Конечно, это звонил Вадим. Он пожурил Струге за долгий сон, напомнил о футболе, поведал о том, что у него всю ночь болел живот, и «забил стрелку» в одиннадцать у входа на стадион. Судя по шумам в трубке, у него работал телевизор, но ни по одной из программ не мог идти фильм, в котором отчетливо для Антона прозвучала бы фраза: «Прокурор, твой гребаный кофе готов, а я пошла, приятно поорать на стадионе». Там была еще и женщина. Была, потому что в момент назначения встречи у стадиона в квартире Пащенко громко хлопнула дверь.
«Вот так, – думал Антон, раздеваясь перед походом в душ. – Одни по ночам любовью занимаются, да по утрам им готовят хоть и «гребаный», но кофе. А я, Моя Честь, на грязных погребах жулье высматриваю. Какой ты судья, Струге? Ты – мент».
Последнее замечание в свою сторону чуть было не испортило настроение Антону. Ему было обидно признаться самому себе не в том, что он продолжает быть следователем, а в том, что он – не судья.
Принимая на тело упругие струи воды, он поймал себя на том, что думает о Земцове и вчерашнем, так позорно закончившемся мероприятии недоумков от милиции. Сколько их, безбашенных, твердоголовых и яйцелобых, сейчас трудится, пытаясь защитить всячески открещивающийся от них Закон? Антон вспоминал уголовные дела, и перед ним всплывали, как на экране компьютера, документы, «подготовленные» такими сотрудниками милиции. Эти документы находились в делах и попадали в суд. И именно на основе этих документов судье Струге нужно было решать человеческую судьбу. Да пусть он будет трижды негодяй, этот преступник! Никто не собирается идти от обратного и утверждать, что он не подонок! Это удел адвокатствующей братии. Но если ты сотрудник уголовного розыска или следствия и решил прекратить преступную жизнь негодяя, то ты работай не для того, чтобы побыстрее заполнить карточку о раскрытии преступления или сдать в суд дело! Понятно, что у вас этот свистящий во все дыры, дебильный во всех своих проявлениях план, но если ты, во-первых, порядочный человек, то ты работай не на план, а на дело! Боишься, что выкинут из органов, как собаку, и со своим образованием и способностями не найдешь пристанища в народном хозяйстве?!
А ты не боишься, Струге?
Да, того самого Струге, который за вашу безграмотную подготовку дела к суду, за обвинительное заключение, написанное рукой не следователя с высшим образованием, а питекантропа, за продиктованный оперуполномоченным текст явки с повинной, за отсутствие в деле доказательной базы вернет дело на дополнительное расследование и напишет представление в следственный отдел – «прошу научить следователя такого-то профессионально заполнять протокол осмотра места происшествия и обязать его писать слово «мелиция» через «и». И тогда ты, уважаемый следователь-опер-начальник, не просто вылетишь из органов, а по статье.
Струге так и делал. Потому что был уверен: если ты что-то делаешь, то делай это по-человечески, для дела, а не для плана. Он знал следственную работу не понаслышке, а потому имел представление о том, каким должно уголовное дело попадать в руки судьи. Он уважал судей, поэтому не смел над ними смеяться, отправляя им «шитые» дела. Именно поэтому он и не позволял никому смеяться над собой сейчас.
А Земцова жаль. Жаль по-хорошему. У него идиот подчиненный, а спросят обязательно с Земцова. Он никогда не подставлял на «разборах полетов» у начальника своих людей, через это и страдал. И седел Александр Степанович Земцов быстрее всех в управлении. Потому что больше всех работал, меньше всех ошибался и прикрывал собой дебилов, наподобие вчерашнего майора. Да, до такого нужно додуматься – привезти в банк воровской общак, отключить сигнализацию и сидеть, ожидая вторжения... Когда речь идет об общаке, тут нужно быть готовым ко всему, но только не к войне! Вор ради спасения общака сделает все от него зависящее! Он за общак задницу разорвет и себе, и окружающим! А майор бросает где-то в кабинете кейс с долларами и держит на мушке вход. Ну, не идиот ли?! Как жаль Земцова. Судя по разговору, он был не в курсе «спецоперации», но отчитываться за ее проведение будет сам. Таков уж опер «по жизни» Саша Земцов. Поэтому и седеет быстрее всех...
Антон вышел из душа и надел спортивный костюм. На душе после морального самоистязания стало гораздо легче. После шести лет в должности федерального судьи он научился лишаться многого. Удовольствий, доступных многим, но непозволительным, с точки зрения гимназистки Смольного. Поступкам, на которые раньше был способен – просто так, ради шутки. Он даже пиво под «Чемпионат мира по футболу-2000» покупал с вечера, когда на улице было темно и его никто не мог увидеть с пакетом, наполненным бутылками. Ну и что, что он в отпуске? Он – судья, черт побери...
Опять звонок. На табло АОН высветились сплошные прочерки. Звонили с таксофона. Кто может звонить ему с таксофона?
– Слушаю.
– Я знаю, кто ты и чем зарабатываешь на жизнь. Но и ты уже наверняка знаешь, чьи у тебя деньги. Возьми себе десять «штук» за синяк и верни оставшееся. Предлагаю не усложнять друг другу жизнь. Я перезвоню через час.
