пуговицы и сходные по стилю застежки, старомодные пряжки, а помимо этого – десятки метров изящных кружев в перевязанном свертке из Брюсселя и американские книжки: одна называлась «Городок и город»[8], другую написал какой-то Хемингуэй. Рут прочла пару страниц этого Хемингуэя, но поскольку про любовь он не писал, отшвырнула книгу в сторону и занялась маленькой жестяной коробочкой, крышка которой была закреплена при помощи клейкой ленты. Открыв коробочку, Рут сунула в нее кончик длинного носа. Внутри оказалась непонятная засушенная трава серо-зеленого цвета с загадочным сладким ароматом. Рут закрыла коробочку. Открутила завинчивающуюся крышку на банке, в которой находилось нечто похожее на влажный, коричнево-черный клей. Рут поскребла ногтем поверхность вещества, лизнула. На вкус – так же, как и на запах: запаренное сено. Среди прочего была еще баночка мелкого сероватого порошка с горьким ароматом и старая жестянка из-под растворимого какао, содержавшая что-то вроде засохшей грязи. На зеленом ярлыке кто-то подписал: «Разводить теплой водой».
Рут приложила склянку с пуговицами к рукаву серой форменной сорочки, а потом сунула ее в карман. Жестянку из-под какао она спрятала в шкафу.
Они добрались до подножия холма, нагруженные и уставшие. На коленях Молли держала пакет с продуктами, карниз для занавесок и ткань из универсама Праттов. Взмокшая Тилли обмахивалась соломеннной шляпкой. Из-за поворота показался пегий тяжеловоз, тащивший за собой плоскую четырехколесную телегу, на углу которой восседал Тедди Максуини. Поводья он небрежно намотал на кулаки.
– Тпру! – скомандовал возница.
Конь остановился перед женщинами, понюхал шляпку Тилли и вздохнул.
– Подвезти? – предложил Тедди.
– Спасибо, не надо, – отказалась Тилли.
Тедди соскочил на землю, подхватил Молли Даннедж на руки вместе со всей ее поклажей, а затем аккуратно посадил на самое удобное место в телеге.
– Эта колымага перемазана дерьмом со всего Дангатара, – сердито фыркнула Молли.
Тедди сдвинул кепку на затылок, взял кресло-каталку и закинул его туда же, на телегу. Широко улыбаясь, он закрепил бортик за спиной старухи и протянул Тилли руку. Она покосилась на широкую мужскую ладонь, испачканную чем-то бурым.
– Присаживайся, – сказал он.
Тилли отвернулась, собираясь идти вверх по холму.
– Тебе лучше ехать вместе с Молли, для нее так безопасней, – заметил Тедди.
– Она только обрадуется, если я свалюсь, – буркнула Молли.
– Меня почему-то это не удивляет, – сообщил Тедди, наклонясь к ее уху.
Тилли встала спиной к телеге, оперлась руками на бортик, подпрыгнула и усадила аккуратный зад рядом с матерью. Тедди щелкнул языком, чуть дернул поводья. Телега медленно ехала, покачиваясь из стороны в сторону. Взгляд Молли был прикован к круглому и теплому лошадиному крупу, ритмично двигавшемуся всего в десятке сантиметров от ее удобных ботинок на шнурках. Конь то и дело поднимал хвост и хлестал им себя по бокам, отгоняя мух. Отдельные жесткие волоски щекотали лодыжки Молли. От коня вкусно пахло сухой травой и по́том.
Тедди слегка хлестнул животное поводьями, подгоняя.
– Мы победили в финале, слышала? – обратился он к Тилли.
– Слышала.
– Как зовут скотину? – осведомилась Молли.
– Грэхем.
– Дурацкое имя.
Повозка поднималась вверх по склону, солнце светило ездокам в лицо, остро пахло лошадью и тем, что телега перевозила по ночам. У ворот перед покосившимся домиком, обшитым бурой вагонкой, Грэхем остановился. Тилли отправилась за бельевой веревкой, а Тедди снова подхватил Молли на руки и перенес на переднюю веранду. Старуха обвила его шею руками и кокетливо заморгала редкими седыми ресницами.
– У меня есть пачка глазированного печенья. Чайку не хочешь?
– Разве я могу отказать даме?
Они молча сидели на кухне за столом. На лучшем блюде Молли лежало печенье с розовыми полосками джема и кокосовой обсыпкой.
Молли перелила расплескавшийся чай из блюдца в чашку.
– Люблю нормальный чай, – заявила она. – А ты?
Тедди заглянул в свою чашку.
– Как это – нормальный?
– Для тебя она заварила нормальный чай, а меня заставляет пить травяную бурду. Съешь еще печенюшку.
– Спасибо, Молли, лучше оставим Тилли.
– А, она все равно их не ест. Клюет зернышки и фрукты, как канарейка, и прочую ерунду, которую привозит из города. А еще выписывает еду из-за моря, из таких мест, о которых я знать не знаю. Постоянно что-то смешивает, вроде как травы, называет это «целебными настоями». Вся из себя такая неземная, творческая!.. Как думаешь, зачем ей тут торчать?
– Творческим натурам нужно пространство для творчества.
Тедди допил чай, вытер рот рукавом и откинулся на спинку стула.
– Ты только прикидываешься, будто понимаешь ее.
– Девушкам вроде Тилли нужна поддержка таких парней, как я.
