[30]: «Краткость – душа дамского белья». Тилли рассказывала о различных типах фигуры, достоинствах и недостатках телосложения каждой клиентки, о том, как подчеркивать первые и скрывать вторые. Все выкройки она создавала строго индивидуально и предупреждала, что потребуется не менее трех примерок. Наконец, она сказала, что к наряду следует подбирать аромат, отражающий его настроение. Женская половина Дангатара вновь ринулась к мистеру Олменаку; Нэнси пришлось выписать из Мельбурна парфюмера. Тилли заворачивала провинциальных модниц в роскошные ткани, чтобы материя ласкала их тела и они почувствовали, как это – быть богатыми и ухоженными. Надевая изысканные вещи, созданные гением Тилли, дангатарские женщины получали первое представление об осанке, манерах и умении держать себя.
К ней явились и «Верные друзья О’Брайен» – Фейт с Хэмишем, Реджинальд Блад и Бобби Пикетт, – разумеется, за новыми костюмами. Фейт решила, что мужчины оденутся в пиджаки и брюки двух оттенков красного, при этом лацканы пиджаков будут расшиты пайетками, а ее собственное платье в тех же цветах будет сверкать блестками сверху донизу.
Бобби стоял на кухне, вытянув вперед руки, а Тилли крутилась вокруг него с сантиметром, снимала мерки с крупной фигуры и записывала цифры в блокнот. Редж и Фейт сидели за столом, терпеливо дожидаясь своей очереди, во все глаза разглядывая картинки в иностранных модных журналах и молча пихая друг друга в бок, когда попадалось что-то особо интересное.
Молли въехала на кухню, уселась рядом с Хэмишем, положила руку ему на колено, погладила по бедру и потянулась к ширинке. Хэмиш повернул к ней свое крупное лицо, удивленно вздернул кустистые рыжие брови. Молли расплылась в улыбке и вытянула губы трубочкой, подставив их для поцелуя. Хэмиш быстренько подошел к комоду и стал рассматривать коллекцию пластинок Тилли.
– Поставь какую-нибудь музыку, – попросила она.
Хэмиш аккуратно поместил виниловый диск на вертушку, бережно подвел иглу. Сперва раздалось шипение, а затем комнату наполнила пронзительная, рвущая душу мелодия.
– Что за дурацкая музыка? – недовольно поморщилась Фейт.
– Прямо повеситься хочется, – сказал Хэмиш.
– Это блюз, – коротко ответила Тилли.
– А мне нравится, – высказал мнение Редж. – Голос, конечно, скрипучий, но в этом что-то есть.
– Больно ей, вот и надрывается, – буркнул Хэмиш.
– Как зовут певицу? – спросил Редж.
– Билли Холидей.
– Да уж, отдохнуть ей не помешало бы[31], – заключил Хэмиш.
Когда стемнело, пришел сержант Фаррат. Он намеревался забрать длинные плоские коробки с кружевом, шелком, бисером и перьями, а также аккуратно сложенные платья – простые, сшитые точно по мерке; теперь их требовалось лишь слегка разгладить, накрыв влажной марлей или побрызгав дождевой водой.
– Не могу отговорить Фейт от красного платья с пайетками, – пожаловалась Тилли.
– Фейт из тех женщин, которые всегда выбирают красные платья с пайетками. – Сержант подошел к манекену.
Тилли негодующе всплеснула руками.
– Что за город! Все горбятся и косолапят.
– Так всегда было и будет, но я ценю то, что ты для них делаешь. Они ведь даже не понимают…
– Кто ваши соседи по столику? – осведомилась Тилли.
– Мне придется сидеть за столиком Бомонтов, в компании Петтименов. Официальные лица должны держаться вместе. – Сержант Фаррат вздохнул. – Можно, я приглашу тебя на танец?
– Я не иду на бал.
– А как же шелковая органза цвета фуксии? Нет-нет, ты должна пойти. При Тедди тебя никто не обидит. – Сержант встряхнул коробку. – Пообещай, что придешь, иначе я все это выброшу.
– Ваши платья только и ждут, когда вы закончите отделку, – улыбнулась Тилли. – Вам не устоять перед искушением.
Сержант Фаррат ушел домой, чтобы провести остаток вечера с иголкой и ниткой – наметывая, подрубая, аккуратно вшивая потайные застежки.
Лесли Манкан держал Мону на расстоянии вытянутой руки и смотрел в потолок. В проигрывателе крутилась пластинка. Застрявшая игла со скрипом подпрыгивала во внешней канавке. Мона стиснула пальцы на плече мужа, придвинулась ближе и поцеловала его в щеку.
– Мона, перестань, – раздраженно бросил он, отодвигаясь.
Она в отчаянии заломила руки.
– Лесли, я…
– Я же сказал, не могу! – Он топнул ногой, потом закрыл лицо.
– Почему?
– Просто… не выходит, – не отнимая ладоней от лица, удрученно проговорил Лесли. – Не знаю почему.
Мона опустилась на старую кушетку, у нее задрожал подбородок.
– Ты должен был предупредить… – Ее голос сорвался.
– Я сам не знал, – глухо произнес Лесли.
– Врешь ты все!
– Да будет тебе!
– Не надо на меня злиться. – Всхлипнув, Мона достала из рукава носовой платок.
Лесли вздохнул и сел рядом с ней на кушетку. Руки он скрестил на груди, взгляд опустил в пол. Наконец он промолвил:
– Хочешь, чтобы я убрался?
