Все три брата даже привстали за столом.
— Ты это серьезно? — спросил Деифоб. — Тебе этого хочется? Да?
— Да, мне этого хочется! — щеки Ахилла вспыхнули, но он этого не замечал. — Я никогда не видел ничего прекраснее и не хочу, чтобы это… чтобы это исчезло. Мне кажется, я всегда хотел увидеть ее. Или, может быть, во сне я ее уже видел. Вы мне не верите? Или думаете, что я пьян?
— Я тебе верю. Я знаю, что ты так чувствуешь, — серьезно сказал Гектор. — Когда я звал тебя сюда, я знал, что ты тоже полюбишь Трою.
— Почему?
— Потому что я ее люблю. А мы похожи. Да будет Троя, братья! Эвоэ!
Во дворец они возвратились, когда солнце уже склонялось к закату.
Приам и Гекуба уговаривали Ахилла остаться еще на одну ночь, и ему самому тоже очень этого хотелось, но он понимал, что должен ехать: нельзя было позволить Агамемнону и ахейцам первыми заподозрить его в общении с троянцами — он сам скажет им о своем визите в Трою, и о Гекторе, и обо всем остальном.
Надо было ехать.
Уже взошла луна, когда колесница Пелида выкатила на площадь Коня и стала. Гектор один провожал своего друга до самых Скейских ворот — остальные простились с ахейским героем во дворце: он испытал в этот день слишком много потрясений, чтобы согласиться еще и на долгие, торжественные проводы. Его пугала еще одна мысль — Троя слишком потрясла и слишком ему понравилась… он боялся, что, поддавшись ее чарам, вовсе не захочет отсюда уходить.
Они с Гектором вдвоем сидели в колеснице и медлили проститься. Луна вставала все выше, расплескивая по площади густые струи своего неживого блеска. Он воспламенил огромную фигуру Троянского Коня, и в ее прекрасных очертаниях появилось что–то пугающее, будто какая–то тайная жизнь пробудилась в мертвой статуе.
Проследив за взглядом друга, обращенным на статую, Гектор тихо проговорил:
— В легенде об основании Трои есть одно странное место… Когда Троянский Конь, посланный Аполлоном, обошел то место, где предстояло встать городу, на земле остались камни — они остались там, где он бил копытом. По этим камням и определили, как строить стену. Но старый прорицатель, пришедший с гор в первые же дни строительства, сказал Илу, первому троянскому царю: «Не забудь — этот конь вышел из моря с восходом солнца и ушел в море на закате. Вы должны сделать его статую и обязательно каждый год, в день праздника Аполлона, подвозить ее к морю, а потом опять увозить в город. Если вы перестанете делать это, конь на вас разгневается и погубит город!» Я сейчас подумал, что ведь вот уже одиннадцать лет он у моря не был…
— А его можно сдвинуть с места?! — изумился Ахилл, разглядывая колоссальную статую.
Гектор улыбнулся.
— Никто не верит, пока не увидит. Вот будешь у нас на празднике Аполлона, сам убедишься. Там внутри есть специальные механизмы, а в ногах статуи — колеса. И благодаря этому Коня довольно легко можно привести в движение.
— Хочу верить, что увижу это! — искренно проговорил Ахилл и вдруг спросил: — Послушай, Гектор, а что ты станешь делать, когда наступит мир?
— Я? — Приамид продолжал улыбаться. — Мы с Андромахой сделаем еще пятерых или шестерых сыновей и трех–четырех дочерей. Еще я буду тренировать молодых воинов и заниматься с ними на площади Ареса — мир ведь можно сохранять, только имея могучую армию, ты и сам это знаешь. А еще… Ну, если я буду уверен, что несколько лет подряд Трое ничто и никто не будет угрожать, то обязательно попутешествую по всей Ойкумене и за ее пределы! Я всегда мечтал увидеть истинную величину мира.
— Я бы тоже хотел… — задумчиво произнес Ахилл.
— Так и поедем вместе.
В голосе Гектора прозвучала такая непоколебимая уверенность в возможности этого, что Ахилл тоже радостно улыбнулся.
— Хотелось бы. Ну что же… луна высоко, дорога хорошо видна. И мне пора. Верю, что мы вскоре еще увидимся, Гектор!
— Я тоже в это верю.
И вновь они обнялись так крепко, будто много–много лет были связаны самой тесной дружбой.
ЧАСТЬ IIТАЙНЫ АМАЗОНОК
Глава 1
Лань неслась с такой быстротой, что лес вокруг превратился в сплошное мелькание полос — свет, тень, белизна, чернота, свет, тень, опять провал в темноту…
Ахилл преследовал беглянку так долго, что временами ему приходило в голову, будто его морочит какое–то лесное божество — и эта невероятная скорость, с которой неслась лань, и ее исчезновения за каждым стволом и появления чуть не за сто локтей, будто она могла одолеть их одним прыжком, — все это вызывало ощущение игры, насмешки — «лови, лови — все равно не поймаешь!»
Но именно эта недоступность и неуловимость все больше распаляли охотника — он был совершенно уверен, что в конце концов догонит быстроногого зверя, и вкладывал все силы в этот нескончаемый бег.
Уже, кажется, раз десять лань оказывалась на расстоянии выстрела, и герой поднимал лук с заранее заготовленной стрелой. Он уже целился… И вновь — прыжок, и тени деревьев мелькали и двоились между ним и его добычей.
