– Ты хоть знаешь, что твоя новая подружка убила Стюарта?
– То есть Тилли, твоя дочь, убила твоего сына? – Мэриголд обернулась к Эвану. – Твоего наглого, бессовестного сына? Этот грубый, невоспитанный, вонючий мешок жира толкал меня локтями, подглядывал за мной в ду́ше и унижал маленьких девочек. Если бы не он, мне не пришлось бы выходить за тебя замуж и жить с тобой! – Ее передернуло от отвращения.
– Давай, Мэриголд, падай без чувств или изобрази приступ головной боли. Ты окончательно сошла с ума!
– Ты украл все мои деньги!
– Наркозависимая невротичка! Доктора знают про твою больную психику!
– Да-да, меня нужно принудительно госпитализировать, – безмятежно проговорила Мэриголд. – Бьюла говорит, в больнице хорошо.
Она со вздохом опустилась на колени. Эван озадаченно посмотрел на нее. В воздухе мелькнуло серебристое лезвие, и острый разделочный нож прошелся по пяточным сухожилиям обеих ног Эвана. Они лопнули с громким щелчком, как будто бы захлопнулась крышка деревянной шкатулки. Эван рухнул на линолеум, ревя, точно подстреленный слон. Разорванные ахиллесовы сухожилия подтянулись вверх, словно улитки в своих домиках, и уютно устроились в суставных капсулах под голенями.
– Мэриголд, ты совершаешь ошибку, – простонал Эван.
Жена посмотрела на мужа, дергавшегося в луже крови на натертом до блеска линолеуме.
– Я много лет находилась под страшным давлением, – спокойно проговорила она. – Это всем известно, как известно и о твоей интрижке с Уной Плезанс. Люди меня поймут. Впрочем, это совершенно не важно.
Мэриголд встала над Эваном, широко расставив ноги, вытерла нож о передник, затем бросила его в ящик стола.
– Прошу тебя, помоги! Я же умру от потери крови!
– Наконец-то ты сдохнешь, – сказала она и вырвала из стены телефонный аппарат.
– Мэриголд! – закричал Эван.
Она закрыла за собой дверь, оставив Эвана корчиться от боли на полу. Порванные сухожилия лохматились из-под кожи распухших голеней, а дверная ручка находилась вне досягаемости.
– Мэриголд, прости, мне очень жаль… – провыл он.
– А уж мне-то как жаль, – проговорила Мэриголд.
В спальне она села на кровать, перелила весь пузырек снотворного в кувшин, добавила туда хереса, перемешала, закрыла глаза и выпила.
29
«Фараоны!» – проверещал попугай. Дробные шаги застучали по веранде Тилли. Задняя дверь распахнулась, и перед Тилли возникла огромная, размером со стог сена, шуршащая охапка ярких разноцветных платьев, боа из перьев, шляп, шалей, шарфов, хлопка, шифона, шелка, бело-синего гинема, зеленой с золотом парчи – все содержимое тайного гардероба сержанта Фаррата. Из-под этой груды одежды и тканей торчали его темно-синие брюки и начищенные ботинки.
– Приезжает окружной инспектор, будет жить у меня, – выдохнул сержант и побежал в комнату.
Свалив кучу на диван, он вновь вылетел во двор и принес из машины свои фотоальбомы, картины, проигрыватель и коллекцию пластинок. Все это он сложил на столе.
– А то еще подумает, что я извращенец, – пояснил сержант и задержался у стола, заметив материю, которой прежде не видел. – Шелк или подесуа? – поинтересовался он, щупая ткань.
– Зачем приезжает инспектор? – спросила Тилли.
– Сперва погиб Тедди, потом Молли, потом произошли несчастные случаи с Бьюлой и мистером Олменаком… Но в основном его заинтересовал мой отчет по инциденту в семье Петтимен. Поступок Мэриголд ужасен, однако Эван… Боже, чего мы только не нашли в его доме! Наркотики, непристойные картинки, даже порнографические фильмы. Ко всему прочему, он оказался растратчиком.
Сержант снова убежал к машине.
– Я бы хотела встретиться с инспектором, – сказала Тилли.
– Зачем? – удивился сержант.
– Просто посмотреть… хорошо ли он одевается, – пожала плечами она.
– Смеешься? Он носит коричневые костюмы, прости господи, из обивочной шерсти.
Она заснула в полуразломанном кресле. Тилли снился ее пухлый розовощекий малыш, который сосал грудь, и Молли, еще молодая, веселая, с волосами цвета пшеницы, – Молли спускалась по холму, встречая дочь после школы. Тилли опять сидела вместе с Тедди на крыше элеватора – на крыше мира. В лунном свете она видела его лицо, озорную мальчишескую улыбку. Он протянул к ней руки и промолвил: «Тогда она берет добычу страстно, Но жадности не может утолить…»[39]
А потом вдруг ее румяный мальчик посинел, затих и оказался завернут во фланелевую пеленку. Мертвая Молли, окоченелая, с перекошенным от боли лицом, посмотрела на нее из намокшего гроба, а Тедди, тоже мертвец, задыхаясь и цепляясь за воздух скрюченными руками, начал вылезать из-под горы сорго. Эван Петтимен и Персиваль Олменак грозили Тилли пальцами, а за их спинами толпились жители Дангатара, которые пробрались на холм под покровом темноты, вооружившись факелами и дрекольем. Однако стоило Тилли выйти на веранду и просто улыбнуться, как все они развернулись и побежали прочь.
