— Хорошо. Работай. Кстати, я попросил командующего поставить домашний телефон Ско-мороховых на спутниковый контроль. Если будешь звонить и разговор сразу прервется, значит, его спутник отключил. Не пугайся и снова не звони.
— Понял. Работаю.
Довольный вмешательством в дело командующего спецназом ГРУ, я тут же набрал номер Аглаи Николаевны и сообщил ей все новости. Заодно я сказал и о том, что существует твердая договоренность кое-кого с кое-кем насчет того, чтобы спрятать на время Виктора Федоровича в надежном месте, куда не доберется даже всезнающая ФСБ.
Аглая Николаевна очень обрадовалась, что я не отказался от оказания помощи ее мужу. Это не трудно было определить даже по ее голосу. Еще она верила, что легендарный спецназ ГРУ защитит ее дорогого Виктора Федоровича. Хотелось бы мне самому в это верить!
Выезжать из города напрямую я не пожелал. Мне показалось куда более разумным и рациональным выскочить на объездное кольцо и миновать по нему городские пробки.
Увы, оказалось, что я забрался в самые настоящие автомобильные дебри. Объездное кольцо было слишком плотно забито большегрузными машинами, которые могли проехать в город только по специальному разрешению. Я хотел сократить время пути, но только растянул и увеличил его. Город стоял на восточных подступах к центральному региону, и все машины, идущие с востока на запад, в том числе и в Москву, проезжали именно здесь.
Но все имеет свой конец. Я все-таки продрался через заторы на объездном кольце. Однако и основная трасса в здешних краях оказалась тоже сильно загруженной. В нашей области и вообще восточнее такое бывает крайне редко. Видимо, здесь сливались в одну реку сразу несколько автомобильных потоков. Поэтому я опять ехал медленно.
Но верткость моего автомобильчика и теперь выручала меня. Я с удовольствием совершал обгоны, старался вырываться из тучи сизого газа, накрывавшей всю автомобильную колонну. У меня даже сложилось такое впечатление, что я сам насквозь провонял выхлопными газами. Мне хотелось встать под прохладный душ, пусть даже совсем ненадолго, хотя бы на пару суток. Не мыться, а просто стоять под струями воды и наслаждаться их свежестью и чистотой.
Хорошо еще, что я в силу своих специфических армейских навыков способен быстро адаптироваться к любой обстановке. Служба к этому приучила прочно.
Я ехал дальше, сквозь вонь и гарь этих самых выхлопных газов, несмотря на жару, не опуская стекла в дверцах автомобиля. Так я добрался до Московской области и дал умнице-навигатору новую команду.
Он проложил мне дорогу как раз там, где я и хотел бы ехать. Этот девайс предложил мне свернуть с трассы на второстепенные, не столь загруженные дороги. Они вовсе не обязательно были проселочными и пыльными, хотя полностью этого избежать тоже не удалось. Но движения там было несравненно меньше.
Я прикинул время, оставшееся до заката, и решил, что сумею засветло добраться до деревни, где проживала Елена Анатольевна, если слегка добавлю скорость. Так я и сделал, хотя дороги изобиловали крутыми поворотами. На них постоянно встречались знаки, ограничивающие скорость до семидесяти, а то и вообще до пятидесяти километров в час.
Я стабильно превышал эту скорость, но не более, чем на двадцать километров. Согласно правилам дорожного движения такое нарушение не наказывалось.
А вот другим правилом я пренебрег напрочь и везде, где только мог, срезал на поворотах углы, пересекая сплошную линию. Инструктор по экстремальному вождению, который когда-то обучал меня на специальном полигоне ГРУ, гарантировал, что такая манера езды дает выигрыш во времени в пятнадцать процентов и точно такую же экономию топлива. Но при этом следует соблюдать предельную внимательность и всегда ожидать появления встречного транспорта.
Несколько раз таковой появлялся из-за поворота, причем, как ему и полагается, совершенно неожиданно. Но я был к этому готов, вовремя проворачивал руль и избегал столкновения. В этих случаях страдала только нервная система водителей встречных машин.
Но я своего добился. Несмотря на основательно разбитый проселок, составивший заключительную часть моего пути, мой автомобильчик въехал в нужную мне большую деревню как раз тогда, когда солнце садилось за ближайший лес, расположенный по другую сторону обширного заброшенного поля, зарастающего березняком и редкими елками.
В деревне было всего две улицы, расположенные буквой «Т». Одна из них длинная, сбегающая нижним концом к реке, не имеющей моста. Вторая достаточно короткая, на которую я и въехал, попав в деревню. Названия у улиц не было, только номера домов.
К внешнему виду большинства современных деревень я уже привык и ничуть не удивился тому, что многие дома стоят с закрытыми наглухо ставнями, или же окна в них вообще не имеют стекол. Тем не менее трава у всех заборов была скошена. Скорее всего, это объяснялось правилами противопожарной безопасности и являлось предметом заботы сельской администрации, но вовсе не говорило о том, что здесь кто-то живет.
