Заходить туда я не собирался. Она, конечно, ничего не найдет, я еще раз извинюсь и удалюсь. Потом, если возникнут вопросы, я всегда смогу оправдаться, сказать, что позже нашел документы в машине.
Я ступил на временное крыльцо, и едва слышно проговорил:
— Елена Анатольевна, это опять частный детектив Страхов. Извините, ради бога, что так поздно вас беспокою. Обстоятельства заставляют.
В ответ я не услышал ни слова. Фонарик лежал там, где ему и следовало находиться, то есть за порогом. Только теперь я сообразил, что его следовало бы прицельно бросить из двери дома, чтобы он попал на это место. Или уронить при выходе на временное крыльцо. Да и в щель за мной, кажется, никто не подсматривал.
Я посветил своим фонариком-зажигалкой в эту самую щель и убедился в том, что за дверью никого не было. Мне сразу вспомнился быстро удаляющийся звук двигателя «Порше 911», заодно и открытая калитка. Если человек по какой-то причине собой не владеет, немудрено даже фонарик уронить и не заметить этого.
Я сделал несколько коротких шагов по доскам, локтем, чтобы не оставлять отпечатков, приоткрыл дверь пошире и осветил пространство перед собой. Рядом со столом, за которым мы с Нифонтовой вечером пили чай, головой в луже крови, лежала именно эта самая женщина. Рядом валялся топор.
Понимая, что меня могут обвинить в убийстве бывшей учительницы, я посветил на стол и увидел, что чашка, из которой мне довелось пить чай, уже не стоит на прежнем месте. Елена Анатольевна успела перемыть посуду. Значит, она стерла мои отпечатки пальцев.
Но это было не особенно важно. Я и не скрывал, что посещал ее. В деревне меня видели несколько человек, в том числе и здешний участковый. Значит, мне не стоит удалять свои отпечатки, предположим, со спинки стула, за которую я брался, когда садился за стол. При этом я могу запросто стереть пальчики настоящего убийцы.
А вот фонарик, уроненный кем-то!..
На кухонном столе стоял держатель для салфеток. Я его еще вечером увидел. Простенькая штучка из штампованного алюминиевого листа, какие можно встретить в каждом дешевом кафе.
Я шагнул вперед, вытащил одну салфетку, вышел и через нее взял фонарик в руки. Держал там, где его обычно не берут — около головки с линзами. Понимая, что на кнопке обычно остаются отпечатки пальца, я не стал нажимать на нее, а просто через полу своей камуфлированной куртки немного повернул заднюю крышку, чтобы батарейки отошли от контактов. Фонарик погас.
Я оставил калитку открытой, сел в свою машину, нашел там пластиковый пакет и сунул в него фонарик. Теперь отпечатки будут в сохранности. Если, конечно, они вообще есть.
Мне следовало обдумать ситуацию и решить, как вести себя дальше. Я не мог просто взять да и покинуть место убийства, никому не сообщив о трагедии, не оставив фонарик в руках сотрудников полиции, способных хотя бы снять отпечатки пальцев.
Во-первых, это просто было не в моих правилах. Я не мог равнодушно относиться к тому, что происходило вокруг меня. Во-вторых, поступить так значило бы бросить на себя тень подозрения.
Я не знаю, кто именно мог видеть здесь меня или даже мою машину, когда я въезжал в деревню во второй раз. Но обязательно найдется человек, который сообщит следствию, что я возвращался сюда.
Если я сделал это, а потом сбежал, значит, на мне есть вина. Сознательный гражданин удирать не будет. Он обязательно обратится в честнейшую в мире российскую полицию, а потом и сам руки под браслеты протянет.
Мои мысли о том, что полиция может просто задержать меня до выяснения обстоятельств и тем самым сорвать мое расследование, принимать в расчет никто не будет. Рассуждения такого порядка ни в коей мере не являются уважительной причиной для бегства.
Рыжий участковый Василий!.. Я подумал, что с этим человеком очень даже можно договориться. Он с головой, как мне показалось, дружит.
Не раздумывая долго, я завел автомобильчик, развернулся почти на месте, благо моя машина хорошо умела это делать, и поехал к дому старшего лейтенанта. Ночью двигаться приходилось медленнее, но дорога все равно показалась мне короче. Добрался я быстро.
Полицейская белая «Нива» по-прежнему стояла, уткнувшись бампером в ворота. Значит, Василий никуда не отъезжал. Трудно было бы предположить, что он каждый раз рискует продавить бампером ворота.
Я нажал на кнопку звонка, укрепленного на калитке, и почти сразу услышал детский плач, доносившийся из дома. Ну вот! Ребенка разбудил. Но сейчас это тоже не имело особого значения.
Василий вышел через пару минут. Теперь без кителя, в спортивном костюме со штанами, вытянутыми на коленках. Он дошагал до калитки ближе, бросил взгляд сначала на «Сузуки Джимни», потом на меня.
— Это ты? Чего не спится?
— Елену Анатольевну убили. Зарубили топором, — сообщил я сразу, без предисловий.
— Подожди. Я сейчас.
Он даже калитку не открыл, сразу вернулся в дом и вскоре вышел в мундире, с кобурой на поясе и жесткой кожаной папочкой в руке. Василии хотел открыть свою машину, но заметил мой жест и опустил руку с брелком. Я пригласил его в свой автомобильчик.
