В этот момент дверь в уборную приоткрылась.
Ошибкой Корявого было то, что он не сразу сориентировался и, вместо того чтобы с ходу ринуться в бой, вытянул шею и захлопал глазами, оценивая ситуацию. Оценил. В полной мере. Потому что взвившийся в прыжке Самурай врезался подошвой в дверь. Защемленная ею физиономия сморщилась, как у ребенка, собирающегося заплакать. Но Корявый не заплакал и даже не пискнул. Оглушив его дверью еще разок, Самурай втянул его внутрь, наградил точным ударом в подбородок, рубанул ребром ладони по кадыку и отправил в угол, откуда Корявому предстояло выбраться нескоро.
Проще всего, как ни странно, было справиться с третьим громилой. Ошеломленный расправой над дружками, Таран застыл в коридоре с выпученными глазами и подкашивающимися ногами. В этот момент никто не узнал бы в нем того могучего и безжалостного бойца, которым он зарекомендовал себя.
Позже, оправдываясь, он будет говорить, что противник двигался слишком быстро, чтобы быть обычным человеком. Что взгляд его обладал гипнотической силой. Что он каким-то образом заворожил Тарана, а потом уж делал с ним все, что хотел.
В действительности же все было совсем не так или не совсем так. Самурай никакими сверхъестественными способностями не обладал, хотя в самом деле действовал стремительно.
В два прыжка он сблизился с Тараном, уклонился от вялого удара справа, увернулся от крюка справа и замолотил кулаками с такой бешеной скоростью, что на пару секунд они исчезли из виду, размазанные в воздухе, как лопасти вертолета.
Таран, потерявший ориентацию в пространстве, пытался отвернуться или опустить голову, но кулаки настигали его повсюду, не давая передышки. Завершающим стал удар в мочевой пузырь. После него продолжать избиение не имело смысла.
Когда Самурай покинул коридор и вышел в вестибюль, Таран рухнул на колени, качнулся и распростерся на полу, не чувствуя, что кусает распухший язык осколками передних зубов. Под ним медленно растекалась желтоватая лужа. Сказывалось выпитое бренди. Со стороны Тарана благоразумнее было бы сходить в сортир пораньше. До того, как туда отправился Самурай.
Глава двадцатаяПрофессия и призвание
На следующий вечер Самурай не уединился с традиционным бокалом пива, а подсел к Голобородько, угрюмо восседающему в углу зала. Оба уже приноровились настраивать голоса таким образом, чтобы не перекрикивать музыку, поэтому говорили, не напрягаясь.
— Хорошо танцует молодежь, — отметил Самурай, обведя взглядом танцпол.
Голобородько пожал плечами и процедил из-под усов:
— Лучше бы делом занялись.
— Каким, например?
— Да хотя бы спортом.
— Как те трое, которых ты на меня натравил, Вова?
Голобородько уставился на Самурая своими выпуклыми водянистыми глазами:
— Я тебе не Вова. Владимир.
— Пока ты на мой вопрос не ответил, ты для меня Вова.
Самурай намеренно шел на обострение. Он знал, что люди, подобные Голобородько, уважают только силу. Если спустить вчерашний инцидент на тормозах, то будет еще хуже. Начальник охраны совсем уважать перестанет. Этого допускать нельзя, иначе, уронив авторитет, Самурай подвел бы также и Валерию, которую здесь представлял.
— С чего ты взял, что люди мои были? — спросил Голобородько, смочив усы дынным смузи.
— Элементарно, Ватсон.
— Какой Ватсон, на хрен?
Самурай улыбнулся половиной рта.
— Когда я из туалета вышел, — пояснил он, — твои охранники одновременно на меня уставились и сразу глазки отвели.
— Глазки к делу не пришьешь, — отрезал Голобородько.
— Я не следователь, чтобы дела шить, Вова.
— Владимир!
— Какой же ты Владимир, если исподтишка гадишь? — удивился Самурай, развалившись в своем кресле так, что уже почти лежал. — Мелко, Вова. И тупо. Были бы мальчишечки залетные, твои дуболомы им еще добавили бы, чтобы впредь не сунулись. Но их не только впустили в приличное заведение, но и дали им уйти спокойно. Почему?
— Потому что ты мне не нравишься, — сказал Голобородько.
Это не было ответом на поставленный вопрос, однако объясняло произошедшее.
— Я знаю, Володя, — кивнул Самурай. — Но ты мог бы сам со мной разобраться. По-мужски.
— Если бы я с тобой сам разобрался, то тебя б до сих пор от стен отскребали, — сказал Голобородько.
— Чем же я тебе так не угодил?
— Ты к Валерии подкатываешь. И что-то подсказывает мне, что ее муж не просто так погиб.
— Я ее не обижу, — сказал Самурай, обдумав услышанное. — Тебе этого достаточно?
— Нет, — усмехнулся Голобородько, отставляя стакан. — Тебя как зовут?
— Николай.
— Валил бы ты отсюда, Коля. Скажу стишками: шел бы ты лесом мелкими шажками.
Самурай тоже поставил стакан. Это был тот случай, когда он не знал, как правильно поступить. Словами этого усача не проймешь. Кулаками махать в клубе глупо и опасно. Вряд ли удастся одержать быструю победу, а может, и вовсе не удастся. Пострадает репутация и клуба, и его владельцев. Хватит вчерашнего мордобоя.
