ься. Он знал, что ей скажет, когда она позвонит: каждый день у него на два месяца вперед расписан, он рад, сожалеет и прочее. Но едва Эля заговорила о пушкинских улочках, Растрелли, как ему стало интересно ее слушать, она угадала и его тайную любовь к Ленинграду, он даже немного заволновался и, сам того не ожидая, согласился заехать прямо сегодня. Она все же бесовская девка, в ней уйма таланта и обаяния, и Ягода хорошо знал, на кого делал ставку.
Киров поднялся, налил себе полстакана воды, выпил, стараясь успокоиться и все хорошо обдумать. «Может быть, это даже хорошо, что я согласился», — подумал Киров. Ему предоставлялась редкая возможность поправить свои пошатнувшиеся отношения с Кобой таким способом, через Элю, дать ему понять, что он не держит камня за пазухой. Отчего ж не воспользоваться? Эльвира не звонила раньше, потому что наверняка ждала, пока «оборудуют» квартиру. Теперь все готово, и можно принимать гостей. Кирову — великая честь открыть этот шпионский салон. Что ж, он откроет и не будет множить подозрений Кобы на свой счет.
Он позвонил Мильде. Она обрадовалась, знала, что он приехал, и ждала каждый день его звонка, но об этом не было сказано ни слова, одни сухие «нет» и «да», выдавало лишь ее дыхание, эти скупые «да» были напоены такой нежностью и страстью, что Элина красивая речь после разговора с Мильдой показалась ему напыщенной и фальшивой. Киров пообещал, что дня через два они обязательно встретятся, у него пока уйма всяких дел. Он спросил, как у нее с мужем, и она сказала, что объявила ему о разводе. Он не стал говорить ей об утреннем происшествии. «Скорее всего, — подумал Киров, — он хотел объясниться со мной по поводу Мильды. Только почему с револьвером, да еще заряженным?.. Решил попугать? Но ему может боком выйти его смелость…»
Кирову и в голову не пришло, что Николаев готовился к выстрелу. Безумный ревнивец убивает своего соперника из револьвера — такой сюжет годился только для оперы.
Эльвира встретила его в ярко-красном японском кимоно, ей шел этот цвет. За год, что они не виделись, Эля чуть округлилась, но прежней утонченности фигуры не утратила. Она перестала выглядеть девочкой-подростком, а превратилась в изящную маленькую даму, совсем бесстрашную по части откровенных взглядов. Это был вкус Ягоды: хрупкая женщина, наделенная изысканным коварством. Надо сказать, что Кирову тоже нравились такие женщины, он любовался их грацией, изломанностью жестов, они были приятными собеседницами, магия их обаяния завораживала, но любовная интрига на этом кончалась. Более близкие отношения разочаровывали. Для них требовалась иная отвага, иная телесная крепость. То же произошло год назад у Кирова и с Элей, и она тогда этого не поняла, потому что ее в мужчине интересовал только ум и природный дар, если таковой имелся, об остальном она и говорить не хотела, милостиво уступая животному напору собеседника лишь из уважения к другим его качествам.
Но сейчас Киров видел перед собой совсем иную женщину, обладавшую опытом знаменитой гейши или гетеры, в чьих жестах, взглядах и движениях угадывалась страсть к наслаждению.
«Неужели Ягода за несколько месяцев смог так изменить ее? — подумал Сергей Миронович. — Я недооценивал нашего Аптекаря!» Последнее слово у него вырвалось невольно, так Коба один раз назвал серого кардинала ОГПУ, пояснив, что тот учился в юности на фармацевта, но Киров неожиданно вспомнил о странном яде, обнаруженном у Гиви Мжвания, и все вдруг связалось в одну цепочку. «Значит, и он замешан в этой истории?..»
— Я изменилась, правда? — угадав его мысли, улыбнулась Эля.
— Немного, — кивнул Киров.
— Все это замечают, — согласилась она. — Я встретила одного человека, но мы вынуждены были расстаться, я любила его, и он словно открыл меня заново. Я стала по-новому ко всему относиться, я стала женщиной, потому что раньше ею не была. Можно долго об этом рассказывать, но чудо случилось.
— А как вы познакомились?
— Он сам меня нашел. Приехал, забрал, это тоже было необычно, увез сразу на дачу и стал всему учить. Абсолютно всему. И я, человек независимый, неожиданно ему подчинилась, а потом уж сама напрашивалась на свидания…
— А кто он, если не секрет? — спросил Киров.
— А он. — Эля вспыхнула румянцем. — Он тоже журналист, много ездит, давно женат, именит, словом, я, как девушка на сезон, в один прекрасный миг исчезла из его жизни, но эти несколько месяцев были удивительными, и я буду ему всегда благодарна…
Она принесла по зажаренному куску мяса, украшенному листьями салата, черными маслинами и долькой лимона.
— Говорят, на Западе никакого гарнира к мясу не подают, — чуть смутившись, выговорила Эля, — а потом картофель несовместим с мясом…
— Это ваш журналист говорит? — спросил Киров.
