— Боже мой, так ты ничего не знаешь?
Лорд Россендейл подвёл её к открытому окну. Тёплый ветерок играл с пламенем свечей.
— Не знаю о чём?
Лорд Джон отхлебнул из её бокала шампанского и, усадив Джейн на диван, сел рядом. Взял её за руку:
— Из Парижа нам сообщали, что есть свидетель, который может подтвердить вину твоего мужа. Или невинность, если угодно. Так вот, этот господин убит. — он замолк на долю секунды, — А убил его твой муж. Французы попросили официального содействия в поисках майора Ричарда Шарпа.
— Не может быть! — выдохнула Джейн.
— Молюсь, чтобы обвинение оказалось ошибкой. — лорд Россендейл, как и Джейн, понимал, что следует говорить в подобных случаях.
Миссис Шарп высвободила руку, встала, машинально огладила платье и медленно прошла к камину. Пряча глаза, она печально призналась:
— Как ни прискорбно, Джон, я верю этому. Ричард очень жестокий человек.
— Ну, он — солдат.
Джейн глубоко вздохнула, и тон её стал официальным:
— Ваша Милость, мне нельзя оставаться у вас.
— Дорогуша… — вскочил он.
Она подняла ладонь, прерывая его:
— Нет, Ваша Милость. Моё пребывание в вашем доме бросает тень на вашу репутацию.
Её фраза, сусальным благородством напоминающая цитату из любовного романа, тронула лорда Россендейла до глубины души.
Он бросился к ней, обнял. Джейн твердила, что имя её мужа опозорено, и отныне общение с ней компрометирует Его Милость.
— Ты не понимаешь, да? — нежно улыбнулся он.
— Я понимаю, что мой муж — убийца. — пробормотала она, уткнувшись в его мундир.
— Когда его возьмут (если возьмут, конечно), ты будешь одна, как перст. Вдова, понимаешь? Относительно моей репутации… Что может быть достойнее покровительства одинокой вдове?
Лорд Джон взял в руки её заплаканное личико и поцеловал в губы.
Джейн закрыла глаза. Муж её не был ни жестоким, ни скучным, что бы она ни говорила лорду Россендейлу. Просто мнимые чёрствость и серость Ричарда как бы извиняли её вину перед ним. Визит д’Алембора разрушил старательно создаваемую ею иллюзию и напугал Джейн. Мало того, появление капитана заставило её признаться, наконец, самой себе: она не любила Ричарда. Она любила Джона.
И Джон любил её. Они сгорали от любви, питались любовью, жили любовью. Майор Шарп убил француза и скоро, с его поимкой и казнью, исчезнет последнее препятствие на пути к счастью Джона и Джейн.
Как объяснила Люсиль, дозорного выставить на башенку не представлялось возможным. Доски перекрытия сгнили и рушились от малейшего прикосновения. Неделю промаявшись в шато, не привыкшие даром есть хлеб Фредериксон и Харпер нашли себе работу. Разобрав перегородки между стойлами в пустой конюшне, они заменили выдержанными дубовыми досками трухлявые балки, сверху покрыв просмоленной мешковиной.
— Свинцом бы ещё… — задумчиво предложил Люсиль Фредериксон.
Она виновато пожала плечами:
— Свинец дорог.
Стрелки покопались в груде хлама, занимавшей половину сарая, и выудили оттуда старый свинцовый бак для воды. Ёмкость друзья переплавили, изготовив листы, которыми зашили крышу. Теперь ей была не страшна непогода.
— Охота же вам обоим возиться. — ворчал Шарп.
— А что, бездельничать лучше? — мягко возражал Фредериксон, — У них тут мужчин — раз-два и обчёлся. А мне, признаться, такая работа по душе.
— Пусть бы вся эта чёртова развалюха рухнула. — брюзжал майор, ворочаясь на льняных простынях поверх набитой гусиным пухом перины, положенной на массивную деревянную кровать. Кожа под перевязками, притягивавшими к правому бедру лубок, невыносимо зудела, голова разламывалась, а в плечо будто набили раскалённых гвоздей. Опасаясь гангрены, доктор намеревался ампутировать руку. Харпер не дал, прибегнув вместо этого к испытанному средству — личинкам. Черви тщательно выедали поражённую некрозом ткань, не трогая живой плоти. Врач навещал больного каждый день, ставил банки и пиявок, брезгливо осматривал кишащую личинками рану, но признаков нагноения не видел. Шарп шёл на поправку. К лету, по мнению лекаря, он встанет на ноги. Правда, эскулап сомневался, сможет ли англичанин действовать левой конечностью, как раньше.
— Безмозглая французская курица! — шипел раненый в адрес Люсиль, — Чтоб твоя халабуда рухнула тебе на пустую башку!
— Ешьте суп и заткнитесь. — вежливо увещевал его Фредериксон, и Шарп хлебал с ложечки суп.
— Вкусно, правда? Этот изумительный суп мадам сварила специально для вас.
— Значит, он отравлен. — отпихнул тарелку Шарп.
— Будьте снисходительнее к мадам Кастино. Ей и без ваших ругательств худо.
— Ей худо!? А мне хорошо? Идиотка меня чуть к праотцам не отправила!
— Не отправила же. — Фредериксон собрался с духом и выпалил, — Ричард, я вас очень прошу больше не высказываться при мне о мадам Кастино в таком ключе!
Очередное проклятие застряло у Шарпа в глотке. Челюсть отпала. Фредериксон застенчиво добавил:
— Мадам Кастино — очень милая и добрая женщина.
— Господь Всемогущий! — только и выдавил из себя Шарп.
Наверно, воспари Фредериксон или подмигни вторым глазом, Шарп удивился бы меньше. Женоненавистник, находящий любовь и брак отличной темой для шуток, влюблён?!