Мона страдальчески закатила глаза. Он посмотрел на нее.
– У меня нет ни семьи, ни друзей…
– Ты ведь говорил, что…
– Знаю, знаю. – Он взял ее руки в свои. – Моя мать действительно умерла, это правда. Оставила мне карточные долги, конюшню, кишащую паразитами, и несколько дряхлых кляч. Лошадей давно отправили на бойню, переработали на животный клей, а конюшню сожгли.
Мона продолжала разглядывать собственные колени.
– Посмотри на меня, прошу, – робко промолвил Лесли.
Она не поднимала глаз.
– Мона, на этом свете у тебя нет ни одного настоящего друга, как и у меня…
– Разве ты – не мой настоящий друг?
Лесли встал и поставил руки на бедра.
– Что на тебя нашло?
– Просто пытаюсь постоять за себя. – Мона посмотрела на мужа. – Лесли, я люблю тебя.
На глазах Лесли выступили слезы. Мона обняла его, и, прижавшись друг к другу, они долго стояли посреди гостиной, а игла все скребла с шорохом по канавке. Мона прервала молчание:
– Никому мы не нужны…
Оба грустно рассмеялись.
– Так, – деловито сказал Лесли, – на чем мы остановились? Танцуем вальс?
– Я совсем не умею танцевать, – вздохнула Мона.
– Я много чего не умею, Мона, – тихо произнес Лесли, – но мы будем стараться, и у нас все получится, верно?
– Верно.
Лесли стукнул по проигрывателю, зазвучали первые аккорды «На прекрасном голубом Дунае». Мистер и миссис Манкан закружились в вальсе.
18
Тилли наблюдала за жуком, который барахтался на истертом полу, стараясь перевернуться со спины на брюшко. Она подняла жука и вынесла его на траву. Внизу, в вагончике Тедди, горел свет. Тилли вернулась на кухню, взглянула на часы и сдержала порыв. Села на кровать в своей комнате, скрестила на груди руки, опустила голову и зашептала: «Нельзя, нельзя, нельзя», а потом вдруг услышала на веранде его шаги. «Черт побери!» – глухо выругалась она и вышла обратно на кухню. Совсем недавно, во время прогулки по берегу реки, Тилли неожиданно обнаружила, что сидит вплотную к Тедди и ее рука тянется к его руке. В другой вечер она успела поймать трех красноперок, прежде чем поняла, что Барни с ними нет…
Сегодня Барни сидел на ступеньках рядом с Молли, которая скрипучим голосом тянула мелодию, ничуть не похожую на ту, что исполняла Элла Фицджеральд. Тедди налил всем пива, потом плюхнулся в старое полуразваленное кресло, положил ноги на ящик для дров и посмотрел на Тилли, которая пришивала кисточки к шали из тонкой трикотажной ткани лимонного цвета. Шаль предназначалась Нэнси.
– И зачем только тебе эти хлопоты? – недоумевающе спросил Тедди.
– Они хотят, чтобы я для них шила, я и шью. – Тилли отложила шаль и закурила.
– Они задрали носы, возомнили себя стильными штучками. Ты им только навредишь.
– Они считают, что я могу навредить тебе. – Тилли передала Тедди свою сигарету. – Каждому приятно, когда есть кого ненавидеть.
– Но ты-то хочешь им понравиться, – подала голос Молли. – А они все лгуньи, лицемерки и греховодницы.
Тедди кивнул, выпуская колечки дыма.
– Нет ничего однозначно хорошего и плохого, все относительно, – сказала Тилли.
Молли с прищуром взглянула на Тедди, но тот проницательно смотрел на Тилли.
– Пойду копать грядки, – заявил Барни.
– Не сейчас, – отрезал Тедди, – уже темно.
– Ладно, тогда завтра, – согласился Барни.
– Завтра, – поддержала его Тилли, – а потом будем выращивать овощи.
– Ты обзавелась и партнером по гольфу, и первоклассным садовником, – заметил Тедди.
– Это его огород, – спокойно сказала Тилли.
– У-у, нахлебники, – прогудела Молли. – Вам лишь бы иметь даровые харчи для своего табора на свалке.
Тилли подмигнула Барни, тот покраснел. В конце концов угли догорели и превратились в мягкий белый пепел, Молли укатила на кухню, Барни отправился домой спать. Тедди, склонив голову набок, как-то странно смотрел на Тилли, в его глазах мерцали искорки. Когда он так смотрел на нее, Тилли почему-то ощущала неловкость, у нее потели ладони и дрожали колени.
– А ты ведь вовсе не плохая девчонка. – Тедди резко опустил ноги на пол и подался вперед, уперев локти в колени. Теперь он и Тилли были почти лицом к лицу. – И вполне могла бы сделать счастливым какого-нибудь парня.
Тедди хотел взять ее за руки, но она встала.
– «Пожалуйста, в меня вы не влюбитесь: я лживее, чем клятва, что дана под пьяный час»[32], – процитировала Тилли. – Мне нужно уложить Молли.
– Этой песни я не знаю, – хмыкнул Тедди.
– Ага-а, – улыбнулась Тилли. – «Доброй ночи, доброй ночи, так сладка печаль прощального привета…»[33]
Она швырнула в Тедди диванную подушку, но та угодила в дверь, которую он успел захлопнуть. В проеме вновь появилась его голова. Тедди послал Тилли воздушный поцелуй и исчез. Она тоже послала поцелуй. Закрытой двери.