Следующие несколько месяцев жизни генерал-майора Жаворонкова прошли в каком-то странном режиме. Отправившись через три-четыре дня после беседы со Смирновым на конгресс вулканологов в Токио, он по его окончании не вернулся, как это обычно практиковалось, в Москву, а полетел сопровождать симпозиум органических химиков в Аргентину. После этого последовало предписание смотаться в Австралию, затем снова в Южную Америку. Все это было непривычно, особенно после последних лет работы, когда Георгий Федорович сам определял для себя график поездок. Да и вообще подобная курьерская мельтешня по миру как-то уже и не очень сочеталась с его высоким служебным чином. Создавалось впечатление, что кто-то — и нетрудно было догадаться, кто именно, — сознательно не дает ему возможности вернуться домой. Почему? Зачем?
Но, как опытный и прожженный сверхсрочник, знающий все ходы и выходы для побегов «в самоволку», генерал Жаворонков все-таки сумел извернуться и, найдя в своем жестком расписании двухдневное окно, внезапно объявился в «конторе».
Женькины апартаменты сияли какой-то необыкновенной евро-супер-экстра отделкой, которую естественно дополняла сверхдлинноногая, сияющая ослепительно-лучезарным оскалом секретарша Люсенька.
— Георгий Федорович, с приездом! Евгений Иванович безумно занят, но я думаю, что для вас…
Чуть-чуть прикрытая каким-то подобием юбочки попка завертелась в сторону сиятельной двери, ножки при этом выписывали некие сверхсоблазнительные фигуры из области художественной гимнастики.
«Странно, я-то ее, безусловно, вижу первый раз в жизни, но моя личность, похоже, здесь хорошо знакома».
— Прошу, Георгий Федорович!
И всегда-то вальяжный и респектабельный Женька в обстановке своего нового кабинета выглядел просто неотразимо, что, впрочем, не помешало ему приветствовать появление своего старого приятеля вставанием и добросовестным рукопожатием.
— Старик! Рад тебя видеть! У меня тут дикая запарка. Получил все твои отчеты. Замечательная работа! Куда ты летишь-то завтра? В Мексику? Отлично. Вернешься — обязательно найдем время посидеть и спокойно поговорить.
Недвусмысленные пассы руками свидетельствовали о том, что аудиенция уже закончилась. «Замечательная работа?» Уж кто-кто, а Георгий Федорович прекрасно знал, что вся его деятельность последних месяцев была полной туфтой, что настоящая подготовка ко всем проводимым им мероприятиям не может базироваться на примерно-предположительных фактах, оцениваемых зачастую на глазок. Так что его затянувшаяся командировка, безусловно, была формой отлучения от текущих московских дел. А вот цель этой акции пока что была ему не совсем ясна.
Из Мексики его перекинули в Южную Африку, потом еще раз вернули на американский континент… Но вот наконец-то Европа, Прага. Учитывая тысячи преодоленных километров — можно сказать, что уже почти что Подмосковье, всего-то два — два с половиной часа лета. В отведенной ему в посольстве комнатке Жаворонков наконец-то через Интернет смог подробно ознакомиться со всеми мировыми событиями. И если мировые происшествия его не очень взволновали, то завершившийся в Москве судебный процесс над двумя физиками, осужденными за измену Родине, резанул его, что называется, по самому близкому и болезненному.
Все два с лишним часа полета до Москвы Жаворонков регулярно прикладывался к миниатюрным бутылочкам. Чехи не скупились на недорогое виски, тем более что пассажир первого класса проходил по разряду ВИП-персон.
Приемную генерала Смирнова Жаворонков преодолел в несколько шагов, почти бегом. Люсенька, пищавшая вслед: «Георгий Федорович, извините, но генерал сейчас…» — осталась далеко позади. Распахнув дверь кабинета, Георгий Федорович не вошел, а почти что влетел.
— Евгений Иванович, я пыталась объяснить… — верещала где-то там сзади не справившаяся со служебными обязанностями Люсенька…
— Все в порядке, Людочка. Оставьте нас, пожалуйста. Жора, то, что нас с тобой связывают особые давние дружеские отношения, ни для кого в управлении не секрет. И все-таки не стоит так уж вот внезапно врываться в мой кабинет. А что, если я тут в это время решил, так сказать, облагодетельствовать кого-нибудь из просительниц?
— Ты все-таки доконал этих ребят.
— Жора, я никого не «канал», как ты не слишком удачно выразился. Я, как руководитель департамента, распорядился провести серьезное дополнительное расследование. И результаты этого расследования позволили потребовать повторного судебного рассмотрения, которое и вынесло изменникам Родины суровые, но справедливые приговоры.
— Но ты же прекрасно знаешь, что все это подтасовка, что эти ребята ни в чем не виноваты!
— Жорочка, ты, я вижу, сегодня не слишком трезв. Мы поговорим об этом позже.
— Как ты мог обречь невинных людей на чуть ли не пятнадцатилетнее заключение!..
— Георгий Федорович, я убедительно прошу вас покинуть мой кабинет.
— Ты ведь не просто смазливая скотина, ты — подонок, мерзавец!..
— Генерал-майор Жаворонков, я в последний раз прошу вас немедленно избавить меня от своего присутствия. Не вынуждайте меня прибегнуть к помощи сотрудников службы безопасности.
