— Странно, что ты вообще об этом думал. Даже для османцев это неприступное место. А уж для тебя, христианина…
— Я был в отчаянии. Но мне рассказали, что из дворца тайно приходила гречанка-наложница и искала художника, итальянца или француза, для какой-то работы в Топкане. Это был единственный шанс, и я пошел на риск. Я разыскал ее, соврал, что учился во Флоренции и могу писать картины.
— Рене, милый! — Клаудиа невольно расхохоталась. — Но какой же из тебя художник? Ты посмотри на свои руки.
— Да, мне пришлось соврать ей, но сейчас это уже неважно. Важно, что случай помог нам. Она сказала, что это страшная тайна султана, и никто не должен знать о том, что он просит написать твой портрет. — Да, для меня самой это все странно. Ведь он магометанин…
— Пусть сам разбирается со своим Аллахом, а нам нужно торопиться. Скоро рассвет.
— Ты думаешь, это возможно? Там же янычары.
— Там нет никого. Клаудиа, что с тобой? Я не узнаю тебя! Вспомни «Большую Берту», наши большие дела на море!
— Да, Рене, должно быть, я изменилась. Когда-то у меня была цель, святая цель, и я стремилась к ней. А сейчас…
— Прекрати, Клаудиа. Ты выполнила свой долг, ты отомстила. Теперь ты свободна, ты можешь позволить себе опять быть счастливой. — Он резко встал и, взяв ее за руку, поднял с ковра и прижал к себе. — Я люблю тебя, люблю. Мы будем счастливы!
— Рене, милый Рене…
— Не говори ни слова. Быстрее, нам нужно торопиться!
Они вышли из павильона. Клаудиа полностью доверилась своему другу. Они двигались почти на ощупь, и она не могла понять, по каким ориентирам Рене определяет дорогу.
Наконец они добрались до какой-то чугунной дверцы и оказались в подземелье. Рене поднял с пола факел и зажег его.
— Осторожно, ступай за мной. Здесь легко заблудиться. Дай мне руку.
Каменный сводчатый потолок был таким низким, что им приходилось идти согнувшись. Они шли довольно долго, и Клаудиа начала замерзать.
— Боже, какой бесконечный ход. Зачем он Баязиду?
— На случай войны, мятежа, измены… Мало ли что. Будь осторожна, скоро начнется долгий спуск к морю.
Неожиданно где-то сбоку промелькнуло пламя факела.
— Что это? — испугалась Клаудиа.
Рене выхватил саблю и, сделав несколько шагов в сторону, осветил факелом небольшой коридор, отходящий от основного хода. Какой-то человек поспешно зашагал прочь от них, на ходу погасив факел. Еще мгновение — и он скрылся во тьме.
Рене вернулся к Клаудии и осветил ее лицо.
— Что с тобой? — спросил он.
Клаудиа смотрела туда, где только что горел факел незнакомца.
— Господи, наверно я схожу с ума.
— Что случилось?
— Мне показалось, что я видела лицо Себастьяно.
— Какого Себастьяно?
— Моего мужа.
Рене обнял ее. Она вся дрожала.
— Он же мертв, Клаудиа. Ты уже отомстила за него. Твоя совесть чиста.
— …Это было его лицо… Наверное, мой рассудок помутился, ведь этого не может быть.
— Быстрее, Клаудиа. Кто бы это ни был, нам лучше быстрее выбраться отсюда.
Они зашагали быстрее. Вскоре началась длинная лестница, уходящая вниз, казавшаяся зловещей дорогой в преисподнюю.
Но вот стало теплее, и пламя факела задрожало. Значит, близко выход, а там и свобода…
Свежий воздух опьянил Клаудию. Они оказались на берегу. В неясном предрассветном свете черные силуэты гор казались мистическими. Огромное небо было полно звезд.
— Не останавливайся. — Рене поцеловал ее и повел по какой-то каменистой тропе. — До рассвета нужно добраться до моих ставриотов. Они спрячут нас на некоторое время, а потом проводят в горы. Только там мы будем в безопасности.
— Господи, Рене, я так счастлива. — Клаудиа крепко сжала его руку.
24
— Ах ты, мерзавец! Ты предал меня! — Лукреция была в бешенстве. Новость, которую ей сообщил Себастьяно, повергла ее в отчаяние. — Лучше убей меня, но не отдавай этим зверям!
— Если они звери, так кто же ты, Лукреция? — спросил Себастьяно. — Нужно быть исчадием ада, чтобы совершить то, что совершила ты. Так что участь твоя — по заслугам. Будь ласкова с твоим новым хозяином, и он не станет обижать тебя.
— Я ненавижу тебя! Почему я не добила тебя тогда, на «Святой Марии»?!
— Он далеко не беден и не очень стар, — продолжал Себастьяно, как будто и не слышал криков Лукреции. — Ты будешь жемчужиной в его гареме.
— Умоляю, не бросай меня, возьми с собой. Я буду твоей рабой до конца жизни!
Себастьяно проверил, надежно ли заперта решетчатая дверь, за которой металась Лукреция, и положил ключ на столик поодаль от нее.
— Завтра твой новый хозяин придет за тобой. А сейчас прощай, Лукреция. И почаще молись Богу. Может, он простит хотя бы некоторые из твоих прегрешений.
— Будь ты проклят, князь Гримальди!
Себастьяно вышел из своих покоев и при свете луны развернул план подземного хода. Он точно следовал указателям и вскоре добрался до заветного подземного хода. Там, на полу, лежали несколько факелов. Он взял один из них и зажег.