Молли помотала головой:
– Не хочу, чтобы она здесь оставалась. Привыкла считать меня своей матерью, только я ей сказала: «Кем бы ни была твоя мамаша, она определенно летала на метле». – Вытащив изо рта вставную челюсть, Молли положила ее на блюдце.
Тилли вошла в дом и шлепнула на стол между заговорщиками стопку белья. Оно пахло сухими солнечными лучами. Молли протянула челюсть дочери.
– На, почисти. – Бросив виноватый взгляд на Тедди, старуха пояснила: – Кокосовая стружка застряла.
Тилли сунула искусственные зубы под кран, пустила воду.
– По субботам все еще устраивают танцы? – невинно прошамкала Молли.
Тилли положила челюсть обратно на блюдце и принялась складывать белье, встряхивая полотенца и наволочки в опасной близости от левого уха Тедди.
Он подался вперед:
– В эту субботу будет футбольный бал в честь нашей победы в финале…
– Как мило. – Молли посмотрела на Тилли со сладенькой улыбочкой, затем перевела взгляд на Тедди, вздернула брови и торжественно прошепелявила: – Возьми ее с собой.
– Будут играть «Братья О’Брайен». – Тедди посмотрел на Тилли, которая невозмутимо продолжала складывать белье в ровные стопки.
– Я слыхала, они неплохие музыканты, – вставила Молли.
– Отличные, – сказал Тедди. – Хэмиш – за барабанами, Реджи-мясник играет на скрипке, Большой Бобби Пикетт – на электрогитаре, а Фейт О’Брайен бренчит на клавишах и поет. Исполняют Воэна Монро[9] и все такое.
– Шикарно, – прокомментировала Молли.
Тилли сложила простыню вдвое, яростно встряхнула, сложила еще дважды.
– Так как, Тил? – подмигнул Тедди. – Хочешь покружиться в паре с прирожденным танцором да еще первым красавцем в городе?
Тилли серьезно посмотрела в его смеющиеся синие глаза:
– С удовольствием, если бы такой парень действительно был.
Нэнси с пуховым одеялом и подушками устроилась на кушетке возле коммутатора. Рут принесла чашку дымящегося коричневого напитка. Обе принюхались и подозрительно посмотрели на темную жидкость.
– Это не какао, – заявила Нэнси.
– Нет, не какао, – согласилась Рут. – Пруденс сказала, девчонка, должно быть, занимается травами. Пруденс про такое читала.
– Если нам вдруг станет плохо, у меня есть порошки от мистера О. – Нэнси похлопала себя по нагрудному карману. – Ты первая.
– Когда мы ели эту зеленую вязкую кашу из травы, ничего же не случилось.
– Угу, спали как младенцы, – кивнула Нэнси.
Рут снова заглянула в чашку.
– Давай выпьем вместе.
Морщась, они по очереди сделали несколько глотков.
– Половину, и хватит. Посмотрим, что с нами будет.
Обе сидели с вытаращенными глазами и ждали.
– Что-нибудь чувствуешь? – подала голос Нэнси.
– Ничего.
– И я ничего.
Их разбудил стук в заднюю дверь. Рут осмотрела, ощупала себя – все в порядке. Она подошла к двери.
– Кто там?
– Тилли Даннедж.
Рут приоткрыла дверь на один палец.
– Что тебе надо?
– Я кое-что потеряла, точнее, не получила.
У Рут расширились глаза. Сзади тихонько подкралась Нэнси.
– Порошок, – сказала Тилли, – коричневый порошок.
Рут покачала головой:
– Ничего не видели, ничего не знаем ни о какой жестянке с порошком.
– Ясно, – проговорила Тилли, глядя на коричневые губы Рут.
– А что это был за порошок? – нахмурилась та.
– Не важно, – бросила Тилли, уходя.
– Не отрава какая-нибудь?
– Удобрение для растений. Помет летучей мыши-вампира – самый лучший, потому что они сосут кровь.
– А-а, – протянула Рут.
Шагая прочь и размышляя, где бы теперь достать еще хны, Тилли услышала торопливый топот и звуки позывов к рвоте. В окошке ванной комнаты вспыхнул свет.
По пути к универсаму на углу библиотеки она встретила Мэй. Миссис Максуини шла домой с покупками – бельевыми прищепками и молоком.
– Доброе утро, – поздоровалась Тилли.
– Доброе, – ответила Мэй на ходу.
Тилли обернулась и крикнула вслед удаляющимся красным цветам:
– Спасибо, что присматривали за Молли!
Мэй остановилась:
– Я не делала ничего особенного. Это само собой разумеется.
– Вы скрыли, что она… – Тилли не могла заставить себя произнести слово «помешанная» или «ненормальная», ведь именно так всегда называли Барни.
Однажды какие-то люди пришли в школу, чтобы увезти его в психушку, но Маргарет побежала домой и привела Мэй. С той поры рядом с Барни всегда кто-то находился.
– Имей в виду, в этом городе лучше сторониться людей. – Приблизившись к Тилли, Мэй добавила: – Ничего не изменилось, Миртл. Все по-прежнему.
Мэй ушла, оставив растерянную Тилли обдумывать эти слова.
На следующий день стоял штиль; облака, удерживая тепло, стелились низко над землей, точно масло на хлебе. Ирма Олменак сидела на заднем крылечке своего дома, наблюдая, как быстрое течение уносит следы весны. Тилли, катившая коляску с Молли вдоль берега, подошла к ней.
– Как ваше самочувствие сегодня?