыскать…
— Я хочу, чтобы ты дала мне противоядие. И больше всего опасалась, что следователь найдет тебя раньше, чем я. Скажи честно, ты согласилась бы сотрудничать со следствием?
— Вряд ли. — спокойно ответила Тамила. — Скорее, приняла бы яд сама.
— Тетрадоксин? — недоверчиво спросила я.
— Смотри. — гадалка достала из кармана жакета маленькую бумажную полоску, похожую на бактерицидный пластырь. С одной стороны полоску украшала розовая наклейка. — Достаточно разок лизнуть, и через полчаса ты отправляешься к праотцам.
— Этого я и боялась.
Тамила улыбнулась, села напротив меня и, видимо по привычке, облокотилась подбородком о ладонь и нараспев произнесла:
— Хорошая ты девчонка, Полина. Как же мужика своего проворонила?
— За что ты его так? — тихо спросила я, чувствуя, как к горлу подкатывает ком.
— Ненавижу. — жестко сказала Тамила. — Всех этих козлов ненавижу. Ты отдаешь им свое сердце, свою душу, всю, без остатка. Рожаешь им детей. А потом оказывается, что твоя любовь никому не нужна. И ты с детьми можешь хоть сдохнуть — им плевать. Они еще спляшут канкан на твоей могиле.
— Саша не такой. — ком в горле разрастался все сильнее. — Ему не плевать. Ему ни на кого не плевать, ни на меня, ни на ребенка… Он и ту девчонку просто пожалел… — я разрыдалась. — Медея, ты убила отца моей маленькой дочки. Она теперь сирота.
— Зря ты плачешь. — тихо сказала Тамила. — Ты себя просто успокаивала — мол, запутался мужик, он еще пожалеет, что меня бросил. Нет, не пожалел бы. Ни тебя, ни ребенка. У него появились бы дети от новой жены, а про твою дочурку он бы никогда и не вспомнил.
— Медея, ты никогда не любила!
— Любила. Иначе — я не стала бы мстить.
— Но это же было так давно… Пятнадцать лет прошло, и ты так страшно отомстила. Неужели ты так и не смогла его простить?
— Я не умею прощать. — грустно сказала Тамила. — Я часто думала — как хорошо, что у меня, в отличие от греческой волшебницы, не сыновья, а дочка. Сын напоминал бы мне отца, и я могла бы его возненавидеть. Но я пыталась… Я все время пыталась забыть Сережу. Не смогла. И я мучилась оттого, что ему уже ничего не страшно. Ты знаешь, он недолго протянул в том доме инвалидов, через пару месяцев тихо скончался во сне от остановки дыхания. Он не страдал… Легко отделалась и та, которая пыталась построить свое счастье на моем горе. Она спокойно избавилась от обузы — вот и все.
— Мне всегда было жаль Медею — ту, настоящую. — сквозь слезы прошептала я.
— О, той, настоящей Медее было куда легче, чем мне. Она убила своих сыновей, и великодушные греческие боги перенесли ее в безопасное место, туда, где ее измученной душе был предоставлен вечный покой. А для меня не могло быть покоя — со мной оставалась маленькая дочка, и я должна была выжить хотя бы ради нее. Меня жизнь не щадила — я и проституткой подрабатывала, и сутенершей… И видела, какие к моим девочкам ходят мужики… Многих ждала дома любящая жена. Она не знала, где отдыхает ее любимый, пока она рожает ему детей. Я зарабатывала прилично, но у меня подрастала дочка… Я поняла — нельзя больше работать бандершей, пора завязывать. И я устроилась в гадальный салон. Я благодарна тебе, Полина. Ты приняла меня на работу, хотя гадать я не умела… Я помню, как ты меня обучала. Но для меня, наверное, было бы лучше оставаться сутенершей.