Черт! Вот это бы ни к чему. Он, получается, сел рядом с Эльзой. Это Сафронову не понравилось. Он кишками чувствовал, что этого блондина надо держать на расстоянии. Если он не уедет вместе с Ганьшиным-старшим, а это вряд ли случится, то надо будет поселить его во флигеле. Нечего ему в этом доме отираться. Охранять своего друга он сможет и на расстоянии. Благо оно в двадцать метров.
Разговор за столом не клеился. Сафронов медленно, но целенаправленно напивался. Ганьшин-старший пил меньше, но хмелел быстрее. Вова скупо улыбался и все больше жевал. Егор…
А Егор сидел и игрался с мобильным телефоном. Переросток хренов! Пить не стал. Есть почти ничего не ел. На Ельзу почти не смотрел. В разговоре участия не принимал. Что у этого залетного москвича на уме? Черт его знает!
– Может, останетесь? – спросил Сафронов у отца и его помощника безо всякой надежды. – Куда на ночь-то?
– Ничего, ничего, здесь недалеко. – Ганьшин слегка покачивался от выпитого и казался вполне довольным. – Жаль, о делах не удалось поговорить. Но, думаю, времени у нас впереди предостаточно.
– Думаю, да, – кивнул Сафронов, сильно в этом сомневаясь.
Егорка, хлыщ московский, после ужина, сославшись на усталость, сразу запросился в отведенную ему комнату. И даже с отцом не простился. А с Эльзой лишь перекинулся парой слов. И все в телефон таращился, прежде чем скрыться за дверью. И через пять минут свет в его окнах погас.
Ну что за жених, а? Он, конечно, был бы против, полезь тот к Эльзе под платье. Но приличия-то необходимо было соблюсти, нет? Хотя бы кофе вместе выпили бы на веранде.
– Чмо московское! – скрипнул зубами Сафронов, выйдя из душа и падая на кровать рядом с Нелькой. – Толку не будет. Зря мы все это затеяли.
Нелька промолчала, сосредоточив все свое внимание на его сосках. Она искупалась раньше и пласталась голышом на его кровати уже минут десять.
– Хватит! – прикрикнул на нее Сафронов и звонко щелкнул ее по заду пятерней. – Хватит лизаться! Я о деле с тобой хочу говорить.
– Говори, любимый, – промурлыкала она сытой кошкой и шлепнулась сиськами о его бок. – А то я усну!
– Некогда спать. – Он сдвинул ее на самый край, глянул строго. – Одевайся давай.
– Зачем?! – Ее нижняя губа обиженно вывернулась. – Надоела?!
– Дура, – беззлобно отозвался Сафронов. – Одевайся. Пойди послушай, о чем Саша с Эльзой разговаривают. Они ведь до сих пор на веранде сидят?
– Я голой на улицу не выходила, чтобы знать, – огрызнулась она.
Неля сползла с кровати. Дотянулась до шелкового халата, натянула его прямо на голое тело.
– Так и пойдешь? – вытаращился Сафронов.
– А как надо?! – огрызнулась она.
– Вот шалава! – выдохнул он почти восхищенно, жадно рассматривая ее зад, плотной массой колышущийся под шелком. – Ладно… Все равно никого нет. Им на глаза не попадайся. Просто послушай, о чем они там разговоры говорят, и пулей сюда, к папочке…
Сафронов задремал сразу, как подол ее халата исчез за дверью. Накрыло, будто в яму черную упал. И не сразу понял, когда разлепил глаза, что делает в его спальне Нелька. И почему у нее глаза такие тревожные.
– Ты чего, сбесилась? – прикрикнул он и сбросил с себя ее руки. – Чего трясешь?
– А чего ты спишь, как умер?! – зашипела она. – Я испугалась!
– О господи… – выдохнул он, надувая щеки, потер лоб, зевнул. – Который час?
– Половина двенадцатого.
– Ночи?
– Ну не утра же, Илюша! Я полчаса назад из спальни вышла. Чего ты?!
– А куда ходила-то?
В голове у него все смешалось. Гости, ужин, дочка, явно не сумевшая удержать внимание Егора. Что потом?
– Я ходила подслушивать. Ты велел. Эльза сидит с этим ментом на веранде. И разговаривает. Ты велел послушать, о чем. Не помнишь, что ли? – Неля изумленно моргнула раз-другой.
– Ну! Помню, – он не помнил точно, как посылал ее, но понимал, что это важно. – И о чем они говорят?
– Дело дрянь, Илюша! – вдруг выпалила Нелька и побледнела. – Дело дрянь!
– То есть?!
Он резко сел на кровати. И головная боль прошила виски и затылок. Сафронов застонал.
– Голова? – сочувственно сморщилась Неля. – Что? Таблетку?
– Коньяку плесни, дура, – прошептал Сафронов. – Таблетку! Стану я кишки травить дерьмом твоим химическим. Быстро сто граммов, ну!
Она метнулась к шкафу, закрывающему северную стену от угла до угла. Распахнула среднюю узкую створку, за которой прятался миниатюрный бар. Налила ему в рюмку. Поспешила обратно. Подождала, пока он выпьет, и прошептала снова:
– Илюша, дело-то плохо!
Он минуту сидел с закрытыми глазами, время от времени чмокая языком, смакуя послевкусие. Потом, не открывая глаз, произнес:
– Говори.
– Этот мент не разговаривает с ней, Илюша! Он ее допрашивает!
– В смысле?
Он осторожно приоткрыл глаза, прислушался к боли. Она потихоньку отступала. Не надо было все же мешать спиртное за ужином. Не знал, что делать, как себя вести с гостями. И надрался, как извозчик. Не надо было.