Старший лейтенант выглядел мрачным и сосредоточенным, но, слава богу, не заспанным. Он не зевал во весь рот, то есть был вполне работоспособным и мог адекватно оценивать ситуацию. Его рыжие усы топорщились и задирались кверху, как у Петра Первого, который, по моему непросвещенному мнению, на всех портретах весьма напоминает блудливого кота.
— Рассказывай! — вместо мяуканья сказал старший лейтенант, не успев опуститься на пассажирское сиденье. — Ты сам-то как узнал?
Мне пришлось объяснять, какие именно причины стукнули меня сзади по голове и заставили заглянуть ночью в сарай. Я сказал про «Порше 911» без номерного знака и про шум двигателя, который услышал из этого сарая. В финале рассказа я взял с заднего сиденья пластиковый пакет с фонариком и передал его старшему лейтенанту.
Тот раскрыл свою кожаную папку, вытащил, как я увидел при слабом свете лампочки, бланки протоколов допроса и ручку.
— Сам будешь писать или я с твоих слов?
— Сначала сообщи про «Порше». Может, перехватят на дороге.
— Когда он уехал?
Я, не глядя на часы, сказал:
— Минут двенадцать, от силы пятнадцать назад.
— Без номера, значит. Черного цвета.
— Темного, по крайней мере. Я мог и не разобрать цвет. У вас ведь улицы не освещаются. Кроме того, там как раз яма на дороге. Я на «Порше» только коротко глянул и на нее отвлекся. Потом, правда, в зеркало еще посмотрел. Мне показалось, что черного цвета. Да, без номеров. Их ни спереди, ни сзади нет.
— «Порше» может за двадцать минут при чистой дороге и до Москвы долететь. А трасса в это время всегда свободная.
— Это едва ли, — не согласился я. — Двадцать минут — это только для самолета, который больше времени потратит на взлет и посадку, чем на весь путь. Кроме того, где гарантия, что он в Москву направился? Может, в обратную сторону?
— Обычно блокируются все дороги.
— Сообщай!
Он набрал номер и передал сообщение об убийстве и о машине. Дежурный по райотделу пообещал немедленно выслать оперативную бригаду уголовного розыска.
— Так что с протоколом? — убирая аппарат, спросил Василий. — Ты, я думаю, ждать уголовку не собираешься, если не планируешь у нас на несколько дней застрять. Пока с тобой разберутся, если вообще захотят это делать!..
Мы с ним как-то нечаянно перешли на «ты». Но между людьми одного поколения это нормальное явление, и такое обращение не покоробило ни его, ни меня.
— Я понимаю, что ты лишнего не напишешь. Я бы лучше сразу закорючку поставил, а ты сам потом текст набросал бы. Я тебе доверяю. А мне нужно еще до Юрия Максимовича добраться.
— Думаешь, это он был?
— У него нет своей машины. Племянник посещал престарелую тетушку на разных автомобилях с водителями. Информация от твоего брата. Правда, все приезды племянника он проконтролировать не мог. Этак и за пивом не сходишь. Но Юрий Максимович в любом случае первый подозреваемый. Он — наследник, на имя которого только недавно написано завещание. Хотелось бы, чтобы мне никто не помешал собрать улики, если они есть, конечно.
— Я напишу коротко. Ничего лишнего. Лишь то, что ты сказал. Только вот… — Василий замялся.
Я это почувствовал, когда корябал на пустом бланке протокола допроса «С моих слов записано верно и мною прочитано» и ставил подпись.
— Говори.
— По идее, я обязан тебя задержать до прибытия оперативной бригады.
— А если я очень спешу?
— В любом случае обязан. Ты сможешь взять на себя применение силы против сотрудника полиции? Нет. Тут я погорячился, не годится. За это обязательно срок.
— Я просто сбежал без применения. Ты меня задержать не смог.
— Обязан был.
— Кого? Отставного офицера спецназа ГРУ?! Да вся, вместе взятая, оперативная группа этого сделать не сумеет.
— Так ты тоже из ГРУ? Тогда понятно, почему ты так печешься о главном подозреваемом. Ладно. Поезжай. Если что, ты отправился в погоню за «Порше». Есть у тебя какие-то подозрения, которыми ты со мной не поделился? Племянника я пока упоминать не буду, чтобы тебе не помешать. Но его кто-нибудь обязательно вспомнит утром, когда опера начнут соседей опрашивать. Мой брат первым и ляпнет. Он этого Юрка недолюбливает. Как и всех, с кем не пьет. Вернее, тех людей, которые с ним этого не делают. Постарайся побыстрее уложиться. Координаты свои оставь.
— Ага. А ты свои.
Я его номер запомнил. Он мой внес в свой телефон.
Старший лейтенант пересел в свою «Ниву». Мой «Сузуки Джимни» загораживал ему выезд, и поэтому я поехал сразу.
Честно говоря, у меня была надежда на то, что «Порше 911» на такой скорости далеко не уедет. При его способности летать над дорогой жутко разбитая колея рядом с деревней представляла естественную опасность. Почти такую же, как железобетонный придорожный столб.
Да еще и водитель, как мне казалось, впал в истерику. Иначе он не понесся бы так от самого дома бывшей учительницы, ныне, увы, уже покойной. Но для этого должна быть причина даже у самого психически неуравновешенного человека, не говоря уже о нормальных, здоровых людях. Испуг или еще что-то. Например, только что совершенное преступление.