й своим делом. Гекуба собирала, полоскала в ручье и сушила ленты бинтов; Ахилл возился с найденным на берегу помятым медным нагрудником, стараясь вернуть ему форму и намереваясь приделать оторванные застежки; Пентесилея обтачивала ножом нарезанные в соседней роще ветви, собираясь приладить к ним оперение и наконечники, привезенные Критой из Темискиры; юная оруженосица царицы амазонок стояла на страже, вернее, сидела на камне перед шатром и старательно осматривалась — но чаще смотрела на Троила, который ловко, со сноровкой взрослого мужчины, разогревал над костерком найденный им недавно лук с порванной тетивой, намереваясь натянуть новую; Елена, присев на корточки, зашивала порванную снизу стенку шатра, используя вместо иглы острый кончик ножа и вместо ниток — козьи жилы; Авлона возилась в шатре с очагом.
Среди них не было только Терсита: он с утра вызвался пройтись вдоль линии прибоя, по полосе берега, которую ночью заливала вода. Спартанец знал, да и остальные не сомневались, что там можно насобирать немало рыбы и раковин.
— Нам лучше бы не уходить далеко от Трои, если уж мы так твердо решили, что будем ее возрождать! — заметил из шатра Гектор. — Но здесь действительно небезопасно — если шторма будут повторяться, нам тут станет несладко. У Деифоба, кажется, снова лихорадка…
— Просто было холодно, вот и все… — ответил Деифоб, но таким слабым голосом, что не успокоил, а скорее напугал остальных.
Ахилл молчал, сосредоточенно вертя в руках нагрудник, который под его могучими пальцами прогибался и менял форму, как свежая лепешка. Наконец, герой поднял голову.
— Наш грот в апельсиновой роще не подойдет! — проговорил он задумчиво. — Он мал для нас всех — в нем было бы еще теснее, чем в этом шатре. Найти бы вблизи какое–то жилье… Ну не вблизи, хотя бы в пределах бухты или рядом с нею. Хоть какое жилье!
— Есть такое! — неожиданно вмешалась Елена.
Все удивленно посмотрели на нее. Спартанка почти всегда молчала, она даже редко поднимала глаза, все время выполняя какую–то работу и, кажется, больше всего желая, чтобы ее совсем не замечали… Ее никто и не замечал — всем было просто не до нее.
— Есть такое жилье, — повторила женщина тихо.
— Ты о чем это? — спросил Гектор. — Вблизи Трои есть подходящее жилье для нас? Но все ближайшие поселки давно разорены ахейцами.
— Поселки — да! — сказала Елена. — Но за южной оконечностью бухты, за полосой рифов, есть еще одна бухточка, в нее впадает горная речка — я забыла, как она называется… Выше по ее течению, но очень–очень близко от берега маленькой бухты, в лощине, стоит хижина старого пастуха Агелая. У него даже не одна, а две большие хижины — когда–то он имел семью, но сейчас живет один. Его ахейцы не трогали, потому что там кругом скалы, кажется даже, что к берегу в этом месте и не пройти. Туда только с моря легко добраться, но кораблю не войти в мелкую бухту, там во время отлива и лодка не пройдет. Вот старик и живет себе спокойно… И, я думаю… Думаю, он бы нас принял. Там много места, а Агелай — очень хороший человек! У него — козы и овцы, молоко, сыр… Там было бы спокойно. И пути туда, если ехать морем, ну… часа четыре по солнечным часам.
— Постой! — воскликнул Гектор. — Агелай, это… Это же — дед Париса, то есть тот самый пастух, которого считали его дедом, пока не открылось, что он сын троянского царя и царицы!
— Ну да… — смущенно пролепетала Елена. — Дедушка Агелай. Мы… мы с Парисом иногда ездили к нему в гости, когда не было боев, когда это было безопасно. Уходили через западные ворота в верхнем городе и навещали его. Парис по–прежнему любил старика, и тот очень любил Париса. Правда, в последнее время мы у него не бывали, но Парис справлялся у пастухов, которые пригоняли в Трою скот, и те говорили, что дедушка жив–здоров.
— А почему вы больше туда не ездили? — спросил Ахилл. — Хотя бы во время перемирия?
Елена вспыхнула, сверкнула глазами, но тут же опустила голову и проговорила почти спокойно:
— Возможно, Парис и ездил. Просто мы стали почти чужими, и я не хотела с ним нигде бывать. Мне не хотелось вообще его видеть!
Этот резкий, почти истерический возглас вырвался у женщины против воли, и она тут же умолкла, закрыв лицо руками.
— Отчего тебе было не пойти к царю Приаму и не сказать, что ты готова уйти к своему мужу Менелаю? — жестко спросила Пентесилея.
— Хорошо так говорить амазонке, которая не умеет жить под властью мужчины! — воскликнула Елена. — Я боялась, что Менелай меня убьет… и… и он ведь чуть не убил меня! А если бы о моих намерениях узнал Парис, то тоже мог бы меня убить. И вот он бы убил обязательно! О, вы все не знаете, вы не знаете до конца, что это за человек! — она сорвалась и кричала, глотая слезы, прижав ладони к щекам, не замечая, что от ее пальцев, выпачканных в золе, на лице остаются грязные полосы. — Вы не знаете, на какую бездну подлости способен ваш красавец Парис!
— Я знаю, что в нем было больше зла, чем добра! — проговорила Гекуба — без гнева, но так печально, что истерика Елены тут же унялась.
— Прости меня, матушка! — воскликнула женщина, бросаясь к ней и хватая ее руку. — Ты — его мать… И ты его любишь. Но и я любила его. И только я одна знаю до конца, что он мог сделать!
