— Вечером, — ответил Каракум. — А что?
— Попьем тогда. Каждый из своей кружки.
Произнеся эти слова, Самурай хмыкнул. Каракум тоже не удержался от смешка. А потом оба сдержанно засмеялись, стараясь при этом не постанывать от боли в ушибленных местах.
Глава шестнадцатаяДознание и опознание
Черепицын выглядел довольным и скучающим. Однако, войдя в кабинет, Самурай сразу почувствовал, что спокойствие это напускное. Следователь показывал, что уверен в своей власти и не сомневается в успешном завершении дознания.
Однако на самом деле Черепицын был внутренне напряжен. Это ощущалось в мелких суетливых движениях, в частых похохатываниях, в постоянных сменах позы.
«Какую-то ловушку готовит, — понял Самурай. — Нужно быть настороже».
— Садись, Константинов, — сказал ему Черепицын. — Обстоятельно садись, крепко. Чтобы не упасть.
— Не упаду.
Самурай расположился напротив, тоже стараясь не выдавать своего истинного состояния. Оно было тревожным. Что-то готовилось. Но что?
Черепицын раскрыл папку, постучал ручкой по странице и скучно осведомился:
— С какой целью вы, гражданин Константинов, проникли в дом частного предпринимателя Русанова семнадцатого сентября? Что делали там? Как долго находились там? Вот тема нашего сегодняшнего разговора. — Он зловеще улыбнулся. — Я ведь предупреждал, что распутаю эту ниточку. За ушко да на солнышко, вот как это называется.
— Что-то вы путаете, гражданин начальник. — Самурай покачал головой. — Не знаю я никакого Русанова.
На душе у него скребли кошки — десятки кошек, сотни, тысячи, с острыми когтями, раздирающими изнутри.
— Неужели? — спросил Черепицын, пошло подмигивая. — Тогда по какой причине там находилась угнанная вами машина марки БМВ?
— Ничего я не угонял. Никуда не ездил на БМВ. В доме Русанова не был и не мог быть.
— Неужели? — повторил следователь с издевкой. — А что, если я вам видеоматериалы покажу? Там, голубь мой сизокрылый, знаешь, сколько камер понатыкано?
Самурай во время работы никогда не забывал про вероятность скрытой съемки, поэтому вел себя предельно осторожно.
— Показывайте свои материалы, — сказал он. — Вместе посмотрим.
— Успеем. — Черепицын оттолкнулся от стола обеими руками, откинувшись на спинку кресла. — Сегодня у меня для вас другой сюрприз заготовлен, гражданин Константинов. И тут уж вам не отпереться. Недолго музыка играла, ха-ха. Это называется приплыли.
— Не знаю, кто там приплыл и куда, — произнес Самурай.
Он понял, что сегодня ему не отвертеться. Это было видно по торжествующим огонькам, зажегшимся в следовательских глазах. Черепицын не сомневался в победе. Какой-то козырь действительно у него на руках имелся.
И карта эта, образно выражаясь, была брошена на стол.
— Сейчас у нас с тобой, гусь лапчатый, состоится одна интересненькая процедура, — сообщил следователь, неприятно улыбаясь. — Опознание называется. Очная ставка. Что скажешь, Константинов?
Самурай заставил себя пренебрежительно поморщиться:
— Скажу, что этот птичий базар меня достал, гражданин начальник. Гуси какие-то, голуби. Еще страусов приплети. Если есть что предъявить, то предъявляй. А нет, так я в камеру пошел. Обед скоро.
— Обед подождет, Константинов, — зловеще произнес Черепицын. — Тем более что аппетит я тебе сейчас подпорчу, серьезно подпорчу. Это я тебе обещаю. Гарантирую. — Повысив голос, он крикнул в сторону двери: — Понятых давай! Начинаем.
В кабинете сразу сделалось тесно и шумно. Стол отодвинули, Самурая поставили к стенке между двумя молодыми мужчинами примерно его роста и комплекции. Делая вид, что он слушает инструкции следователя, Самурай на самом деле лихорадочно вспоминал, где он прокололся. Кто будет его опознавать? Кто, где и когда его видел? Неужели это не блеф?
«Не блеф, — произнес голос в голове. — Ты прекрасно знаешь об этом. Ну-ка, вспоминай. Кто видел тебя на месте убийства без маски? Вспомнил? Вот и радуйся. Сейчас ты увидишь свою ненаглядную Валерию, о которой так много думал. Она посмотрит тебе в глаза и укажет на тебя пальцем, можешь не сомневаться. И твоя песенка будет спета. Потому что нельзя оставлять свидетелей в живых. Ты знал об этом, но решил, что пронесет. Не пронесло».
Самурай не удивился, когда в кабинет вошла Валерия Русанова. Он был уже внутренне готов к этому. Нас может обманывать мозг, нас могут обманывать чувства, но только не интуиция. Мы редко прислушиваемся к ней именно потому, что она говорит правду. Ту правду, которую мы вовсе не стремимся знать, ведь обманываться и заблуждаться порой намного легче и приятней, не так ли?
Валерия была в кремовом плаще с поднятым острым воротником. Плащ был пятнистым от капель дождя и туго стянут в талии широким поясом. Полы его доходили до голенищ коричневых сапог на таком высоком каблуке, что ноги стояли как бы на цыпочках. Мокрые волосы Валерии были заброшены на одно плечо, а над другим блестела, покачиваясь, сережка.
