— Ну ты даешь, — только и сумел выговорить он, когда убедился, что Самурай цел и невредим. — Разве можно так? И сам чуть не убился, и меня мог угробить.
— Жена рожает, — проникновенно сказал Самурай. — Хотел успеть. Ей приспичило, чтобы я непременно рядом находился. За руку держал и успокаивал.
— Мальчик или девочка?
— Девочка. Викторией решили назвать.
— До появления на свет нельзя. Примета плохая.
— Я не суеверный.
— Ладно, — решил водитель. — Я тебя отвезу. Давай выбираться. Только быстрее. Я тачку прямо на дороге оставил. Еще врежутся ненароком. Тебя как зовут?
— Николай, — ответил Самурай, продвигаясь следом. — А тебя?
— Я Павел. Слушай, Николай. Ты хотя бы документы из машины забери. Неизвестно, когда сюда вернешься.
— Документы и деньги со мной, а остальное неважно. Дочка ко мне торопится, понимаешь?
— Понимаю, — ответил Павел, прокладывая тропу в снегу. — У самого две. Не волнуйся. Доставлю тебя в больницу.
— Мне ведь в Юзовск. Это еще сорок минут езды.
— Ничего, ради такого дела можно временем пожертвовать. Не каждый день дети на свет рождаются.
— Ну спасибо, Павел. Ты даже не представляешь, как ты меня выручил!
— Почему же не представляю. Очень даже представляю. Забирайся. — Павел гостеприимно распахнул дверь, а потом, улучив момент, когда дорога позади опустела, проворно забрался на водительское сиденье. — Главное теперь развернуться без приключений.
Ему это удалось. Вписавшись в просвет между автомобилями, он погнал свой «Пежо» в сторону Юзовска.
Самурай перевел дух. Он все еще мысленно совершал смертельный кувырок и никак не мог унять дрожь в руках. Но было еще одно. То, что не давало ему покоя. Он снова врал. Притворялся кем-то другим. И так все последние годы. Втирался в доверие к людям, выдавал себя за другого, пачкал руки чужой кровью. Этому не было видно ни конца, ни краю. Но продолжаться вечно это не могло. Не зря же говорят, что сколько веревочке ни виться, все равно придет конец.
С неожиданной ясностью Самурай осознал вдруг, что живет взаймы. Кто-то отмерил ему срок жизни, чтобы он смог преодолеть все то плохое, что было заложено в него природой, генами, историей, еще черт знает чем. Но вместо этого он все быстрее и увереннее превращался в зверя, тем более опасного и отвратительного, что ничто человеческое было ему не чуждо.
— Скажи, Павел, — заговорил он, глядя в ночь, несущуюся навстречу. — Ты счастлив?
— Нет, — был ответ, не потребовавший раздумий.
— Почему? У тебя же, насколько я понял, семья есть, дети. Деньги водятся, судя по машине. Чего тебе не хватает для счастья?
— Себя, — произнес Павел, на этот раз задумавшийся на некоторое время.
— Себя? Как это?
— Я все время разный, Николай. Никак не разберусь, какой именно я настоящий. Вечером собираюсь бегать утром, а утром глушу кофе с пончиками. Днем ору на подчиненных, а потом чувствую себя так, будто наорали на меня самого. Даю себе зарок, который не выполняю. Засматриваюсь на чужих женщин, хотя понимаю, что это табу. Да много всякого разного. Меня на десять минут хватает, чтобы себя контролировать. Берешься какую-нибудь умную книгу почитать, а вскоре обнаруживаешь, что в интернете висишь и что-то там комментируешь. Разве не ужасно? Мы не владеем собой. Получается, что жизнь проходит, как сон. Почти не за что зацепиться.
Несмотря на несколько путаное объяснение, Самурай прекрасно понял, о чем идет речь.
— Со мной та же самая история, — признался он. — Как будто внутри меня поселились сотни разных «я», беспрестанно меняющих друг друга. Этот Николай, к примеру, желает пива, а тот собрался на спорт. Вместе они не уживаются. Должен быть один хозяин, которому все они будут подчиняться. Одно большое Я. Личность. И я ею стану.
— Сейчас тебе не до этого будет, — усмехнулся Павел. — Не до работы над собой.
— Почему? — удивился Самурай.
— Так дочка же! Ты, братец, даже не представляешь, сколько хлопот и забот тебя ожидает. Бессонные ночи, разбитая жена, совершенно новый быт.
— А, это. Ничего, справлюсь. Все справляются. Неужели я хуже?
«Хуже, — заверил Самурая его внутренний голос. — Мало того, что у тебя нет ни жены, ни ребенка, так ведь семьи даже не предвидится. И профессия у тебя такая, что хуже не придумаешь. Убийца, с руками по локоть в крови».
Высадившись возле центральной больницы, Самурай от души поблагодарил Павла, но от денег тот отказался.
— Обижаешь, — сказал Павел. — Мы с тобой сегодня чудом одной общей смерти избежали, так что теперь вроде как побратимы. Телефонами обменяемся?
— Конечно, — улыбнулся Самурай, прекрасно зная, что очень скоро номер сменит и сам Павлу не позвонит.
Он был призраком, человеком-тенью. Призракам дружеское общение ни к чему.