— Так ты поэт? — спросил Самурай. — Круто. Но что поэту в службе безопасности делать?
— А! — воскликнул Голобородько насмешливо. — Очко жим-жим? Беги к Валерии жаловаться. «Ай, ай, нехороший дядя меня обижает! Прогони его, он противный!»
Получилось достаточно оскорбительно, чтобы перед глазами Самурая встала мутная багровая пелена. Он досчитал до десяти, потом еще до десяти и только после этого опять обрел способность видеть и мыслить ясно.
— Мы не мальчики, Володя, — сказал он. — Повзрослей. Это твой шанс.
— Я у тебя не просил шанса! — процедил Голобородько сквозь усы.
— Но я тебе его даю, — сказал Самурай и отошел.
По дороге домой Валерия расспрашивала его, отчего он такой угрюмый, но он только отмалчивался. На период становления клуба Викторию отправили пожить у бабушки, поэтому дома они были предоставлены сами себе, но Самураю было не до нежностей. Ему бросили вызов, и он никак не мог отвлечься от мыслей.
— Приехали, — констатировала Валерия.
— Что? — встрепенулся он. — Куда приехали?
Они лежали на большой кровати под одним одеялом и не соприкасались друг с другом.
— В плохое место, — сказала Валерия. — На букву «ж». Мы с тобой сейчас как два супруга, до смерти надоевшие друг другу. Я голая, между прочим, если ты не заметил. И я хочу.
— Я тоже, — улыбнулся Самурай.
Когда он доказал ей, что это не пустые слова, она погладила его по волосам и спросила:
— У тебя с Владимиром отношения не заладились?
— Он не девушка, чтобы с ним отношения налаживать, — отрезал Самурай.
— Хочешь, я его уволю?
Это было именно то, что укрепило бы Голобородько в его пренебрежительных подозрениях. Слишком простой и осторожный путь, чтобы ему следовать.
— Нет, — сказал Самурай. — Он на своем месте. Лучшего шефа охраны тебе не найти.
— Я не хочу, чтобы он тебя…
— Мы сами разберемся, Валерия. Спи.
На следующий вечер, проходя мимо Самурая, Голобородько толкнул его каменным плечом. Это было только начало. Он наглел, что называется, не по дням, а по часам. Бросал вызывающие взгляды. Ронял обидные намеки. С этим нужно было что-то делать. Или же смириться и отстраниться. В конце концов на ночном клубе свет клином не сошелся. Как и на его хозяйке.
Так мог бы подумать кто угодно. Только не Самурай. Он выбрал момент, когда Голобородько находился среди своих охранников, приблизился и сказал:
— Давно хотел спросить. Ты боксом когда-нибудь занимался?
— Бог миловал. Мне единоборств хватает.
— Я тоже боксер никакой, — признался Самурай. — Давай поскачем на ринге? Будем на равных.
Голобородько пренебрежительно взглянул на него, что проделали и трое его подручных.
— Ты чем-нибудь вообще когда-нибудь занимался?
— Ага, — подтвердил Самурай.
— И чем, если не секрет?
— Уличные драки в основном. Ну, еще кое-какой жизненный опыт.
— Ладно, — согласился Голобородько. — В моем зале есть ринг, можно устроить. Только не чистый бокс, когда двое кузнечиками прыгают. Давай кикбоксинг сделаем.
— Нет, — усмехнулся Самурай, качая головой. — Ногами ты меня в два счета забьешь. Не пойдет, Володя. Бокс — нейтральная территория. А перчатки, чтобы не покалечить друг друга. Спорт. Чистый спорт.
Охранники выжидающе уставились на своего лидера. На этом и строился расчет Самурая. В присутствии стольких свидетелей, тем более подчиненных, крутой Голобородько не мог отказаться. Дальнейшее пока было не ясно. Самурай видел несколько возможных раскладов. И лишь в случае победы достигал намеченной цели. Это означало, что, кроме победы, его никакие другие варианты не устраивают.
— Ладно, — снисходительно согласился Голобородько. — Вызов принят. Прихвати носилки, боксер.
— Пусть твои парни прихватят, — сказал Самурай. — Им тебя уносить, не мне.
— Не много ли на себя берешь, Колян?
— А я всегда много беру. Не люблю мелочиться.
Таким образом первый раунд между ними состоялся еще до поединка. Как у настоящих профессиональных боксеров, которые сначала морально давят друг на друга, а потом уже встречаются на ринге. Самурай не был уверен, но ему казалось, что первую маленькую победу одержал все же он. Это было тем более важно, что обмен словесными выпадами состоялся в присутствии парней Голобородько.
Все они явились на следующий день в спортивный зал, где намечалось окончательное выяснение отношений. Присутствовали там и трое незадачливых громил из туалета. Они смотрели на Самурая с неприкрытой злобой и тщательно скрываемым страхом. Это был инстинкт зверей, которым однажды дали взбучку. Опасение получить новую удерживало их от решительных действий, а нерешительность порождает слабость.
— Готов? — крикнул Голобородько с ринга. — Давай быстрее. Потом ты в больницу поедешь, а я делами займусь. У меня сегодня секция. Молодняк тренирую.
— Не будет у тебя секции, — пообещал Самурай. — Сегодня парни без тебя тренироваться будут.