Повернувшись, Виллем увидел королевского посланца, Николаса. Как и сам Виллем, тот, оставаясь незамеченным, следил за манипуляциями Жуглета.
— Берет что? — спросил Виллем.
Николас вздрогнул, но тут же пришел в себя и вежливо поклонился.
— Доброе утро, сударь. — Он кивнул в сторону менестреля. — Я имею в виду пузырек с настойкой, который Жуглет так ревностно охраняет.
— И что в нем? — спросил Виллем.
Если не считать поддразнивания Конрада по этому поводу, никто никогда ни о чем таком не упоминал, но Виллем сам несколько раз замечал, как бережно менестрель охраняет свисающий с пояса маленький кожаный мешочек.
— О, специальная настойка, помогающая сохранить красоту голоса, — тоном специалиста объяснил Николас. — Так, по крайней мере, говорят.
С этими словами посланец растворился в направлении улицы Пекарей. Виллем решил напрямую расспросить Жуглета, но, когда повернулся к повозке аптекаря, музыканта уже и след простыл. Почти сразу же со стороны Чугунного переулка послышался знакомый хрипловатый тенор, воспевающий достоинства Виллема из Доля. Виллем торопливо зашагал прочь, через зеленной рынок.
Кроме лоточников с их подозрительным товаром повсюду теснились музыканты, акробаты, предсказатели и жонглеры. Они буквально заполонили все улицы и переулки от ворот до ворот, в том числе и те, которые вели к замку. И разумеется, не обошлось без бродячих проповедников и клянчивших деньги безумных религиозных фанатиков. Втискиваясь в самую гущу толпы, они призывали на головы грешников небесную кару. Бани в бедных кварталах ломились от народа, сточные канавы воняли сильнее обычного. Продовольствие дорожало не по дням, а по часам даже в той гостинице, где остановился Виллем, так что он был благодарен Конраду за регулярные приглашения к королевскому столу — ради этого стоило лишний раз вскарабкаться на гору.
Жуглет воспевал имя и дела славного рыцаря из Доля — и на переполненных улицах, и в лагерях за пределами городских стен. Кроме того, он неутомимо пытался наладить личную жизнь Виллема: в домах, где собирались представители знати и рыцарства, он подстраивал ему встречи с привлекательными молодыми дамами. Не прошло, впрочем, и дня, как Виллем трижды продемонстрировал свою феноменальную неспособность флиртовать. Это, однако, ничуть не охладило пыл Жуглета в его стремлении подобрать другу кого-нибудь побогаче и посимпатичнее («Сам понимаешь, не для женитьбы, — объяснял Жуглет Виллему, — а просто для того, чтобы, когда мне и моим собратьям по ремеслу придет пора обессмертить в балладах твои деяния, можно было представить тебя блестящим кавалером»).
Кроме того, менестрель взял под свой контроль распорядок Виллема. Он настаивал на том, что в оставшиеся два подготовительных дня тот должен все время быть на виду. К этому времени, куда бы они ни шли, в разговорах то и дело упоминалось имя рыцаря из Доля, что породило шуточное разногласие между ними. С точки зрения Виллема, громкая шумиха, поднятая вокруг него Жуглетом, ни к чему хорошему привести не могла, а для Жуглета, напротив, достигнутая известность служила подтверждением того, что его усилия не пропали даром.
Утром накануне турнира, однако, возникло непредвиденное осложнение — как следствие столь безудержного прославления.
Туман и солнце без особой любви, но соединились, породив в итоге насыщенное тяжелой влагой утро. Конрад явился посмотреть, как будет протекать тренировка оруженосцев. Королевская свита к этому времени разрослась до колоссальных размеров: ее пополнили множество старых друзей Конрада, явившиеся в город специально ради турнира и расхаживающие повсюду в украшенных королевской символикой нарядах. Посланец Николас, незаметно соскользнув с заполненной народом зрительской платформы, переместился поближе к тренировочной площадке и уселся на землю рядом со своим товарищем по вечному подшучиванию над всем и вся, Жуглетом. Они шепотом обменивались неприличными остротами по поводу почти каждого юноши на поле, периодически разражаясь таким громким хохотом, что их несколько раз одергивали — сначала Виллем, а под конец и сам Конрад. После королевского выговора друзья пару минут с усмешкой смотрели друг на друга, сохраняя демонстративное молчание, а потом Жуглет вновь обратил взор на поле.
Через некоторое тщательно отмеренное время Николас притронулся к руке Жуглета тем особым легким и нежным жестом, к которому молодой красавец менестрель, к сожалению, привык. Но от Николаса это исходило впервые.
Пораженный, Жуглет сверкнул взглядом на посланца.
— Николас…
Тот убрал руку и с невинным видом положил ее на сухую красноватую землю.
— Прошу прощения, ошибся, — спокойно сказал он и тут же с головой ушел в созерцание тренировки.
Жуглет, который был слишком удивлен, чтобы просто так оставить эту тему, произнес твердо, но с легким оттенком тревоги:
— Ты же знаешь, что я не…
— Я знаю, что ты был не… — поправил его Николас. — Мне показалось, что мелодия переменилась. С недавнего времени.
Жуглет, не понимая, смотрел на него.
— Мой интерес к дамам остался неизменным.
— Возможно. Изменился лишь твой интерес к мужчинам.
— Что?! С чего ты взял?
— Может, из-за этого.
Николас кивнул в сторону разминавшегося на поле Виллема.
