— Хочется. В том, что случилось, его вины нет. Но мы, боюсь, чужие друг другу… Я его увижу, конечно. Но всех этих… победителей видеть не хочу! Я бы хотел вернуться сюда, если ты мне позволишь.
— Почему я‑то? — не понял Гектор.
— Потому что теперь царь Трои — ты.
— Что–о–о?
Гектор резко подался вперед и, сморщившись от боли, откинулся на подушки.
— А ведь он сказал правду! — тихо проговорил Деифоб, в этот день тоже почувствовавший себя много лучше, но все еще лежавший неподвижно. — Троя сожжена, но она существует, и ее можно и нужно возродить. Род Приама не истреблен — остались мы, трое его сыновей, жива наша отважная мать, и есть надежда отыскать других. И потому теперь ты, старший из нас, должен принять на себя имя царя Трои.
— О, боги!
Казалось, Гектор впервые утратил спокойствие. Его взволновала не мысль о том, что его объявляют царем в сожженном и опустевшем царстве, но внезапно родившаяся надежда на воскрешение Трои.
— Не мало ли нас тут для целого города? — проговорил герой, вновь скользя взглядом по лицам своей матери, братьев, Ахилла, Пентесилеи.
— Троя сожжена, но Троада не вымерла, — откликнулась Гекуба. — Ахейцы разорили большую часть городов, зато возникло множество селений, откуда придут сюда люди и станут нам помогать. И потом — почему, думаешь, я жгу вечерами эти костры? Я уверена, что живы и другие троянцы.
— И я уверен, — подхватил Ахилл. — Слушай, Пентесилея, мы с тобой были в городе. Как по–твоему, сколько мертвых мы видели?
— Думаю, около тысячи, считая останки людей, уже растерзанных хищниками, — ответила амазонка, привыкшая определять потери в бою с одного взгляда. — Из них человек двести ахейцы, остальные троянцы.
— И у меня такие же подсчеты, — кивнул Пелид. — Правда, мы были не на всех улицах, не везде смотрели. Не поднимались в верхний город, не заходили во все дома. Но в той части города, где мы были, и во дворце, безусловно, больше всего жертв: туда обрушился первый удар. Давайте считать, что мы видели тысячу мертвых и предположим, что жертв в пять, ну, в шесть раз больше. Получается шесть тысяч убитых. Допустим, около пяти тысяч увезли в рабство. Больше невозможно: кораблей не хватило бы, учитывая еще и то, как ахейцы перегрузили их данью и еще наверняка догрузили награбленным. Считаем: одиннадцать тысяч. А жителей в Трое было больше двадцати тысяч, ты сам мне это говорил, Гектор. Значит, около девяти… ну, восьми тысяч человек, вероятно, спаслись и успели бежать через верхний город в горы. Конечно, кто–то ушел далеко и не вернется, часть людей могла погибнуть в лесах, попасть в лапы зверью, часть, конечно, приютят пастухи, кто–то дойдет до дальних селений… Но из Троады они не уйдут: далеко ли уйдешь, имея только то, что успел на себя надеть? Их можно будет разыскать и вернуть. А уж остальное — дело времени. Каменные здания города можно восстановить — их стены огонь почти не повредил, остальное снова отстроится. Вот достойное дело для молодого царя. И я бы хотел в этом участвовать, потому что более многих других виноват в том, что случилось. Позволь мне, Гектор!
— Перестань, наконец, говорить глупости! — воскликнул Приамид–старший. — То есть все, что ты сейчас сказал, как раз очень умно и правильно, и я начинаю верить, что все это возможно. Но не смей спрашивать моего позволения на то, что давно уже — твое право: мой отец, если помнишь, сказал тебе, что в Трое ты теперь навсегда свой. Не поступлю же я против воли покойного отца?
— Эвоэ! Мы отстроим Трою! — завопил юный Троил, вскакивая. — Эвоэ! Она будет еще лучше, чем раньше, и проклятущие ахейцы полопаются от злости! Хоп, хоп, хоп!
И он завертелся и запрыгал на месте. Но места было слишком мало, и мальчик тут же зацепил ногой самодельный треножник, так тот едва не рухнул вместе с варившейся на нем похлебкой. Елена, как и накануне, занятая стряпней, едва успела подхватить полный чан. В одной руке у нее был, по счастью, кусочек овчины, другую она сильно обожгла и вскрикнула от боли, но не выпустила ручку драгоценной посудины.
— Троил, угомонись! — прикрикнула на младшего сына Гекуба. — Ты ведешь себя, как неразумный ребенок… Я тоже верю, что мы возродим нашу Трою, я совершенно уверена, что отыщутся Андромаха с Астианаксом, верю, что, возможно, живы и другие наши родные. И остальные верят. Но что будет, если мы все сейчас запрыгаем по шатру, будто барашки?
В это время полог откинулся и вбежала Авлона, которая, по приказу Пентесилеи, несла дежурство возле шатра.
— К нам кто–то едет! — закричала она. — Судя по тому, как сидит в седле, это наша, амазонка…
— Должно быть, Крита, — сказала Пентесилея, вставая. — Как раз вчера я приплыла бы с Ламеса, закончив искупительные молитвы, если бы мне не пришлось уплыть днем раньше. Она, наверное, приехала меня встретить, увидела, что обычное место на берегу пусто, отправилась сюда и увидела, что города нет…
Царица оказалась права. Ее юная оруженосица прискакала из Темискиры днем раньше и, напрасно прождав на берегу до рассвета, пустилась на поиски. Увидав сгоревший и полуразрушенный город, она всерьез испугалась за Пентесилею: что, если та вмешалась в битву и погибла? Поэтому, встретив царицу живой и невредимой, девочка даже завизжала от радости.
