дних только этих щиколоток их обладателя хотелось взять за шкирку и вытолкать вон.
Самурай сдержался.
— Клуб не продается, — произнес он почти спокойно.
— Выход показать? — спросил Голобородько.
— Разговор не закончен, — сказал молодой человек. — Предложение в силе. Его придется принять. Так или иначе.
— Ты сам выйдешь? — спросил Самурай.
Вместо ответа ему была протянута визитка. Если верить ей, то обладатель ее являлся главным юристом городской администрации. Такому просто так под зад не дашь, даже если он в офис вообще без носков заявится. Или без штанов.
Фамилия этого человека была Вельяминов.
— Дело в следующем, — произнес этот Вельяминов. — На официальном уровне мэрия проводит проверку и обследование всех коммерческих структур города. Законность аренды, наличие документов, подтверждающих собственность, соответствие уставным документам…
— А на неофициальном? — перебила Валерия, вернувшаяся в кабинет, но не спешащая занять свое место за письменным столом.
— В городе новый хозяин, слышали? — улыбнулся ей ртом Вельяминов. — Ранетов Александр Сергеевич. А новая метла по-новому метет.
— Какая метла, к чертям собачьим? — вскипел Голобородько. — Прямо говори, сколько он хочет?
— Александр Сергеевич хочет все, — невозмутимо ответил юрист городской администрации. — Абсолютно все. Весь мало-мальски доходный бизнес. Он деловой человек. Не разменивается по мелочам.
— Передай этому своему деловому человеку… — начал Самурай.
Валерия остановила его движением руки.
— Предложенная цена неприемлема, — сказала она. — Пусть Ранетов назначит реальную, тогда обсудим.
Вельяминов, усмехаясь, покачал головой:
— Ранетов ничего вам не предложит. Он не имеет к этому никакого отношения, как мы с вами понимаем. После меня к вам подъедет некто Поликарпов, ему и продадите клуб.
— Нет, — сказала Валерия.
— Конечно, да, — сказал Вельяминов, вставая. — Вопрос только во времени. Но вы не долго будете колебаться, обещаю.
— Выход показать? — спросил Самурай.
— У меня хорошая память. Не только зрительная.
Сделав прощальный наклон головы, Вельяминов покинул кабинет.
Стало тихо. И очень тревожно.
Глава двадцать втораяВласть и страсть
Было утро понедельника, и Ранетов был предельно деловит и собран. Он шагал по офису городской администрации так размашисто, что сопровождающая свита едва поспевала за ним. Иногда, чтобы позабавиться, он неожиданно менял курс, и тогда идущие следом проскакивали мимо поворота, а потом всей гурьбой догоняли мэра, толкаясь и наступая на ноги соседям.
Он любил совершать такие обходы своих владений. Они дарили ему массу приятных эмоций и наполняли чувством уверенности. Еще вчера он был всего лишь бизнесменом средней руки, а сегодня весь мир с его возможностями простирался у его ног в итальянских туфлях ручной работы. Сегодня город, завтра — область, потом, может быть, и…
Из суеверия Ранетов боялся даже мысленно озвучивать цель, хотя она уже поселилась в его мозгу и расцветала все новыми и новыми образами: вот он идет вдоль строя гвардейцев, вот позирует на фоне государственного флага, а вот его портрет висит в кабинете таких же государственных чиновников, каким сейчас является он сам.
За какие-то неполные два месяца Ранетов совершил не менее пяти обходов своих новых владений, и острота ощущений до сих пор не успела притупиться. Его интересовало все, начиная от интерьера и заканчивая штатным расписанием. Каждый сотрудник должен был преисполниться чувства ответственности и благоговения перед начальством. Пока они, возможно, недооценивали его, но скоро… очень скоро должны были понять, с кем имеют дело.
— Ты! — Остановившись на пороге приемной городского архитектора, он наставил указательный палец на привставшую секретаршу.
Между ними было метра три, но она почти физически ощутила прикосновение пальца к ложбинке между своими двумя небольшими грудками, упакованными в поролоновый лифчик, создающий иллюзию пышного бюста.
— Я? Слушаю, Александр Сергеевич!
— Где твой шеф? Почему не присутствовал на утреннем совещании?
— Вы же сами послали его…
Робкое попискивание секретарши было оборвано повелительным:
— Немедленно позвони ему и скажи, что я его отзываю. В городе дел полно. Не время по симпозиумам шляться!
— Да, Александр Сергеевич. Конечно.
— Потом зайдешь ко мне, — громыхнул Ранетов. — Как тебя?
Палец мэра взял новый прицел.
— Си… Симона, — пролепетала девушка, родители которой когда-то увлекались творчеством мультиталантливого музыканта Владимира Кузьмина.
— Доложишь, Симона. Лично.
В трусиках секретарши сделалось горячо. Она не подчинялась мэру непосредственно, но понимала, что этот властный, высокий мужчина с надменным выражением лица волен тыкать в нее и пальцем, и всем иным, чем пожелает. Разрумянившаяся от собственных фантазий Симона застыла с открытым ртом и чашкой недопитого кофе в руках.