Добравшись до развилки, он никак не мог сориентироваться, по какому из коридоров продолжать путь. Он вертел в руках чертеж, но не мог разобраться. Неожиданно за спиной послышались голоса. Себастьяно попытался потушить факел. Тот не поддавался, и он чуть не наткнулся на каких-то людей, что грозило нежелательным поединком. Себастьяно быстро пошел прочь, затушив, наконец, факел. Голоса стихли. Подождав некоторое время, Себастьяно снова зажег факел и осторожно, с саблей наготове, направился обратно к развилке. Вскоре крутая лестница повела его вниз, и после долгого спуска он наконец почувствовал движение воздуха — выход был близко.
Как было условлено, на берегу его ждала лодка. На ней Себастьяно добрался до корабля. Ни одного огня на палубе, все паруса убраны. С левого борта висела веревочная лестница, заранее приготовленная для него. Быстро взобравшись на верхнюю палубу, Себастьяно огляделся. Вокруг — никого. Изредка скрипели снасти, какая-то полночная птица крикнула с мачты. Похоже, на корабле никого не было.
— Ну же, смелее, друг мой. — Чей-то голос сзади заставил Себастьяно резко обернуться и выхватить саблю. Но рядом никого не оказалось.
— Не прячься, Ибрагим, выходи.
— А я и не прячусь. — У кормы показался огонь свечи. — Я ждал тебя, Себастьяно. Все сделано, как ты хотел. Мы здесь одни.
Себастьяно пошел на огонек и вскоре увидел знакомое лицо Дасарлыка. Он, как обычно, насмешливо улыбался.
— Проходи, будешь гостем.
Они спустились в трюм. Ибрагим налил в пиалу холодного чаю и протянул Себастьяно.
— Не бойся. Пей смело. Если б я хотел тебя отравить, я бы не звал к себе.
— Зачем тебе все это нужно, Ибрагим? Ведь тот поединок был честным.
— Да, но я не довел его до конца. Отец учил меня, что это дурной знак. Эти два с половиной года меня преследуют неудачи, и теперь я знаю, почему. Я исполню волю Аллаха. — Глаза Ибрагима были полны решимости.
— Хорошо, Ибрагим, все будет, как ты захочешь. Только сначала скажи, почему ты так недостойно поступил тогда в Венеции?
— Как ты смеешь так говорить со мной, неверный? Я — дворянин!
— Я тоже дворянин, поэтому уверен, что похищать красавиц могут только безбожники из числа плебеев, чтобы утолить свою похоть.
— Замолчи, неверный! — закричал Ибрагим. — Это все проделки дьявола! Вы все его слуги! Тот, на сцене, сказал, что кто первый увезет царицу Елену, тот и будет обладать ею. Почему я не мог оказаться первым? Вы не хотели, чтобы мусульманин оказался ловчее вас всех? Я выиграл, но…
Лицо Ибрагима исказилось от злобы, но тут Себастьяно расхохотался.
— Почему ты смеешься, неверный. Отвечай!
— Несчастный Ибрагим. Теперь мне все ясно, — сквозь смех сказал Себастьяно.
— Ты издеваешься надо мной? Говори же быстрей, или я не отвечаю за себя.
— Неужели ты можешь убить меня, когда я держу в руке твою пиалу с чаем? Разве твой отец учил тебя этому?
Ибрагим весь побагровел от злости.
— Говори!
— Сейчас, подожди, дай успокоиться. — Себастьяно сделал глоток и поставил пиалу на стол. — Понимаешь, Ибрагим, это был театр, театральное представление.
— Ну и что? — недоумевал Дасарлык.
— Актеры изображали древнюю жизнь, и тот комедиант, который говорил о царице Елене, обращался к древним Богам, то есть к играющим их актерам. И Парис, который должен был похитить Елену, тоже актер. Он не мог обладать ею. Это была только игра, игра на сцене.
— О, Аллах! Это какая-то дьявольская игра. Зачем вы отдаете себя во власть дьявола? Я ничего не понимаю.
— Тебе трудно будет понять это.
— Все вы — неверные и будете прокляты Аллахом. Он все видит и всех покарает. Я поступил как настоящий мужчина. Я завоевал женщину, и она должна была стать моей навсегда. Никто не имел права отнять ее у меня.
— Ибрагим, ты так ничего и не понял…
— Это ты ничего не понял. Но скоро поймешь. Готовься, Себастьяно, мы закончим тот поединок здесь. — Он ударил кулаком по столу — широкое блюдо с персиками опрокинулось на пол.
— Как знаешь, Ибрагим. В любом случае благодарен тебе. Если б не ты, я не встретил бы самую очаровательную девушку на свете, которая стала моей женой.
— Кто, эта Елена? — поразился Дасарлык.
— Ее зовут Клаудиа. Царица Елена — это ее роль в тот вечер.
— У нее два имени? Не это ли проделки дьявола?
— Нет, Ибрагим. Она — божественна. Она — самая прекрасная в мире.
— Значит, ты отнял у меня ту, что принадлежала по праву мне. Ты вор и заслуживаешь смерти! — Ибрагим выхватил саблю.
— Это ты вор. Ты поступил, как подлый насильник. Ты оскорбил ее родителей, всех ее предков, — ответил Себастьяно.
— Я убью тебя, неверный! — Ибрагим набросился на Себастьяно, замахнулся саблей, но вдруг… наступил на персик, поскользнулся и, опрокинувшись на спину, всем телом навалился на огромный крюк для снастей, торчавший из досок. Крюк проткнул его насквозь… Все было кончено.