Пока Черепицын зачитывал ей правила опознания, она все время посматривала на Самурая, стараясь делать это незаметно. Он тоже бросал на нее быстрые взгляды, но не посылал никаких мысленных приказов или просьб. Будь что будет. Возможно, пришел срок платы по счетам. Если так, то нужно проделать это с достоинством.
— Итак, Валерия Викторовна, — торжественно произнес Черепицын. — Узнаете ли вы здесь кого-нибудь из присутствующих?
Он указал рукой на шеренгу вдоль стены и, не удержавшись, быстро потер ладони, жестом человека предвкушающего какое-то радостное событие.
Шурша плащом, она приблизилась. Самурай ощутил запах ее духов. Она посмотрела на него и быстро отвела взгляд.
Черепицын, стоящий у нее за спиной, негромко произнес:
— Не волнуйтесь, Валерия Викторовна. И ничего не бойтесь.
— Я не боюсь, — сказала она, избегая смотреть на Самурая.
— Этот человек здесь? Убийца вашего мужа стоит среди этих людей? Укажите на него… Понятые, внимание!
Валерия покачала головой, перебросив медные волосы с одного плеча на другое.
— Нет.
Черепицын нахмурился:
— Что вы сказали? Присмотритесь внимательнее. Этот человек должен находиться здесь.
Один из присутствующих выразительно кашлянул. Должно быть, давал понять, что давление на свидетельницу неуместно.
— Нет, — твердо повторила Валерия. — Среди этих мужчин я не узнаю убийцу.
— Вы уверены?
Тон у Черепицына был просительный, чуть ли не заискивающий. Это не помогло.
— Уверена, — сказала Валерия и отвернулась.
Через пять минут, когда Самурай снова остался со следователем наедине, тот процедил:
— Думаешь, удачу за хвост поймал, Константинов? Рано радуешься. Смеется тот, кто смеется последним.
— Я не смеюсь. Улыбаюсь только.
— Улыбок это тоже касается. — Черепицын взглянул на Самурая с многообещающим прищуром. — Улыбаться я буду, когда тебя засажу. Ты у меня по остальным эпизодам не открутишься, голубок.
— Был бы я голубем, я бы давно улетел на хрен.
Следователь заорал, чтобы подследственного увели, и Самурай отправился в осточертевшую камеру. Там, после случая в карцере, к нему относились с полным уважением, подлянок не строили, на неосторожных словах не ловили, даже харчами делились, хотя сам он пока в общий котел ничего кинуть не мог. Родители об аресте не знали, а больше передачи было носить некому. Не Валерия же на свидание явится?
Поймав себя на мысли о ней, Самурай спросил себя: в чем причина ее нежелания указать на него во время опознания. Она ведь определенно его узнала, в этом можно было не сомневаться. Тогда в чем дело? Не за красивые же глаза Валерия его выгородила? Должна быть какая-то причина.
В таких раздумьях он провел время до следующего утра, но так ничего и не надумал. А после завтрака его позвал в свой угол Каракум, предложил чайку и спросил:
— Чего нос повесил? Следак прижал?
— Все к тому идет, — признался Самурай, нарушив тем самым обещание, данное самому себе и заключавшееся в том, чтобы с блатными и вообще с сокамерниками никогда ни о чем не откровенничать.
— Есть способ отмазаться, — сказал Каракум. — Не бесплатно. За башли, если водятся.
Это походило на подставу. Самурай пожал плечами и не стал задавать уточняющих вопросов, давая понять, что тема его не заинтересовала.
Уголовник уставился на него оловянными глазами:
— Ты от меня подляны ждешь? После того, как мы вместе в трюме парились? За кого ты меня держишь? Я сроду корешей не кидал.
Не следовало ему верить. Воры мастера говорить красивые слова. Но лучик надежды забрезжил в темноте отчаяния, охватившего Самурая, и он не смог остановиться.
— Что за способ? — спросил он и предупредил: — Только денег при мне нет. Они на банковской карте, а ее у меня отобрали.
— Не вопрос, — отмахнулся Каракум. — Слушай сюда. Сегодня в соседнюю хату зашел с воли свежий человек. У него тройное убийство с отягощающими. Взяли с поличным, не отбрешется. Если ему подробно разъяснить, что и как, он все твои грехи на себя возьмет и подпишется. Ему один черт, сколько ему пожизненных сроков навинтят. Просекаешь?
— И сколько он возьмет за свои услуги?
— Давай вместе посчитаем. Ему сейчас сорок. В крытке при лучшем раскладе еще столько же протянет. По штуке баксов за каждый год отсидки — это по-божески, как считаешь?
— А твой интерес какой? — спросил Самурай напрямик. — Только про большую дружбу заливать не надо. У нас деловой разговор. Давай по существу.
— Давай, — легко согласился Каракум. — Мне столько же отстегнешь. Всего восемьдесят кусков получается. Я все организую: твой мобильник, карту, ноутбук. Понажимаешь кнопки десять минут, и, считай, ты на воле. Проинструктируешь человека, он на допрос попросится и нужные показания даст. Не отступится, не сцы. И я тебя не кину. Все будет чики-пики.
Нельзя сказать, что Самурай до конца или хотя бы наполовину поверил Каракуму. Однако он рассудил так: если суждено сесть, то деньги на банковском счету все равно пропадут. Лучше рискнуть, поставив на кон почти все свои сбережения и мечту обосноваться в Англии. Можно, конечно, потерять все… но и приобрести можно многое, очень многое.