— Я тоже рада тебе, моя Крита! — сказала Пентесилея, обнимая юную амазонку. — Без тебя мне будто чего–то не достает. Хотя сейчас я, наверное, богаче всех, кто здесь находится. Здесь все что–то потеряли, что–то очень дорогое, и только я одна не потеряла, а обрела… И еще: теперь нам дорог каждый воин, а ты — еще одна секира.
— Я готова служить тебе, госпожа! — ответила Крита. — Совет принял твою просьбу об отъезде из Темискиры и согласился избрать новую царицу, несмотря на совершенный тобою обряд искупления. Раз ты сама так хочешь… Скорее всего, изберут Аэллу. Но… — тут она запнулась, — но все очень жалеют, что ты уходишь.
— Я ухожу к своему мужу, — сказала амазонка. — Многие так уходили. Ну, не многие, но некоторые… Привяжи коня, Крита, и идем в шатер. Отдохнешь с дороги, а вечером будешь дежурить. Здесь опасно не выставлять караул: кругом хищники и неизвестно, кто еще — а здоровых среди нас мало.
В этот вечер на ужин ели мясо козы, подстреленной Критой еще накануне, неподалеку от мыса, и выпили по несколько глотков хлебного вина, которое оруженосица привезла из Темискиры. А ночью разразился сильнейший шторм, и сумасшедший ветер набросился на шатер, норовя вырвать из земли слабо вбитые колья и лишить уцелевших троянцев единственного убежища.
— Нельзя допустить, чтобы шатер сорвало! — крикнул Ахилл. — На таком ветру, при таком холоде, раненые долго не выдержат! Нельзя, чтобы погас очаг!
Он встал меж двух опор шатра, раскинул руки во всю ширину и ухватился за обе опоры, удерживая их вертикально. Пентесилея вцепилась в третью опору, Троил с Терситом поддерживали четвертый столб. Крита, Авлона, Елена, Гекуба с разных сторон старались придавить к земле края полога, которые то и дело вырывало из рук, и тогда шквалы ливня влетали в шатер, грозя залить пламя, тлеющее в очаге.
Море ревело и выло, будто с кем–то билось насмерть. Вздыбленное, оно отвоевало у берега десятки локтей, и темные, в рваной пене валы подступали вплотную к утлому убежищу людей. В грохоте волн, в истерических воплях буревестников, метавшихся над стихией и то и дело сметаемых ветром, как клочья дыма над очагом, в отдаленном грохоте грома, особенно страшного зимою, когда гроза бывает так редко, — во всем этом могучем, грозном хоре людям мерещился рев морских чудовищ и хохот ночных демонов, пожелавших добить упрямый Приамов род и тех, кто остался ему верен.
— Нас зальет и утопит! — вскричала Гекуба в отчаянии. — Надо отсюда уходить!
— Нет! — Ахилл стоял, как вкопанный, поддерживая опоры шатра, которые буря, будто живая, пыталась вырвать из его рук. — Берег высокий и море далеко. Оно не может достать нас здесь. Пускай кто–нибудь выйдет и посмотрит, насколько близко подступила вода.
Троил, пригнувшись и приоткинув полу шатра, вылез из него и почти тут же вкатился обратно.
— Там темно и холодно, как в царстве Аида! Меня чуть не оторвало от земли и не унесло! Даже конь Криты шатается под напором ветра, его только привязь и держит. А море не достает нас локтей на сто.
— Значит, уже не достанет! — подал голос Гектор, которому было особенно горько, что он не может помочь Ахиллу и остальным. — Сейчас уже время отлива, и шум бури стихает.
Но прошло еще часа три–четыре, покуда ветер не начал, наконец, слабеть. Его порывы стали короче, шквалы дождя реже. Волны медленно и неохотно отползали, отступая с отвоеванной ими земли назад, в свои исконные владения. На рассвете ветер, собрав остатки сил, ретиво погнал тучи прочь.
Буря кончилась.
Глава 8
Шатер троянцев устоял, но вид у него после шторма был печальный: намокшие стенки провисли и хлюпали на слабом ветру, полы обтрепались. Правда, солнце быстро высушило плотную ткань, но от этого в ней еще отчетливее засветились дыры, оставленные ветвями и сучьями, которые швырял в беззащитный шатер безумный ночной ветер.
— Надо куда–то перебираться отсюда, — сказала Гекуба, заново развешивая на сорванных бурей и вновь укрепленных меж кипарисовыми кустами ремешках полоски холстов, предназначенные для перевязки раненых. — Сейчас море успокоилось, но оно снова взбунтуется… На моей памяти такое уже бывало: не успеют закончиться осенние шторма, как почти тут же начинаются зимние. Шатер не защищает от них. А раненым нужны покой и тепло.
— Но перебираться некуда, мама! — возразил Троил. — В городе — полно зверей, дома кое–где еще горят — во–о–он виден дым! Вблизи никаких поселков, ничего. А далеко нам просто не уйти — трое тяжелораненых, лошадь только одна…
Они совещались среди зарослей кипариса, где царица Трои пыталась привести в порядок свое поврежденное штормом хозяйство. Впрочем, в совещании принимали участие все обитатели шатра — теплый солнечный день позволил отогнуть одну из стенок, чтобы раненые могли дышать свежим после грозы и бури морским воздухом и слышать все, что говорили остальные, занятые кажды