Приближаясь к знакомой улочке с особняками, Самурай замедлил шаг. Если его предположения были верны, то Викторию похитили охранники «Ночной жизни», а это означало, что они вполне могут следить за домом. Иначе как выяснить, не обратилась ли Валерия в полицию? В таком случае люди Голобородько и Самурая вычислят, как только он появится. Нет, этого допускать нельзя. Для начала необходимо обнаружить пункт наблюдения, а потом уже принимать окончательное решение.
Самурай встал возле темной ограды, чтобы не выделяться на фоне снега, освещенного редкими фонарями и голубой зимней луной. Вдоль улицы стояло всего лишь две машины, поскольку здешние обитатели и их гости заезжали во дворы и гаражи. В ближней машине было совершенно темно, ее корпус был припорошен снегом, как сахарной глазурью. А вот за лобовым стеклом дальней то и дело возникало электрическое мерцание. Там явно находился кто-то, развлекаясь с мобильником. Может, играл, а может, читал или фотографии разглядывал — неважно. Важно, что шпика или шпиков удалось вычислить раньше, чем они обнаружили Самурая.
Он натянул вязаную шапку пониже, прикрыл шарфом нижнюю половину лица и пошел враскачку по пустынной улице, изображая пьяного.
Глава тридцать четвертаяЛопата и топор
У нас любят пьяных. Не так сильно, как маленьких детей или красивых женщин, но все же относятся к ним с большой симпатией. Входят в положение. Должна же быть у человека причина, чтобы напиться до скотского состояния. Таких причин превеликое множество. Хотя все их можно свести к трем основным, как в хорошем старом анекдоте.
Одни пьют с горя. Другие — с радости. А есть и такие, что, не мудрствуя лукаво, пьют с утра.
Именно такого персонажа изображал сейчас Самурай. У него хорошо получалось подражать разболтанной походке пьяного. Покачиваясь, беспрестанно шарил в карманах, словно отыскивая там что-то. Например, сигареты. Или деньги, чтобы продолжить веселье. Праздник всегда с тобой, пока ты при бабках и в пределах досягаемости магазина.
Естественно, в таком состоянии человеку не до окружающей обстановки, и Самурай в упор не замечал машины, к которой приближался. Внутри уже перестали пялиться в мобильники и наблюдали за ним из темного салона, а он туда даже не смотрел, продолжая рыться в карманах. Беглого взгляда хватило ему для того, чтобы определить: в машине сидят двое. Больше Самурай на них не глядел. И не забывал утыкаться носом в шарф, скрывая лицо.
Вид стоящей рядом машины как бы навел его на одну важную мысль, которая не может не родиться в пьяном мозгу. Оставив карманы в покое, Самурай стал расстегивать штаны. Приспичило человеку отлить, чего непонятного. Ну? Чего вы пялитесь? Вылезайте скорее, пока на вашу тачку не помочились!
Все произошло, как он и предполагал. Водительская дверь распахнулась, оттуда высунулся круглолицый охранник по кличке Матроскин.
— Э! — окликнул он. — Тут тебе не сортир. Проваливай, алконавт, пока яйца не оторвал!
— Ты своими яйцами интересуйся, а не чужими, — буркнул Самурай.
Он надеялся, что брошенной фразы будет достаточно, чтобы вывести Матроскина из себя, потому что в противном случае пришлось бы действительно пускать на машину струю, а драться с разверстой ширинкой не слишком сподручно. Тем более что удар требовалось нанести точный, выверенный до миллиметра, а голые руки Самурая начинали помаленьку коченеть на морозе.
— Ты меня достал, урод, — сказал Матроскин, распрямляясь.
В этот момент Самурай держал в правой ладони совсем не ту штуковину, которую предполагал охранник. Это была обычная пластмассовая пишущая ручка со снятым колпачком. В руке профессионального киллера она являлась не просто грозным, а смертельным оружием.
Самурай сделал ложный замах левым кулаком. Как и следовало ожидать, Матроскин инстинктивно отклонился, одновременно ставя блок. В этот момент в дело была пущена ручка, вонзившаяся в левую глазницу Матроскина.
— Ох! — сказал он, схватившись за глаз и безуспешно пытаясь вырвать оттуда скользкий от крови черенок.
Его товарищ толком ничего не увидел из салона, но уже выбирался наружу, заподозрив неладное. Это был Слон, прозванный так не за гигантские габариты, а, наоборот, в ироничном смысле, поскольку вырос всего на сто шестьдесят восемь сантиметров и отличался довольно изящным сложением, что не мешало ему быть одним из лучших каратистов Юзовска и окрестностей.
Пустить в ход какой-нибудь излюбленный прием Слон не успел. Самурай не дал ему такой возможности, обрушившись на него сверху, как снег на голову. Вместо того чтобы огибать машину, он перекатился через крышу, спрыгнул на Слона и повалил на мерзлую землю.
Каратисты — превосходные бойцы, но их навыки и опыт бесполезны во время плотного соприкосновения с противником, когда в ход идут болевые захваты, удушения и прочие уловки, годные лишь для самого ближнего боя.
Для начала Самурай уложил Слона на живот, а сам взгромоздился сверху, прижимая всем весом поясницу. Затем, поддев локтем нижнюю челюсть охранника, он откинулся назад, увлекая за собой обхваченную голову. Особо напрягаться не пришлось. Позвонки Слона хрустнули раньше, чем он успел сообразить, что происходит, и вырваться из смертельных объятий. Самурай несколько раз дернул обмякшее тело на себя, но сопротивления не последовало. Все, на что был способен парализованный противник, это хрипеть, кряхтеть и пыжиться, что не имело ни малейшего смысла.