— Я понимаю, что вы испытываете к мадам Кастино, — заторопился Фредериксон, — Не могу вас винить. Только и вы поймите мои чувства к…
Он запнулся и отвёл взгляд:
— …К Люсиль.
— К «Люсиль»?!?!?!
— Может, она и не ослепительная красавица, как ваша Джейн. — смущённо бормотал капитан, краснея, — Она умная. С юмором у неё всё в порядке. А ещё нежность… Знаете, затаённая такая нежность, женственная. Не встреть я её, никогда бы не поверил, что такие качества могут соединиться в одной женщине.
Шарп поспешно сунул в рот ложку супа, избавляя себя от необходимости отвечать капитану. Красавчик Вильям влюблён! Надо же! Это же всё равно, что ластящийся волк или Наполеон, вышивающий крестиком!
— Она же француженка! — проглотив, нашёлся что сказать Шарп.
— Француженка, и что из того? — ощетинился капитан.
— Мы воюем с ними двадцать лет…
— Уже не воюем, между прочим. — лицо Красавчика Вильяма посветлело, и он загадочно произнёс, — А там, как знать, может, и до союза дело дойдёт.
— Ага. Союз. Я понял. — Шарп подозрительно уставился на друга, — Кто-то, похоже, решил жениться. Кто-то, ещё недавно рассуждавший о превращении фей в мегер; об удовольствиях, что можно получить на час, а не платить всю жизнь; о браке, как плохом вине?
— Хорошее вино может распознать лишь тот, кому известны недостатки плохого. — нахально заявил Фредериксон, — Разве нет?
— Господи! — вырвалось у Шарпа, — Да вы по уши влюблены. Мадам Кастино знает?
— Конечно, нет! — негодующе фыркнул капитан.
— Почему «конечно»?
— Не могу же я смущать её, навязываясь со своими душевными терзаниями?
— В любви, как на войне, мой друг. Крепость берёт тот, кто решается на штурм.
— Стрелки редко идут в лобовые атаки. — парировал капитан, — Наша тактика — манёвр.
Чувства распирали Фредериксона. Он помолчал и застенчиво поделился с Шарпом опасением получить отказ из-за внешности.
— Я безобразен, как смертный грех. — со вздохом сказал капитан, трогая повязку на пустой глазнице, — На войне моё уродство было преимуществом, а в любви, боюсь, станет непреодолимым препятствием.
— Бросьте, Вильям. Вспомните женщину-свинью.
— У меня ситуация другая. — грустно заметил капитан.
— От разговора с ней вам не увильнуть. Вас же не удовлетворит участь тайного воздыхателя? Как она обходится с вами?
— Мадам очень предупредительна.
Предупредительность, хмыкнул про себя Шарп, не совсем то, чего желал бы от мадам Кастино его друг. На собственном примере зная, как долго могут распространяться влюблённые о предмете их влечения, майор предпочёл сменить тему, спросил Фредериксона, не согласится ли он поискать в деревне храбреца, который рискнёт проехаться до Кана?
— Зачем?
— Я написал письмо Джейн.
— Понимаю. — протянул капитан и вернулся к тому, что волновало его сейчас сильнее всего на свете, — Хотя ещё недавно не понимал…
Неловкое движение прожгло плечо Шарпа болью, отдавшейся в рёбрах. Майор едва не взвыл, но Фредериксон токовал, как тетерев, ничего не замечая:
— Ещё месяц назад я бы рассмеялся в лицо тому, кто осмелился предположить, что настанет день, когда я, Вильям Фредериксон, будто всерьёз помышлять о женитьбе!
— Ну да, ну да. — сказал Шарп, морщась, — Хочу, чтобы Джейн приехала сюда.
— Джейн? — осёкся Фредериксон, — Это же опасно.
— Если вы с Патриком встретите её в Шербуре, то — нет.
Боль отпустила, и Шарп смог заставить себя дохлебать супчик. Он был и вправду отменный.
— Мы могли бы снять дом, пока я поправляюсь. В том же Кане.
— Да, конечно. — идея покинуть шато по понятным причинам энтузиазма у Фредериксона не вызвала.
Нужда отпала тем же вечером. Патрик Харпер объявил, что отвезёт послание в Лондон сам:
— Пока вы оклемаетесь, сэр, я уже и назад обернусь. За Изабеллу волнуюсь.
— Она же не в Лондоне? — удивился Шарп.
— Мистер Фредериксон считает, что из Лондона легче добраться до Испании, чем из Франции. Кораблей больше ходит. Загляну в Лондон, оттуда махну в Испанию. Найду там Изабеллу с дитём и в Ирландию. У меня, наконец, будет собственный дом! Верите, сэр?
При мысли о том, что он может потерять силача-друга, Шарпа охватила паника:
— Ты же сказал, что вернёшься?
— Вернусь, куда я денусь? — Харпер положил на кровать Шарпу семистволку, — Оставляю мою крошку вам. Форму тоже сниму. Путешествовать лучше в цивильном.
— Давай, возвращайся. Нам с тобой ещё Дюко ловить.
— Намерены изловить гадёныша, сэр?
— Я этого ублюдка, Патрик, из-под земли достану. Сдохну, а достану.
Пальцы, что отрубили коменданту убийцы, окончательно расставили всё по местам. Убили графа явно с подачи Дюко. Любопытно, первой к такому выводу пришла мадам Кастино, которой Фредериксон без утайки поведал и злоключениях стрелков и о вражде Шарпа с очкастым французиком. Открытие усилило чувство вины, и без того испытываемое девушкой по отношению к Шарпу. Шарпу от её виноватости было ни жарко, ни холодно. Его заботил Дюко.