– В смысле, допрашивает? – повторил он, сосредочившись на бледном Нелькином лице.
– Про память ее. Про клинику в Швейцарии. Про шрам на запястье. И самое главное, про таблетки!
– Что, что, что? Про таблетки? – он сунул ей пустую рюмку, скомандовал: – Налей еще. Ничего не соображу.
Неля послушно сходила за коньяком. Налила чуть больше, вставила рюмку в его непослушные пальцы. Дождалась, пока он выпьет, подышит тяжело и глубоко. И снова зашептала:
– Он спрашивает ее о лечении, которое ей проводят. Что, говорит, за препараты вы принимаете, Эльза?
– Так и спросил? – не поверил Сафронов. И округлил мутные глаза. – Ему-то что за дело?!
– Илюша, ты что? Не понимаешь ничего, да?
– А что я должен понимать?
Он с сожалением повертел в руках пустую рюмку, намереваясь продолжить. Неля сразу сообразила, отобрала, опустила ее с грохотом на прикроватную тумбочку. Сердито выпалила:
– Он здесь не просто так, Илюша! Он здесь выполняет определенную миссию!
– Ясно какую, охраняет сына Ганьшина, – вяло пожал плечами Илья и упал спиной на подушки.
Его снова поволокло в сон. Слушать тревожный шепот Нельки стало невмоготу. Захотелось, чтобы она выключила наконец свет и угомонилась. До утра, все до утра. Вечер не задался, разве не понятно? И состоявшееся знакомство было смазано идиотской потребностью сына Ганьшина все время играться с мобильным телефоном. Может, математики все такие странные? Может, он не игрался, а считал что-нибудь? Сафронова совокупный доход, к примеру, а?
– Он охранник, Нель. – Илья протяжно зевнул, потянулся к ней громадными ручищами. – Иди к папочке, детка. Убаюкай его.
– Да на хрен ему сдался этот сынок, чтобы его охранять! – разозлилась она, уворачиваясь. – Он к его двери даже не подошел ни разу. Разве так ведут себя охранники?! Выслушай меня наконец, Илюша! Я что, зря мерзла на сквозняке полчаса, подслушивая?!
– Ну! – Он сделал над собой усилие и разлепил веки. – Ничего же не случилось, детка.
– Сегодня – да. Завтра – может.
– И что может случиться завтра? – Сафронов снова закрыл глаза и задышал ровно и спокойно, так он обычно засыпал.
– Завтра…
Ей внезапно стало скучно. Будто кто рукой провел по ее лицу, разгоняя смятение и обостряя зрение.
А чего она, в самом деле? Ей-то что? Родному папочке нет дела до того, как сейчас залетный мент его доченьку обрабатывает. А ей надо?
Ну, догадалась она, что Говоров этот Александр приехал сюда разузнать все, что можно и нельзя про Эльзу. Так это любой догадался бы. Он со своим так называемым другом детства за весь вечер парой слов не перекинулся. А с девушки глаз не сводил. И после ужина к ней будто прилип. Вывод? Он тут из-за нее. Особо догадливой не надо было быть, чтобы понять. И Илья утром прозреет. Когда трезвым будет. Сейчас с него толку никакого. Спит как мертвый. Может гореть все вокруг, он не проснется. Она знала.
– Завтра будет завтра, – пробормотала Неля и зевнула, закрывая глаза. – Завтра может быть для всех для нас сюрпризом, Илюша…
Глава 7
Разбудило его пение птиц. Он удивленно повертел головой на подушке, не понимая. Конец августа, какие птицы? Только потом понял. Это в саду у Сафронова в клетках надрываются канарейки. Он вчера, когда шел от ворот, видел клеток этих великое множество. А им прикажут, до морозов станут петь. У них, у богатых людей, все так. Они могут управлять миром, людьми, зверьем и птицами. А попутно еще и воспоминаниями.
Вспомнив вчерашний вечер, он нахмурился.
Сегодня ему станет звонить Вова, помощник Ганьшина. Спрашивать о результатах. А у него что? А у него почти ничего. Девушка ничего не помнила из своего прошлого. Ничего! Ее жизнь началась десять лет назад. В тот день, когда она на больничной койке в Швейцарии впервые открыла глаза, выйдя из глубокой комы, которую спровоцировал тяжелейший стресс.
Ничего. Пустота. Омут. Пропасть, в которой погибла ее родная сестра, сорвавшись вниз.
– Единственное, что помню, это холод, – прошептала она в какой-то момент, уставив немигающий взгляд на Сашу. – Дикий холод. Я вся сжалась в комок. И отец… Он кричит…
– А что?.. Что он кричал? – настойчиво повторял Саша, не боясь показаться невежливым, он, черт побери, тут на работе.
– Я не помню. – Эльза растерянно оглядывалась вокруг себя так, как если бы потерялась. – Я даже не уверена, что помню это.
– Как это?
– Иногда мне кажется, что это мне просто приснилось…
Вот и вся история. И что он сможет вытянуть еще? Она, правда, пообещала сегодня принести ему таблетки, которыми потчует ее Ерофеев Андрей Сергеевич. Но Саша не был уверен, что у нее получится. По словам Эльзы, противный доктор всегда стоит перед ней со стаканом воды и дожидается, когда она проглотит.
– Я попробую, – пообещала она и ушла к себе.
Саша пошел во флигель, где его разместили. И проторчал без сна в тесной комнате часов до четырех утра. В комнате сначала показалось душно, о