— Я тоже знаю.
От этих спокойных слов все сразу замолчали. Ахилл так же сидел на камне, положив на колени медный нагрудник, но его лицо в этот момент выражало такую ненависть и отвращение, что все, кто видел его, вздрогнули. Гектор пристально посмотрел на друга, привстав со своей лежанки. Тот ответил на его взгляд, и троянский герой все понял.
— Не может быть! — прошептал он.
— Может быть, Гектор. Может быть. Да ты и сам давно догадывался… Я не хотел говорить ни тебе, ни, тем более, Гекубе, но… раз неизвестно, где сейчас Парис, где он был во время взятия Трои… Скажи, Елена, коли уж ты сказала так много: ты ведь догадывалась, что Парис хочет убить Гектора?
— Я это знала, — твердо сказала спартанка. — Я знала, что он прячет яд, украденный из аптеки Кея, слышала, как он спрашивал у одного из рабов Гектора, пойдет ли он на второй день праздника Аполлона в храм, как делал это всегда… Я догадывалась давно, что есть какая–то тайна, которой Парис боится, и о которой Гектор, наверное, знает.
— Да не знаю я никакой тайны! — воскликнул герой, от волнения вновь привставая на лежанке и тут же опять откидываясь на подушки. — Не знаю я ничего. Это он… это Парис думал, вероятно, что я о нем что–то знаю!
— Значит, та женщина его обманула! — закричала Авлона, от волнения едва не роняя на себя медный чан, который она в это время устанавливала на треножник. — Значит, это с ним она и говорила! Я помню, он грозил, что ее убьет, а она как крикнет: «Я уже все рассказала Гектору!»
— Что за женщина, Елена? — спросил, хмурясь, Гектор. — Ты о ней знала?
Спартанка усмехнулась:
— Я знала, что у него есть женщина, с которой он постоянно проводит время, и что она бывает во дворце. А, может быть, она там жила. И он ее боялся.
— Вот и ответ! — воскликнула Пентесилея. — Парис мог убить ее — вот она ему и сказала, что тайну знает еще и Гектор. А о том, что этот урод может убить Гектора, она не подумала, или ей это было безразлично… Не знаю, погиб ли Парис в день падения Трои или скрылся, но если он жив, на моем пути ему лучше не попадаться!
— Значит, я была права, когда хотела убить его еще в младенчестве! — прошептала Гекуба, сделавшись белее холстов, которые держала в руках. — Значит, ты зря помешал мне, Гектор.
— Значит, зря! — эхом отозвался он.
— Почему же ты не предупредила Гектора, Елена? — спросил Троил, не меньше других потрясенный всем, что услышал.
— Как я могла? — спартанка истерически расхохоталась. — Он давно уже приставил ко мне своих рабов и рабынь, они от меня ни на шаг не отходили, я даже в своей спальне ни мгновения не бывала одна! Он боялся, что я убегу от него к ахейцам, боялся, что я о чем–то догадываюсь… Он всего боялся и ненавидел меня! Но я ухитрилась в тот день послать рабов с поручением рассказать Гектору о якобы подрытой ночью стене дворца и о том, что кто–то пытался туда проникнуть, и это задержало его надолго. Я знала, что с наступлением утра в храм придет жрец Хрис, появятся люди, и убийство станет невозможно. Я только не думала, что ты, богоравный Ахилл, тоже придешь туда на рассвете. Я виновата в том, что он тебя…
— Ты спасла Гектора, и за это я тебе прощаю то, что случилось со мной! — искренне воскликнул герой. — Ведь среди родни моего друга нет великой морской богини!
Взгляд, брошенный им при этом на Пентесилею, выражал столько лукавой нежности, что молодая женщина, только что кипевшая негодованием, сразу вспыхнула и смущенно отвернулась.
— Таким образом, многое прояснилось, — сказал Гектор, и от его волос по лбу и щекам скользнули тонкие струйки пота — волнение и напряжение дорого стоили раненому герою. — Хорошо, что мы заговорили о старом Агелае и его хижине. Мама, прошу тебя, приди в себя. Мама, я знаю, что тебе больнее нас всех! Но ты такая сильная! Среди этого ужаса ты оказалась самой сильной. Я знаю, о чем ты думаешь.
— Ты ошибаешься, Гектор! — голос Гекубы прозвучал твердо, и ее глаза, когда она, отложив влажные холсты, вошла в шатер и подошла к сыну, были совершенно сухими. — Я не об этом думаю. Я думаю, как нам воспользоваться советом Елены. Он очень разумен. Хижина Агелая могла бы нас спасти. Это близко от города, там место, защищенное от штормов — я ведь прежде там тоже бывала. А тебе, Антенору и особенно Деифобу сейчас нужнее всего покой и хорошая пища. Только вот как мы туда доберемся? У нас нет лодки.
Все поняли, что этими словами царица намеренно прерывает страшный для нее разговор. И сразу стали обсуждать, как поскорее добраться до маленькой бухты и хижины старого Агелая.
— Можно пройти берегом до скал, дождаться отлива и перебраться по воде в малую бухту, а оттуда на берег! — предложил Антенор.
— Не выйдет, — возразил Гектор. — Я это место тоже помню — у меня там корабль однажды сел на мель. Дно неровное, да и расстояние вдоль рифов слишком большое. Так–то дойти можно, но нас троих тащить!.. Я, пожалуй, через два–три дня и смогу вставать, но вряд ли сумею твердо ступать на правую ногу. Может быть, она и не сломана, но разбита сильно… Деифоб еще очень плох, да и ты, Антенор, тоже пролежишь еще немало. А если сделать плот?