— Ну, Женечка!..
— Катись отсюда, пьянь подзаборная!
Секунду-другую Георгий Федорович стоял, как бы оцепенев, потом резко развернулся и, четко печатая шаг, промаршировал к двери. Он был уверен, что его ни разу не шатнуло за время этого церемониального марша расставания. «Пусть неудачник плачет!» Установить, действительно ли скотина Женька пропел ему вслед свою любимую сакраментальную фразу, или она сама собой откуда-то возникла в возбужденном висковыми парами мозгу Георгия, теперь уже не представляется возможным. Да впрочем, это и не имеет никакого значения.
Глава четырнадцатая
Вновь установилась ясная погода. Москва цвела, в воздухе веяло чем-то свежим, чем-то радостным. Александр Борисович медленно ехал по Кутузовскому, вглядываясь в номера домов. Он решил лично нанести визит Светлане Суворовой, ставшей на сегодняшний день наиболее реальной кандидаткой в подозреваемые.
Припарковавшись в небольшой и тенистой поперечной улочке, он вышел из машины и на секунду остановился, словно стремясь впитать, вобрать в себя этот майский день, эту весну, эту легкость. Зарядиться позитивными эмоциями. Он постоял примерно минуту, а затем сказал тихонько:
— Пора, — и шагнул в подъезд.
С подозреваемой Турецкий — по контрасту со своим благостным настроением — взял довольно строгий тон.
— Светлана Аркадьевна, нам необходимо знать, где вы находились ** мая сего года с девяти до одиннадцати утра.
— Вы что, подозреваете меня? — едва не вскрикнула от изумления Светлана. — Что это я взорвала этого придурка Евгения Ивановича?
— Будьте добры, ответьте, пожалуйста, на вопрос. И воздержитесь от оценок.
— Простите, я что-то не поняла. Это у нас официальная беседа?
— Вы желаете процессуальных формальностей? — довольно резко спросил Турецкий. — Нет проблем, я вызову вас завтра в прокуратуру.
— Ну-у… — протянула Светлана.
— Мне просто казалось, что я могу пока… пока, — подчеркнул Александр, — избавить вас от них, в смысле от формальностей.
— С чего вдруг такие любезности? — нахмурилась хозяйка.
— Светлана, по-моему, вы тянете время, — парировал гость.
— Ого, я уже Светлана? — развеселилась она.
— Извините, Светлана Аркадьевна. Итак?
— Понимаете, Александр… как, простите?
— Борисович.
— Александр Борисович, я не помню. Считайте, что алиби у меня нет. Вот так. — Она посмотрела на гостя довольно дерзко.
— Попытайтесь вспомнить, ведь это было совсем не так давно.
— Ну… в двенадцать я встречалась с мамой. А перед этим, кажется, ничего особенного, проводила сына в школу, потом возилась с чем-то по дому. Но впрочем, вы ведь, похоже, и маму мою подозреваете? Значит, ее свидетельство мне не поможет.
— Посудите сами, Светлана Аркадьевна, ведь это довольно странно, что единственным человеком, который видел предполагаемого убийцу-взрывника, оказывается именно ваша мать, Людмила Иосифовна.
— В жизни иногда бывают крайне странные совпадения. Кому, как не вам, это знать.
— И все же вы не можете отрицать, что у вас есть явный мотив. Я говорю с вами откровенно, поскольку вы производите впечатление неглупого человека, и, кроме того, я вам очень сочувствую…
— Мне не нужно ваше сочувствие, благодарю, — сухо ответила Светлана. — И комплименты тоже. А что касается мотива, то я уже говорила вашему помощнику: мои враги — не какие-то конкретные агенты охранки, мой враг — система. А систему при помощи тротила не взорвешь, тут нужны другие средства: общественное мнение, информация, реакция мирового сообщества на наши беззакония…
— Все это прекрасно, но мне нужен убийца. И я его найду.
— Это означает, что я уже арестована? — весело, даже как-то истерически весело прожурчала Светлана. — Отлично! Жена да последует за своим мужем, прямо как в Библии. Славная парочка — гусь да гагарочка. Что ГБ до ума не довело, то прокуратура… Сижу за решеткой, в темнице сырой. — Она вдруг начала бешено хохотать. Это был явный нервный срыв.
Александр вышел из комнаты, интуитивно определил кухню, нашел стакан и принес Светлане воды. Ее зубы, когда она пила, стучали по стеклу, плечи сотрясались. Перестав смеяться, она начала тихо и отчаянно плакать.
Турецкий чувствовал себя невыразимо мерзко.
— Светлана Аркадьевна, успокойтесь, пожалуйста. Я не хочу сделать вам ничего дурного. И вообще, я скорее друг вам, чем враг. Но мне надо разобраться в этом деле. Я надеюсь, что все скоро выяснится.
Хозяйка молчала, только плечи ее вздрагивали.
— Что со мной теперь? — вымолвила она наконец. — Подписка?
— Вы собирались уезжать?
— Нет.
— Я вам верю. Этого достаточно. Никакой подписки.
— А если я лгу?
— Значит, мне не сносить головы, — невесело улыбнулся Турецкий, вставая. — А сейчас я вас оставлю. И извините меня, пожалуйста.