— Да подождите вы со своей Любашей! — перебил мужика Шутиков. — Ваша Любаша дома, пирожки вам печет, а куда моя Ю-Юшечка подевалась? Мертвая, мать вашу за ногу!! У вас тут что, сектанты на кладбище покойников воруют, или как мне все это понимать? Как? Где моя Ю-Юшечка, а?
Шутиков впервые в жизни пожалел, что каждое утро бреет голову, потому что если бы в данный момент у него были волосы, то он с удовольствием бы их рвал. (И метал бы чем-нибудь тоже. Например, теми же волосами.) Но Шутиков искренне полагал, что настоящий мужчина должен быть бритым наголо, и теперь был лишен вышеозначенного удовольствия.
— У нас? Сектанты? Не-е-ет! Тут у нас нет никаких сектантов! — оскорбился мужик. — И мы не знаем, кому она понадобилась. Говорят, эта Юлия была ведьмой! Неудивительно, что даже после смерти у нее все не по-людски, не по-христиански!
— Ну, ведьма, ну и что тут такого? — подбоченился Шутиков. — Завидки за одно место кусают, что ли? Лучше скажите, где мне теперь жену искать.
— Откуда я знаю? В милицию обратитесь.
— В милицию! Вот остряк! Юморист, блин, на всю хату! ГДЕ, СПРАШИВАЮ, МОЯ ЖЕНА?! — взревел Шутиков. — Куда она могла пропасть! Мертвая! Из могилы! Это вообще что такое — кладбище или черная дыра??
— Достали уже, та скать, эти ведьмы, и их мужья тоже в печенках сидят! — вставил реплику прежний мужик, являющийся, по-видимому, обладателем нескольких печеней, а не одной, как у всех нормальных людей.
Пока мужчины орали друг на друга, выясняя, кто украл Шутикову, Люська еще раз, более внимательно взглянула на памятник. И остолбенела. На надгробии была фотография… нет, вы не поверите… мадам Джулии! Той самой мадам Джулии, что не далее как вчера наобещала Люське с три короба — и страшное проклятие с нее снять, и венец безбрачия, а сняла с нее не страшное проклятие и венец безбрачия, а драгоценности. Вот так, дорогие мои, тесен наш шарик (земной, если кто не понял), привыкайте к сюрпризам!
И вот тут-то, пока Люська глядела на фотку мадам Джулии на памятнике, до нее наконец начало доходить. Мозаика стала потихоньку складываться, ситуация предстала в ином свете.
«Мама, роди меня обратно! — мысленно взмолилась Люська и посмотрела в синее-синее небо. Где-то там летала ее мама. Ну и папа тоже. — Вот так номер! Нарочно не придумаешь! Эта Шутикова Юлия и есть мадам Джулия! — вот же ее фотка на памятнике. Бли-и-ин, это что же получается? Она мертвая?… Выбралась из могилы и прошлась по проспекту, чтобы мне погадать? Но… — растерялась Люська. — На фиг оно ей было надо? Что-то я ничего не понимаю… Это она, точно она, память на лица у меня хорошая. Теперь точно ясно одно: Шутикова — это вчерашняя мадам Джулия. Ой! — внезапно озарило девчонку. — Ну сто процентов! „Джулия“ — это же, наверно, „Юлия“, только по-заграничному. Типа как Люська и Люсьен. Вот так фишечка… Кому расскажу — не поверят, за дурочку примут!»
Сделав такое умозаключение, Люська-Люсьен в непонимании уставилась на разрытую могилу. На подсохшей после ливня земле были четко видны следы голых ступней, идущих от могилы куда-то туда, к кладбищенской аллее. Видимо, перед тем как мадам Джулия вылезла из могилы на прогулку, как раз прошел дождь. Землю размыло, и поэтому остались следы этой мадам, которые начинались у могилы и терялись на тропинке, поросшей сочной зеленой травкой.
«Ну да, мадам Джулия — это Шутикова Юлия. И… что дальше?» — хотела знать Люська, но сколько ни думала, что дальше, ничего так и не надумала. Да, неожиданно выяснилось, что мадам Джулия является покойницей, выбравшейся за каким-то фигом из могилы, и, собственно… что? Что теперь делать с этой информацией? Как себя следует вести дальше?
Что делать, Люська не знала, и поэтому приняла единственно правильное решение — оставила матерящихся мужиков и помчалась к остановке: нужно было срочно ехать домой, чтобы сварить яйца и испробовать замечательную яйцерезку.
Глава 7
Гроб с лестницы кто-то уже убрал неизвестно куда, а вот венкам достойное применение нашла управдомша Света. Вбегая на свой этаж, Люська как раз застала ее за рукоделием — Света пристраивала на подоконник вазочку с хвойными лапами, выдранными явно из Люськиного венка.
— Что это вы делаете? — изумилась девчонка, указывая взглядом на вазочку с хвоей.
— Да вот, придурки какие-то выбросили в мусорку совсем новые венки, — поведала управдомша, любуясь с разных сторон на вазочку с ветками. — Совсем зажрались уже! Ну, а я ж с мозгами — достала их (венки, а не мозги) и такие вот прелести сделала. Вырезала из пластиковых бутылок вазочки, поставила в них еловые ветки с венков… Не пропадать же добру, правильно?
— Это как-то неприятно, — высказала Люська свое мнение. — Не по себе как-то. Фигово даже.
— Ой, — отмахнулась Света, — да брось ты, не будь бабкой старой.