По участку прокатился звук выпускаемых из кишечника газов, затем громкий зевок. Окружной инспектор еще лежал на нарах – ему постелили в камере. Это был мужчина средних лет, неряшливый и крайне невоспитанный. В обеденный перерыв сержант Фаррат садился поближе к радиоприемнику и увеличивал громкость, чтобы во время еды его не стошнило, потому что окружной инспектор гонял во рту вставную челюсть при помощи языка, выдувая остатки пищи. Вместо салфетки он утирался рукавом и не вытаскивал из раковины заглушку после бритья, мочился мимо унитаза, постоянно забывал закрывать краны и выключать свет. Когда сержант Фаррат спросил, не нужно ли инспектору постирать что-нибудь из одежды («Я как раз затеял стирку»), тот понюхал свою подмышку и сказал: нет.
Окружной инспектор – «Зовите меня Фрэнком» – оказался чрезвычайно разговорчив.
– Да уж, мне довелось побывать под пулями. В меня трижды стреляли. Пришлось уйти от жены. Конечно, я разбил ей сердце, но так было надо: постоянные скандалы ни к чему. Это позволило мне раскрыть целую уйму запутанных преступлений – заметь, в одиночку! В свое время я поймал банду беглых преступников, они получили сполна. Такая опасная у меня работа, что даже на женщин времени не остается. Несправедливо, правда? Понимаешь меня, Горацио?
– Да-да, – отозвался сержант. – Теперь понятно, почему вас перевели в нашу глушь. – Сержант Фаррат мечтал о своих прежних вечерах с радиосериалами, книгами, пластинками, шитьем и скучал даже по девятичасовому объезду территории в тишине и покое.
– Что у нас сегодня на ужин, Гори?
– Мы едем в гости. Будем есть рубец, – сказал сержант и отложил карандаш.
– Обожаю рубец в соусе из петрушки! – Инспектор пошел в ванную комнату. – Мне тут нравится! – крикнул он и принялся насвистывать.
Гости приехали рано. Увидев Тилли, ожидавшую их на пороге в изящной позе, инспектор снял шляпу и отвесил поклон. В этот вечер она надела облегающее платье фасона «рыбий хвост» из шерстяной фланели с вырезом чуть не до талии. Сержант разлил по бокалам шампанское, Тилли завела беседу.
– Мы слышали, инспектор, вы – известный борец с преступностью?
Окружной инспектор покраснел от удовольствия.
– Что есть, то есть.
– Вы ведь еще и хороший детектив?
– Потому-то меня сюда и прислали.
– Расследовать дело Петтименов?
Инспектор не мог отвести взгляд от дерзкого декольте Тилли. Указательным пальцем она приподняла его подбородок, заставила посмотреть в глаза.
– Вы изучали криминалистику?
– Нет, то есть пока нет.
– Инспектор больше занят сбором фактов и составлением отчетов, верно? – Сержант Фаррат передал коллеге бокал с шампанским.
– Угу, – ответил инспектор и одним глотком осушил искрящийся напиток. – На ужин у нас рубец?
– Ножки индейки, фаршированные любистоком, виноградными листьями и артишоками под соусом равигот! – объявила Тилли и поставила на стол блюдо с птицей.
Физиономия инспектора разочарованно вытянулась. Он бросил вопросительный взгляд на сержанта Фаррата, уселся во главе стола, придвинул стул и закатал рукава.
Тилли положила ему на тарелку мясо, нарезанное сержантом, и инспектор приступил к трапезе. Сержант Фаррат налил вино, втянул ноздрями аромат. Они с Тилли сдвинули бокалы.
– Вы очень шумно едите, инспектор, – сделала замечание Тилли.
– Очень уж она вкусная, эта ваша фаршированная… – Его взгляд упал на розового какаду, который чистил перышки на карнизе для штор.
– Индейка, – подсказал сержант.
– Вы мешаете нам есть. Будьте добры, не чавкайте, – строго произнесла Тилли.
– Да, мэм.
Они прикончили все спиртное (инспектор принес с собой пиво), после чего Тилли предложила мужчинам сигареты. Сержант прикурил и глубоко затянулся.
– Хм, необычный запах, – сказал инспектор, понюхав сигарету. – Перуанские?
– Почти угадали. Британский Гондурас.
– А-а, – одобрительно протянул инспектор.
Тилли поднесла ему горящую спичку, включила громкую музыку, и начались танцы. Все трое кружились и скакали вокруг кухонного стола под убыстряющуюся мелодию «Свадебной самбы» в исполнении Микки Каца. Потом они залезли на стол и протанцевали под все остальные композиции с пластинки «Музыка для свадеб и бар-мицвы». Спрыгнув со стола, троица начала исполнять на цементном полу перед камином фламенко, барабанить деревянными ложками по блюдцам, выделывать па румбы, самбы и удалой шотландской пляски хайленд-флинг. В конце концов они с хохотом повалились на стулья, отдуваясь и держась за бока.
– Мне пора, – внезапно сказал инспектор и направился к двери. На его лысой голове красовалась лохматая насадка на швабру. Сержант Фаррат, пожав плечами, двинулся следом. Из-под эполет его короткой красной куртки торчали салфетки.
Тилли тоже поднялась, поставила руки на бедра и недоуменно выгнула бровь.
– Куда это вы?
– Двадцать один ноль-ноль. Я должен произвести объезд территории, – вздохнул сержант Фаррат и, закатив глаза, кивнул в сторону инспектора.