С такой легендой вовсе не составляло труда выяснить, в какой квартире проживает его якобы невеста, попутно узнавая, как ее зовут, чем она занимается и как часто выезжает.
После этого начался второй этап, более сложный, но зато недолгий. Самурай порыскал по вокзалам, пообщался там с темными людишками, а те, после подношений в виде дешевой водки, свели его с квартирным вором. Тут одним пойлом отделаться не удалось. Пришлось Самураю выложить задаток в полтораста баксов, но в результате он стал обладателем ключей от входной двери Симоны.
— Уверен, что подойдут? — спросил он, прежде чем выплатить оставшуюся сумму.
Вор, похожий не на вора, а на студента-старшекурсника, подсевшего на кокаин, нетерпеливо закивал:
— Будь спок. Все путем. Это не голимые ключики. Самые настоящие.
— Ты их у девушки стащил? — насторожился Самурай. — А если она хватится?
— На кой мне светиться, — ответил парень, нетерпеливо переступая с ноги на ногу. — Ключи фирменные.
— Откуда?
— Тебя оно колышет? Плати, бери и отваливай.
— Колышет, — настаивал Самурай. — Не привык покупать кота в мешке.
Вор зыркнул вправо, зыркнул влево и неохотно пояснил:
— Люди, которые двери устанавливают, всегда один запасной комплект придерживают. Мало ли кому и что понадобиться может. Тебе не продадут, потому как ты залетный. А к своим вопросов нет.
Мысленно посочувствовав доверчивым гражданам, полагающимся на порядочность всяких проходимцев, Самурай расплатился и стал обладателем вожделенной связки. Была опасность, что вор продал ему фальшивку, но это не грозило особо тяжелыми последствиями. Просто в этом случае пришлось бы затевать все сначала, а делать этого не хотелось. Поэтому Самурай ограничился тем, что сурово предупредил:
— Учти, пока ты ключи доставал, я за тобой следил и пробивал тебя по базе ментовской. Если кинуть решил, сейчас скажи. Потом поздно будет. Я оправданий и обещаний слушать не стану.
— Не напрягайся ты так, — ухмыльнулся вор. — Я с первого раза определяю, кого прокатить, а с кем уговор держать. Гони бабло и разбежались.
Так они и поступили, а в следующую пятницу Самурай уже занял наблюдательный пост возле подъезда. Когда Симона вышла и куда-то укатила с охранником, он безошибочно набрал давно отслеженный код, поднялся пешком на пятый этаж и проник в нужную квартиру.
Там приятно пахло, но было не убрано. Все было разбросано как попало, в раковине высилась гора немытой посуды. Любовницей, возможно, Симона была и неплохой, но жена из нее получилась бы никудышная.
Ближе к вечеру, когда она вернулась и вышла из душа в просторной футболке и с чалмой на голове, Самурай уже поджидал ее в гостиной, где до того лежал за диваном с пистолетом наготове.
— Привет, — сказал он. — Можешь не здороваться. Просто молчи и слушай. Видишь эту маску? — он поднял руку к голове. — Если я ее сниму, это будет означать, что мне придется тебя убить, а я сделаю это только в том случае, если ты поднимешь шум.
Симона помотала головой так энергично, что уронила мокрое полотенце на пол.
— Хорошо, — кивнул Самурай. — Я пришел, чтобы убить Ранетова. Когда он явится, ты будешь вести себя, как обычно. Ничем не выдашь ни себя, ни меня. В этом случае тебе ничего не грозит. В полиции дашь любые показания, какие захочешь. Ответишь на несколько вопросов и живи дальше. Молодая, красивая. Чего еще желать?
Симона поморгала длинными ресницами и спросила:
— Вы меня не тронете?
— От тебя зависит.
— Тогда можно я… — Она указала на стенной шкаф.
— Одевайся, конечно, — разрешил Самурай. — Красься, причесывайся. Ты должна выглядеть так, как всегда, когда встречаешь своего любовника. Помни: если он заподозрит что-то, то, возможно, спасется, но ты — нет. Я тебя убью. Это не блеф, не пустая угроза. Сколько тебе лет?
— Двадцать два, — ответила Симона.
— Глупо умирать в двадцать два года, не находишь? Тем более за какого-то государственного хорька, который слова доброго не стоит…
— Девушка со мной полностью согласилась, — продолжал рассказ Самурай, улыбаясь завороженно слушающей Валерии. — Знаешь, близость смерти действует на людей благотворно. Они вдруг как-то умнее становятся. Смотришь им в глаза и видишь там проблеск мысли.
— Какой?
— Одной. Очень простой, но важной. Словами не выразить. Человек вдруг понимает, что это все, конец, и с ужасом вспоминает, как всю жизнь откладывал все на потом… откладывал, откладывал, пока этого «потом» не стало. Осталось лишь «сейчас», но оно такое коротенькое, что уже не успеть. Ничего не успеть.
— Страшно, — прошептала Валерия.