— Ладно, не буду, — пообещала Люська, а про себя подумала: «Я эти вазочки куда-нибудь дену. Такое впечатление, что на кладбище нахожусь, а не в доме. Прямо аж воротит всю от этого приторного запаха. Как будто тут флакон с пихтовым маслом разбили».
Однако через несколько минут Люське стало не до вазочек из пластиковых бутылок, потому что она увидела ТАКОЕ, из-за чего впала в самый натуральный ступор и думать забыла о разных мелочах. Точнее говоря, наоборот, не увидела. А должна была. Поэтому и вошла в ступор.
Но давайте обо всем по порядку.
Зашла Люська в свою квартиру, и сразу же ее взгляд уперся в настенные часы.
— Мама дорогая! — воскликнула она. — Уже пять часов! У меня же через час свиданка с Максом! Вот же черт! Догулялась по кладбищам! Опоздаю же, опоздаю! На мне точно венец безбрачия! Хотя нет, на мне венец дурости! Только дурочка может забыть о свиданке и гулять по кладбищам! Но… я же не специально туда заехала… Так что не такая уж я и дурочка…
И тут она вспомнила о цыганке.
— Так… А та бабка почему меня с площади прогнала? — изумлялась вслух Люська, накручивая волосы на щипцы. — Зачем она мне денег дала? Чем я ей не понравилась? Хм… Все это очень странно… очень… Никогда раньше не было со мной такой чуши. То ведьма на улице вылавливает, то венки с доставкой на дом приносят, то цыгане деньгами карманы мои набивают… Такое впечатление, будто я главная героиня какой-то бредовой книжки и писатель уже не знает, что еще придумать… Да, вот именно так я себя и ощущаю. Что же со мной происходит?
Задав в никуда этот вопрос, Люська пожала плечами и включила телевизор на музыкальном канале. А там как раз какая-то группа пела грустную песню.
— И ее изумрудные брови колосятся под знаком луны… — доносилось из динамиков.
— Не поняла… — протянула Люська и сделала звук погромче, вслушиваясь в слова песни. — Да нет, я не глухая, все правильно услышала… Господи… Я фигею! Да кто же может полюбить девушку с изумрудными бровями, то есть бровями густого зеленого цвета, которые в придачу к этому колосятся? Ужас… Она что, никогда их не выщипывала? «Колосятся»… Ммм… Если они колосятся, то тут ни один пинцет не поможет. А вообще в вопросах красоты никогда не надо мелочиться, девушка пусть сразу газонокосилку берет или комбайн. Фу! И кто может полюбить такого монстра? А почему ее брови исключительно при луне колосятся? Она что, оборотень?…
Пораженная внезапным открытием смысла песни, Люська переключила телевизор на другой канал, где круглые сутки рассказывали про животных.
— О, передача про свиней! — обрадовалась девчонка. — Это в сто раз лучше, чем девушка с колосистыми бровями!
Она села перед зеркалом и расчесала волосы. По плечам рассыпались изумительные белокурые локоны.
— Вот я всегда говорила, что кудрявые волосы смягчают несуразности, заложенные в моем генотипе, — проговорила Люська, не без удовольствия рассматривая себя в зеркале.
Потом она надела красивую юбку необычного серебряного цвета, кислотно-желтую маечку, вытерла тряпкой черные сабо, готовясь к выходу на свиданку, и вот дошло дело до самого главного — до выбора мохнатки.
Люська подошла к специальному шкафу, в котором висели только мохнатки, и распахнула дверцы, анализируя в уме, какую бы мохнаточку сегодня надеть, как вдруг… Ее аж подбросило.
— Мама дорогая, — пролепетала она, в ужасе отшатнувшись от абсолютно пустого шкафа. — А… это… где мои мохнаточки?… Где мои мохнаточки?… ГДЕ МОИ МОХНАТОЧКИ??? — заорала Люська.
Но кроме одиноко лежащего перышка на нижней полке, никакого намека на мохнаточки в шкафу не было.
У Люськи в который раз за сутки зашумело в ушах, в глазах потемнело, ноги подкосились, и она рухнула на кровать. Жизнь потеряла всяческий смысл.
— Кто-то спер мои мохнаточки, — сквозь слезы констатировала Люська. — Кто-то спер мои мохнаточки… Но кто? Какая гадина посмела это сделать?
И тут Люське стало очень не по себе. Ей показалось, что за ней кто-то следит, что она в комнате не одна, сделалось очень неуютно от осознания того, что совсем недавно кто-то посторонний был в ее квартире. А может, есть и сейчас.
Она вскочила с кровати и быстро промчалась по всем комнатам.
— Я одна, — с заметным облегчением сказала она потом. — Но где мои мохнатки?
В голове не укладывалось, куда могли деться ее прекрасные мохнатки. И почему именно мохнатки, а не учебник химии? — Эту потерю она перенесла бы гораздо легче.
— Без ножа режут, изверги, — всхлипнула Люська, вновь подходя к шкафу и в растерянности разглядывая пустые его недра. — Самое ценное отбирают. Самое ценное… Нет, я этого не вынесу.
Неожиданно ее залитые слезами глаза увидели в шкафу одну странность. Точнее, еще одну странность — какой-то листок, лежащий на деревянном дне.
Ничего не понимающая Люська нагнулась и подняла листок.
— Это же из моего блокнота, — удивленно произнесла она. — Как я могла его выронить?
Тут же она поняла, что никак не могла, ведь блокнот был настолько прикольным (в форме сердечка и пахнущий клубникой), что она даже листики из него не вырывала никогда, считая это кощунством. Так как же тогда здесь оказалс