Гудки.
Вы смотрели по телевизору рекламу мороженого «Фишка» и шоколадных батончиков «Шок»? Нет, Антон не испугался. Он был просто изумлен до такой степени, что молча просушил волосы полотенцем, налил себе полстакана коньяка и спокойно выпил. И лишь после этого, закинув в рот толстый кусок карбонада, с набитым ртом произнес:
– Пастор прое...л общак.
Он уже почему-то не стыдился этих слов. Не стыдился, потому что сейчас он находился в том положении, когда любой нормальный человек просто-напросто может не только испугаться, а впасть в панику. Антон сидел с влажными, взъерошенными после полотенца волосами и, глядя на себя в зеркале, жевал мясо.
Что происходит?
Его целенаправленно и весьма технично «грузят». О сумме речи в разговоре не шло, но Струге и без подсказки догадался, что кто-то просит его «вернуть» восемьсот тысяч долларов. Тут не нужно быть провидцем. «Возьми десять «штук» за синяк». Синяк Антон получил в тот момент, когда Пастор с подручным пытался скрыться со своим общаком. Пастор знает, что Антон – судья. Это тоже понятно из его слов. Так же совершенно понятно, что квартира сейчас под наблюдением, если не сказать проще – в осаде. Телефонная коробка находится в подъезде, этажом выше, поэтому вполне вероятно, что и телефон под «контролем».
«Вышли на меня они через травмопункт, – размышлял Антон. Пытаясь сосредоточиться, он понимал, что ситуация совершенно дикая – федерального судью, заведомо зная, чем это может впоследствии икнуться, «конкретно грузят на бабки». – Черт!.. Все ясно и понятно, кроме главного – почему он решил, что общак у меня?!»
Антон пытался, словно перематывая кинопленку в замедленном режиме, воспроизвести события от того момента, как Пастор с подельником выбежали из банка, до той секунды, как он получил удар и потерял способность ориентироваться. Он хорошо запомнил, как подсел под руку впереди бегущего и, пользуясь центробежной силой движения его тела, ударил его локтем в грудь. Даже не в грудь, а скорее под ребра... Он хорошо помнил хрюкающий звук пораженного противника. То, как он отлетел в сторону после удара, Антон видеть не мог, потому что разворачивался ко второму бегущему, но грохот металла говорил о том, что тело с силой отлетело от него и ударилось о машину.
А вот дальше...
Дальше – звон, малиновые шторы, постепенно меняющие цвет до бледно-бирюзового, шум и отрывисто мерцающие в открытых глазах маленькие фонарики – потеря ориентации.
– Черт!..
«Я был уверен, что они уехали с сумкой! А сейчас получается, что сумка осталась на месте? Тогда почему ее не нашли собровцы, которые перепахали каждый квадратный дюйм площади от забора до банка?»
Мысль о том, что его решили «подгрузить» за нападение у банка, Антон отмел сразу, как несостоявшуюся версию. Конечно, его можно за это наказать, по воровским меркам, наверное, можно. Но тогда бы сказали: «Слышь, олень, за то, что не в свои дела пятачину засовываешь, заплати-ка пятерочку баксов – и мы в расчете; а если «фээсбу» за нами «запасешь» – это твое дело. Получишь лишнюю дыру в голове». Беспредел, конечно, но такая «предъява» выглядела бы более натурально, нежели та, которая прозвучала по телефону. Звонивший твердо уверен в том, что судья Струге Антон Павлович завладел воровским общаком и сейчас, пересчитывая купюры на диване, строит планы о рациональном вложении капитала.
Что делать?
Антон не волновался. Он прекрасно отдавал себе отчет, что ему никто не поверит, начни он объяснять ситуацию так, как есть на самом деле. Слишком велика мотивация у того, кто звонил, чтобы вернуть общак. Если деньги потеряны при стычке... Если их нет в милиции – а такие, как Пастор, вряд ли будут страдать от недостатка информации о делах внутри УВД – наверняка уже прозондировали тему... И если резонно предположить, что сумка не умеет сама по себе летать и выбирать место для посадки... То единственное, что может прийти в голову Пастору, – деньги у Струге. А у кого еще? Если бы Антон не носил фамилию Струге, то он тоже бы сказал: «Деньги – у Струге». Может быть, именно поэтому он и не волновался, расчесываясь в ванной, потому что все для него было словно написано на листе бумаги.
Но в вопросе выработки версий он пошел дальше Пастора. Первой и основной он бы выбрал версию милицейского «кидняка». Менты договорились с судьей устроить цирк с неохраняемым кейсом, и в момент его похищения деньги исчезают. Менты кричат, что доллары у Пастора, который их обхитрил. На такой позор можно пойти, зная, что утешением станет доля из восьмисот тысяч. Но Пастор тоже не пальцем деланный! Наверняка все продумал. И это тоже. Но версия у него при «рецензии» не прошла.
Почему?
Потому что он, так же, как и Антон, уверен, что общак он вынес из банка не по плану хитрой милиции, а вопреки плану ее умственно «недоделанных» представителей.
Ну, что же. Обычное воскресное утро. Намечается приятный во всех отношениях денек. Только, кажется, «рыбхоз» сегодня останется без поддержки Антона.