— Да, — согласился Самурай. — Очень страшно. Этим смерть и пугает. Необратимостью. Невозможностью что-либо исправить. Мы ведь как живем? Словно бы понарошку. Как дети, которые играют и всегда могут переиграть, если вдруг что-то пойдет не так. И вдруг выясняется, что нет, шиш, шалишь! Хватит. Все кончено. С этим трудно смириться. Невозможно. Даже вера в переселение душ не очень помогает. Потому что смерть сильнее веры. Ее нечем опровергнуть, в ней невозможно усомниться. Она реальна, а вера, любая вера… — Самурай пошевелил пальцами в воздухе, как бы нащупывая что-то в непроглядном тумане. — Хоть божественное творение возьми, хоть теорию большого взрыва, а прямых доказательств ни у кого нет, одни лишь догадки и предположения. Зато про смерть все понятно. С самого детства, когда увидишь собаку или кошку, сбитую на дороге. Смотришь и понимаешь: это по-настоящему и насовсем.
— Ранетов теперь тоже… — Валерия помолчала, не решаясь произнести точное определение вслух. — Насовсем?
— Да, — подтвердил Самурай. — Когда он увидел меня, жить ему осталось ровно столько, сколько проходит между прицелом и выстрелом. Он это понял и затосковал.
— А потом?
— Не было «потом». Прицел и выстрел. Все.
Валерия посидела молча, кусая губу, потом посмотрела на Самурая.
— Чаю хочешь?
— Чаю? — удивился он.
— Да, чаю. Мятного. От него сон крепкий.
— Ну, давай, — сказал Самурай. — Хотя я на сон обычно не жалуюсь.
Мятный чай подействовал на него благотворно. Уснул он, как убитый. Словно его тоже застрелили.
Глава двадцать восьмаяКоварство и расчет
Возможно, правы йоги, утверждающие, что человек умирает всякий раз, когда засыпает. Если даже не рассуждать столь кардинально, то все равно невозможно не признать, что каждую ночь, укладываясь на подушку, мы добровольно теряем сознание. В буквальном смысле. Мы закрываем глаза и отключаем свою связь с мозгом. Идеи, с которыми играет наш разум, пока мы спим, называются снами.
Самураю снилось черт знает что. Он мычал и пытался очнуться, но никак не мог выбраться из того провала беспамятства, в котором пребывал. Один раз ему удалось наконец разлепить веки, и первое, что он ощутил, была ужасная жажда. Увидев на тумбочке чашку, он жадно поднес ее к губам и стал пить. Пришла мысль, что по вкусу это не вода, а что-то другое, но не было сил остановиться. Опорожнив чашку, Самурай упал на подушку и погрузился в прежний мрак.
Проснулся он в твердой уверенности, что провел во сне не ночь, а целые сутки или гораздо больше. Все тело занемело, голова была неподъемной, переполненный мочевой пузырь лопался. Вернувшись в спальню из ванной комнаты, Самурай увидел Валерию, причесанную, накрашенную, в деловом костюме и сапогах. За окном белел зимний день.
— Садись, поговорим, — произнесла она незнакомым сухим тоном.
Самурай натянул спортивные штаны и остался стоять.
— Который час? — спросил он хрипло.
— Половина первого, — ответила Валерия. — Ты уснул позавчера и теперь находишься в совсем другом мире, Николай.
— Снотворное? — догадался он.
— Да, — подтвердила она, не моргнув глазом.
— Зачем?
— Мне нужно было время на подготовку, — пояснила Валерия.
— Подготовку чего?
— Садись, — повторила она приглашение. — Сейчас ты все узнаешь.
— Я постою, — сказал Самурай. — Говори.
— Сейчас, — сказала Валерия и повысила голос: — Володя!
В спальню вошел Голобородько с двумя подручными. Все трое избегали смотреть Самураю в глаза и были преисполнены мрачной решимости.
— Кажется, я начинаю догадываться, — произнес Самурай.
— Ничего личного, — пробормотал Голобородько.
— Ошибаешься, Вова. Для меня это очень личное.
— Потом будете выяснять отношения, — перебила Валерия. — Если в этом еще будет хоть какой-то смысл. По-моему, все и так предельно ясно. Николай, ты уходишь. Навсегда.
Самурай скосил на нее синий глаз:
— Чтобы сообщить мне об этом, тебе понадобились телохранители?
— Не хотела недоразумений.
— А то, что происходит сейчас, не недоразумение?
— Не придирайся к словам, — нервно произнесла Валерия. — Сейчас важна суть.
— И в чем она состоит, твоя суть? — холодно осведомился Самурай.
— Я уже сказала, Николай. Собирай вещи и убирайся. На тот случай, если тебе вдруг захочется остаться: у меня есть запись нашего вчерашнего разговора. Можешь назвать это своим чистосердечным признанием.
— Зачем?
— Как зачем? Чтобы обезопасить себя.
— Зачем весь этот цирк? — продолжал Самурай ровным тоном. — Зачем было говорить, что мы партнеры? Что мы поженимся? Неужели ты думаешь, что без этого я бы не сделал для тебя того, что сделал?
— Ты не хотел! — сорвалась на крик Валерия. — Я никогда не была в тебе уверена! А у меня дочь! И кто-то должен о ней позаботиться! Можешь считать меня сукой. Пусть. Я сука и есть! И я защищаю свою девочку всеми доступными мне способами! Ясно?
— Ясно. — Самурай перевел взгляд на Голобородько. — И давно вы в сговоре?
— Нет, — был ответ. — Со вчерашнего дня. Ты уходишь, я остаюсь. Такой расклад. Без обид.
Голобородько на всякий случай отступил назад, готовясь к обороне и контратаке, если возникнет такая необходимость. Его парни тоже напружинились. Самурай почувствовал, как его пальцы невольно складываются в кулаки.