Больше половины домов пустовало. Они давно уже превратились в дачи, куда хозяева наведываются из Москвы только на выходные, да и то не на каждые. Чаще люди просто проводят в деревне свой отпуск.
Нумерация жилья была достаточно странной и только местами вписывалась в порядковую систему. Видимо, сначала строились некоторые дома, потом между ними возводились другие и получали новую нумерацию.
Мне было достаточно сложно найти дом под шестьдесят шестым номером, принадлежащий Елене Анатольевне Нифонтовой. На деревенской улице просто некого было спросить, где он расположен. Я шарил глазами, искал его, проехал сначала всю короткую улицу, потом — почти половину длинной и только тогда нашел, но даже не по номеру, потому что такового на доме не было, а по разваленной веранде.
Взгляд профессионала легко определил, что веранда разрушена не от времени, а от неестественного для здешних мест события, то есть самого натурального взрыва. Мне довелось видеть немало подобных домов, и все они были в чем-то схожи друг с другом. Мой тренированный глаз легко определял, внутри или снаружи произошел взрыв.
Я остановился и вышел из машины. Почти сразу же на веранду, осторожно ступая по развороченным доскам пола, вышла пожилая интеллигентная женщина. Голова и рука у нее были перебинтованы. Я не сомневался в том, что это и есть Елена Анатольевна Нифонтова, судя по всему, главная мишень негодяя, устроившего серию взрывов. Весьма точная характеристика, данная подполковником в отставке Скомороховым, сразу показала, с кем я имею дело. Женщина смотрела на меня холодными глазами акулы.
Она шла и к калитке так же осторожно, словно передвигалась по доске, утыканной гвоздями. Мне было заметно, как лицо Елены Анатольевны искажается от боли при каждом шаге. Наверное, это выражение стало для женщины привычным. Я подумал, что она морщится даже тогда, когда боли не испытывает.
Сам я многократно переживал болевой шок, поэтому хорошо знал, что боль достаточно быстро становится привычной. На нее перестаешь реагировать, даже наоборот, когда боли не бывает, чувствуешь некий странный дискомфорт. Если, конечно, не желаешь всем продемонстрировать ее. Но это уже черта женского характера, недоступная мужчине, тем более человеку военному.
— Вы ко мне? — спросила женщина через невысокую калитку.
— Если вы Елена Анатольевна Нифонтова, тогда к вам.
— Да, это я, — ответила она с достоинством, красиво превозмогая свою невероятную боль.
— Анатольевна, к тебе опять гости! — сказал мужчина средних лет, проходя по улице позади моей машины.
Я невольно обернулся на голос. Судя по одежде, в которой в городе даже грузчики не работают, это был самый простой деревенский житель. Что же он не подвернулся мне раньше, когда я дом разыскивал?!
— Да, опять гости. С утра следователь был. Потом племянник приезжал, — отчего-то смутившись, сообщила она не прохожему, на которого внимания не обратила, а мне. — Теперь вот вы. Не знаю только, кто и откуда.
Я коротко и почти кротко представился.
— Давайте не будем здесь разговаривать. Проходите в дом. У меня только что чайник вскипел. За чаем и побеседуем. — Приглашение прозвучало мягко, но акульи глаза смотрели по-прежнему холодно.
Мне вспомнились слова Аглаи Николаевны о том, что Елена Анатольевна не злой человек, просто природа наградила ее таким взглядом. Она же в этом не виновата.
Но я сразу среагировал на слово «вскипел». Мои современники в подобных случаях обычно говорят «скипел». Однако передо мной была учительница русского языка и литературы. Она твердо знала, что обязана правильно произносить каждое слово.
— Не откажусь после долгой дороги, — позволил я себя уговорить, протянул руку через калитку, отодвинул деревянную щеколду и шагнул во двор, одновременно нажимая кнопку на брелке автомобильной сигнализации.
Она мяукнула, и Елена Анатольевна вздрогнула от неожиданности. А ведь эта женщина — москвичка, поэтому давно должна была бы привыкнуть к таким звукам. Видимо, нервы у пожилой дамы после взрыва расшатаны полностью.
Если она по натуре человек мнительный, то наверняка переживает все снова и снова. Только теперь уже в мыслях. Это тоже нервную систему не укрепляет. А о ее мнительности можно судить хотя бы по короткому рассказу подполковника Скоморохова о том, как Елена Анатольевна восприняла желание подполковника подвергнуть ее сыновей воинскому воспитанию.
Аглая Николаевна Скоморохова говорила о своей тетке как о человеке суровом. Но у меня изначально не сложилось такого впечатления. Наверное, она все же была строгой, но раньше. С современными школьниками невозможно держаться мягко. Они просто съедят живьем такого учителя.
Но шесть лет, проведенные в деревне, наверное, позволили Елене Анатольевне оттаять и стать мягче. А этот случай с посылкой вообще, похоже, выбил женщину из привычной колеи, и она никак не может в нее вернуться. Это случается с людьми, которые живут в собственном мире, придуманном ими когда-то, и болеют оттого, что им иногда приходится переходить в иную, естественную среду обитания.