Иногда беглянка начинала уставать и сбавляла скорость бега. Но в эти же мгновения и ее преследователь чувствовал, что сердце готово выскочить, пробив ему грудь изнутри. Лишь на миг замедлял он свой бег, потом целился… и тут же лань снова делала скачок, будто силы ее удваивались, и она летела вперед, увеличивая разрыв.
Ахилл понимал, что надо бы бросить вконец измотавшее его преследование. Но его уже разбирала досада — неужели ему, «быстроногому Ахиллу» не догнать это упрямое животное? Он знал, что лани бегают зачастую быстрее лошади, и не зазорно человеку отстать от нее, однако гордость побуждала догонять и догонять ускользающую красавицу.
Они бежали через лес, покрывавший один из пологих склонов справа от Троянской долины. Этот склон перерезало не менее десятка речушек, и базилевс вспомнил, что сейчас они как раз приближаются к одной из них. После обильных осенних дождей речки расширились, стали бурными, и быстро перебраться через такой поток было невозможно.
«Вот тут–то я тебя и подстрелю! — подумал герой, ускоряя бег, насколько это было возможно после почти двухчасовой гонки. — Лишь бы вода не унесла тушу… Надо было взять с собой Тарка!»
Деревья расступились и открылась речка, еще более широкая и стремительная, чем представлял себе преследователь. Поэтому он едва не прирос к месту от изумления, когда увидел, как лань, доскакав до самой кромки берега, не остановилась и не кинулась, на худой конец, в воду, а взвилась в воздух… Такого прыжка Ахилл не видел ни разу в жизни. Золотистое с белыми пятнами тело сверкнуло над блестящими струями, перелетело поток и… копыта лани коснулись противоположного берега в полулокте от воды!
— Ах, сатиры рогатые! — закричал герой в ярости.
У него мелькнула мысль: не может он не сделать того, что удалось какой–то лани, и в следующий миг его ноги сами собой оттолкнулись от земли, и он тоже прыгнул.
Но лань совершила безумный прыжок, спасая свою жизнь, тогда как Ахиллом двигали досада и упрямство. И он не одолел речку, а врезался в воду локтях в четырех от берега. Одуряющий холод горного потока хлестанул под самое сердце. Ноги заскользили по камням, и герой опомнился, уже цепляясь за ребристый обломок базальта, с помощью которого он с трудом вытащил себя из реки. Вода лилась с него струями: хитон, плащ, волосы — все было мокрым насквозь.
«Ну точно, это шутки сатиров!» — уже в совершенном бешенстве подумал Ахилл. Словно в подтверждение этой мысли, ему померещился задорный, как будто бы детский смех, долетевший из чащи, что начиналась в трех сотнях локтей. К этой спасительной чаще мчалась теперь лань. Ахилл чувствовал, что уже ее не догонит — он сильно расшиб о камень левое колено, по ноге текла, смешиваясь с водой, струйка крови да и стрелу он уронил в реку, а достать из колчана и наложить новую уже не было времени: сейчас беглянка скроется среди кустов, более густых, чем по ту сторону речки, и у него едва ли хватит сил гнаться за нею еще столько же.
Он все же выхватил новую стрелу и наложил на лук, в отчаянной надежде попасть даже на таком расстоянии. Но в тот миг, когда герой натягивал тетиву, а беглянке оставался уже лишь один прыжок до спасительной кущи, раздался тонкий звон, из леса рванулась стрела и пронзенная ею лань замерла в середине прыжка и рухнула на землю мертвая.
— Эй, кто там? — крикнул Ахилл, не зная, злиться ему или радоваться, что проворное животное все же не скрылось в лесу. — Кто посмел отнимать мою добычу?!
— Поделим ее! — донесся из леса звонкий голосок. — Она все равно ушла бы…
Стиснув зубы и стараясь не прихрамывать, герой направился к убитой лани. Он не удивился бы и не испугался, если б из чащи действительно, корча рожи, вылез сатир, чтобы попытаться утащить тушу. Герой готов был прогневить лесных богов и задать хорошую взбучку нахальному чудищу, посмевшему, кроме всего прочего, смеяться над ним!
Но навстречу ему из леса выбежали… две девочки в светлых туниках, опоясанные кожаными ремешками. В руке у старшей, темноволосой смуглянки лет тринадцати, был лук — тетива его еще чуть дрожала. Младшая, лет девяти, похожая на крошечную нимфу, рыжеволосая, с огромными зелеными глазами, перестала смеяться и завороженно смотрела на подходившего к ним великана.
— Ой! — вырвалось у нее. — Это же и есть Ахилл! Другого такого не может быть! Да? Ты — Ахилл?
— Я‑то Ахилл! — в полной растерянности герой не знал, что говорить и, главное, что думать. — А вот вы кто такие и что тут делаете?
— Я — Авлона, — отвечала малышка, — а это — Крита. А можно мне тебя потрогать?
— Назад, дерзкие девчонки! — прогремело из леса. — Что за вольности?
Кусты затрещали, и из них выступил крупный темнорыжий конь. А на нем… Ахилл подумал бы, что сошел с ума и бредит, но, еще не видя, он уже узнал этот голос… То была Пентесилея!
— Как ты посмела, Крита, стрелять в зверя, которого не ты загнала? — гневно обратилась амазонка к девочке с луком, сразу же смущенно опустившей голову. — Убежала бы лань, или нет, сказать трудно — но она, в любом случае, была не твоя. И что за дикие просьбы, Авлона: «Можно потрогать?» Ты что, овечий сыр покупаешь?