А Ранетов уже шел дальше по коридору, изредка открывая на ходу то одну дверь, то другую. Служащие горадминистрации, застигнутые врасплох, потели и запинались при попытках ответить на простейшие вопросы. Тревожный шепот провожал мэра на всем пути его следования по лабиринтам здания бывшего театра оперы и балета. Оно было старым, построенным еще во времена царя Гороха. Сегодня утром, начиная обход, Ранетов решил, что необходимо обзавестись новым зданием. Мэрия должна стоять на главной площади Юзовска, так, чтобы монумент вождя мирового пролетариата как бы прикрывал его своей широкой гранитной спиной. И пусть только главный архитектор попробует заикнуться, что осуществление этого проекта невозможно. Кто стремится выполнить поручение, тот ищет возможности. Лишь ленивый и нерадивый довольствуется оправданиями. Ленивым и нерадивым не было места в городской администрации!
Наведавшись во владения ведомственной охраны, Ранетов устроил там разнос за игры в рабочее время и грохнул об пол злополучный компьютер. Торт, нарезанный сотрудницами бухгалтерии в честь дня рождения одной из них, полетел в мусорную корзину вместе со всеми своими вишенками и розочками. Главбух Эмма Артуровна, у которой лицо перекосило и повело от горя, семенила рядом с Ранетовым, оправдываясь. Некоторое время он терпел ее присутствие, а потом остановился так резко, что она налетела на него, и значительно произнес:
— Впредь будьте внимательнее, Эмма Артуровна. В нашем деле не бывает мелочей. Тот, кто распускает подчиненных, сам тоже распущен. Я таких рядом не потерплю.
— Я понимаю, Александр Сергеевич.
— А если понимаете, то возвращайтесь в бухгалтерию и наводите там порядок. Ясно? Если такое еще повторится, пулей вылетите из администрации, невзирая на все свои заслуги.
Гнев Ранетова был напускным, напыщенным — в полном соответствии с антуражем бывшего театра. На самом деле ему было весело, он был до предела взвинчен, но счастлив, как человек, стоящий в начале славных дел, на пороге великих свершений. Как здорово выйти из тени и занять подобающее место под солнцем!
«Они все у меня попляшут», — с удовольствием подумал Ранетов.
Имелись в виду не только сотрудники городской администрации, точнее говоря, совсем не они. Целый Юзовск, со всеми его предприятиями, структурами, жилищными фондами, дорогами и коммуникациями попали в распоряжение Ранетова. Это был шанс, какие редко выпадают человеку в жизни. Чтобы получить место мэра, он рискнул всеми своими капиталами, раздавая щедрую мзду направо и налево. Теперь расходам предстояло окупиться. Сторицей. В ближайшем же будущем. Весь доходный бизнес Юзовска перейдет под начало Ранетова. Часть прибылей от каждой торговой точки потечет в его карманы. Будут насылаться комиссии и проверки, будут взиматься штрафы и накладываться аресты на имущество. А самые непонятливые упокоятся в сырой земле, потому что законы выживания в бизнес-среде ничем не отличаются от тех, по которым живет дикая природа. Слабые подчиняются сильным и служат им пропитанием. Сильные подминают слабых и делают с ними все, что им заблагорассудится.
Уединившись в своем кабинете, Ранетов с наслаждением потянулся и похрустел суставами. Он был дородным мужчиной с приятным, располагающим к себе лицом. Крупное, гладко выбритое, оно так и просилось на плакаты с предвыборными обещаниями. Но — всему свое время. Перед тем как окунуться в большую политику, нужно сперва эту самую большую политику хорошенько подпитать и смазать из собственных источников. Вся система на этом держится. Маленькие начальники отстегивают вышестоящим, и так все дальше, все выше, вплоть до самых верхов, где решают, кто будет хоть куда-нибудь баллотироваться, а кто нет.
Ранетов знал, что лично он заслужит такую привилегию.
В своем кабинете он был недосягаем для простых смертных. Датчики, установленные на обширных окнах, были столь чувствительны, что реагировали даже на ничтожный вес мухи. Подобная предосторожность исключала присутствие еще более вредных насекомых из породы вездесущих «жучков». А сами оконные стекла обладали такой повышенной прочностью, что сквозь них в кабинет не смогла бы залететь не то что пуля, но и граната. Разве что бронебойный снаряд.
Доступ во владения Ранетова имели лишь руководители отделов и служб, да и то далеко не все. Остальных вызывали или приглашали, в зависимости от их ранга, значимости, степени оказываемого им доверия. Предложения садиться удостаивался здесь далеко не каждый, а те, кому выпадало счастье его услышать, невольно напрягались, ибо любая иерархия строится на системе больших и маленьких привилегий и унижений. Одного гладишь по голове, другому даешь под зад. Потом наоборот. Потом опять поглаживаешь и пинаешь. Чем чаще, тем лучше. Такова нехитрая арифметика дисциплины. Энная сумма страхов подчиненных за минусом их симпатий дает в итоге беспрекословное подчинение. Вычитай и властвуй. Если, конечно, умеешь обходиться без любви.