Тот, без рубашки, весь потный от жары, выглядел очень эффектно.
Жуглет был настолько ошарашен, что несколько мгновений сидел, молча разинув рот, а потом разгневанно выпалил:
— Что за нелепость!
Николас, по-прежнему не сводя взгляда с поля, пожал плечами.
— Как тебе угодно. Но я ни разу не видел, чтобы какое-нибудь предприятие захватывало тебя до такой степени, как это. Я подумал, что ты пал жертвой собственного энтузиазма.
Жуглет рассмеялся своим характерным смехом, откидывая назад голову и по-совиному ухая.
— Ничьей жертвой я не пал. — И потом, немного успокоившись, добавил заговорщицки: — Впрочем, признаюсь, я питаю слабость к Линор.
Николас кивнул, по-прежнему улыбаясь.
— Да, я видел твой старый фидель, когда был там. Я еще подумал, нет ли за этим истории.
— Никакой истории. Я просто имел в виду, что если иной раз я веду себя странно с ним, то лишь потому, что в этот момент он напомнил мне ее.
— Что ж, может, и так. — Николас иронически усмехнулся и, усевшись, изящным движением стряхнул пыль с пальцев. — Наверное, его загорелая мускулистая спина напоминает тебе ее загорелую мускулистую спину. Ну конечно же.
— Не будь такой сволочью, — нахмурился Жуглет. — Мир полон мужчин, которыми я открыто восхищаюсь, но с которыми поддерживаю абсолютно невинные дружеские отношения. — Пауза, почти насмешливая. — С тобой, например.
— Со мной? — Всем своим видом выражая непричастность к чему-либо вроде невинной дружбы, Николас еще раз сделал двусмысленный жест, который и стал причиной этого разговора. — Нет, Жуглет, это не про меня.
— Я говорил о своем отношении к молодым людям.
Выведенный из равновесия Жуглет ожесточенно скреб пяткой по сухой земле.
— А-а! — протянул Николас. — Но как я только что продемонстрировал, не следует сбрасывать со счетов и их отношение к тебе.
Последовал момент растерянности, после чего Жуглет неловко рассмеялся.
— Намекаешь на Виллема? Ты с ума сошел? Мы дни и ночи строим планы, как бы найти ему даму сердца.
Николас, сопровождая свои слова самодовольной, победоносной улыбкой, прошептал:
— И все же он проводит гораздо больше времени с тобой, строя эти самые планы, чем на практике завоевывая женские сердца. Если так пойдет и дальше, думаешь, этого никто не заметит?
Небрежным кивком он указал на папского нунция.
Жуглет сначала опешил, потом насторожился и негромко сказал:
— Понял. Спасибо.
В последнее время Маркус всякий раз, когда выдавалась такая возможность, посещал, сопровождая своего господина, тренировки оруженосцев. Обычно во время занятий он неотрывно следил за графом Бургундским, который, в свою очередь, не сводил взгляда с Виллема из Доля. Апофеозом этих наблюдений становились припадки ужаса: Маркусу виделась со всеми порнографическими деталями сцена брачной ночи Виллема и Имоджин, в процессе которой муж понимал, что его жена не девственница.
Однако сегодня его внимание привлек Павел: этот духовный деятель изрядно наметал глаз, высматривая, чем занимаются Жуглет и Николас, и сейчас он тоже углядел их на склоне холма, занятых оживленной беседой.
Маркус по давно усвоенной привычке посмотрел на Конрада, ища руководства к действию. Папский нунций беспрерывно выискивал трещины в нравственной броне двора. И Маркус, и Конрад знали, что позиции Николаса уязвимы; с недавних пор, после очередного строгого предупреждения, Николас стал осторожнее, но иногда — как, например, сейчас — забывался.
Конрад состроил недовольную гримасу.
— Что бы тебе хоть раз просто получить удовольствие от жизни? — не глядя на брата, буркнул он, теребя украшенной перстнями рукой бороду с золотистыми прядями.
— Я постоянно получаю удовольствие от жизни, брат, — любезно ответил Павел.
— Тогда попытайся, по крайней мере, проявить в этом деле оригинальность, — устало покачал головой Конрад. — Попробуй, к примеру, инцест, или скотоложество, или, на худой конец, магию. А то получается чересчур однообразно, ведь это тянется уже не первый год. Самое ужасное, в чем ты можешь уличить моих подданных, это греческая любовь без взаимности. Скучно, Павел.
Павел всем своим самодовольным видом продемонстрировал, что слова брата его ничуть не разубедили. Конрад бросил быстрый взгляд на Маркуса, и тот начал спускаться по склону, направляясь к Николасу с назиданиями и только что придуманным заданием, требующим незамедлительного присутствия посланца во дворце — или, по крайней мере, в любом другом месте, лишь бы подальше от смеха Жуглета и слежки Павла.
Вечером накануне турнира Эрик отправился на «Вечерние звезды», шуточный турнир для оруженосцев и молодых рыцарей, где они имели возможность испытать приобретенные навыки. Виллем, как всегда накануне турнира, собирался поститься, но, когда Конрад пригласил его на ужин, не осмелился отклонить приглашение. Он оставил коня и оружие у ворот, и его провели в королевскую гостиную. Его величество сидел в окружении своего зверинца, состоящего из охотничьего сокола и гончих. Жуглет, устроившийся, как всегда, в нише у окна, играл на фиделе. Сначала коротко поговорили о турнире, а потом Конрад наконец придал официальный статус слухам,