— Да, он был на Западе…
Эля смутилась, потому что Ягода никогда никуда не выезжал. Киров вспомнил, что нечто подобное говорил Горький, когда принимал их с Кобой у себя, а председатель НКВД туда бегает довольно часто.
Киров открыл «Саперави» и шампанское, он привез с собой несколько бутылок. Они приступили к ужину.
— Как ваше секретарство? Я думала, что секретари ЦК живут в Москве. А вы, я вижу, не хотите покидать Северную Пальмиру? — глаза у Эли игриво блеснули.
— Перееду в начале года…
— Вот как?! — то ли огорчилась, то ли обрадовалась Эля. — Я только переехала, а вы собираетесь от меня уже сбежать! Это нехорошо. Как поживает товарищ Сталин? Ведь вы теперь постоянно с ним общаетесь…
— Товарищ Сталин чувствует себя хорошо, — усмехнулся Киров.
— Я что-то не то спросила? — заметив его усмешку, насторожилась Эля. — Но нам, обывателям, интересно узнать, как живут олимпийцы, что они едят, о чем думают.
— Вы меня для этого и пригласили? — поддел ее Киров. «Неопытный конспиратор всегда начинает с ошибок», — подумал он, вспомнив, как попался из-за своей юношеской самоуверенности в Томске.
— Ну что вы, Сергей Миронович! — покраснела Эля. — Я просто пытаюсь завязать светскую беседу и спрашиваю о первом, что приходит в голову. Григорий Константинович вам рассказывал о нашей встрече?
— Да, он говорил, как вы похорошели, — улыбнулся Киров. — Я уж подумал, не влюблен ли он в вас, с таким восхищением Серго вас описывал.
— А вы считаете, что в меня нельзя влюбиться? — кокетливо спросила Эля.
— Ну почему, очень даже можно. Просто Серго у нас мужчина строгих правил и однолюб…
— А вы?
— Я, наверное, тоже…
— Хорошо, что вы употребили это слово «наверное», а то я бы расплакалась. Я целый год мечтала о нашей встрече, надеясь, что у товарища Кирова сохранился ко мне какой-то интерес. Простите, что я забыла вас поблагодарить за заботу, ведь Григорий Константинович, выполняя вашу просьбу, прошлой зимой заезжал ко мне, спрашивал, не нужна ли помощь… Это было так трогательно. Тогда я вдруг осталась одна и… — На ее глазах блеснули слезы, Эля вытащила платок. — Извините!
На какой-то миг сердце его дрогнуло, ему захотелось броситься и приласкать ее, такой беспомощной и сиротливой она показалась Кирову, но Эля вдруг улыбнулась, и слез как ни бывало.
— Арестовали моего близкого знакомого, нет, просто друга, он дружил с мамой, отцом, я запаниковала, и вдруг в газете появляется сам товарищ Орджоникидзе. Наш редактор был так потрясен, что не знал, чем меня ублажить, и с перепугу даже стал за мной ухаживать! Повел ужинать в ресторан! — Эля рассмеялась. — Было очень смешно. Вот… Но я помню оба наших свидания, — жарко прошептала она. — А вы сразу перерубаете канат и уходите в открытое море.
Киров не стал ее уличать во лжи, когда она призналась, что целый год мечтала об этой встрече, сыграв довольно искренне эту фразу. Несколько минут назад она с упоением говорила о любви к Ягоде, назвав его журналистом, и Сергей Миронович мог бы упрекнуть ее в обмане, но тогда выявится его настороженная подозрительность, а ведь он пришел к одинокой даме на приятный вечерок, правда, заранее предусмотрев и отходной вариант: ровно в половине десятого раздастся звонок, и его отзовут по срочной оказии. За это время успеет поужинать и удостовериться в своих подозрениях. Он поймал себя на том, что размышляет цинично и грубо, но тут уж с кем поведешься.
Возвращаясь домой, Киров не без восхищения отметил, как искусно эта маленькая гейша плела свои сети, и не знай он рассказа Серго, непременно бы в них попался и, возможно, о чем-нибудь проговорился. С Ягодой ему трудно состязаться.
Перед отъездом Эля взяла с него слово, что Сергей Миронович обязательно ее навестит и постарается оградить свое пребывание от таких назойливых звонков. Киров развел руками: он себе не принадлежит, и был бы рад остаться, продолжить их чудную беседу, но что делать. Эля займется поиском своих ошибок и быстро найдет одну из них: ее рассказ о романе с журналистом прозвучал некстати, но слово вылетело.
35
Мелкий снег уже кружился в обнимку с дворниками. Рассерженная Нева недолго бурлила гневом, и в одно морозное утро, утратив остаток сил, скрылась за тонким зеленым зеркалом. Выглянуло солнце, озолотив адмиралтейскую иглу, и зима под марш духового оркестра торжественно вошла в город, и он стал готовиться к своему главному празднику, к семнадцатой годовщине революции.
Киров приезжал пятого ноября из Москвы, и Николаев решился: завтра утром, на Московском вокзале. Вторая попытка и окончательная. Накануне, четвертого, он зашел проститься с матерью, она насушила ему мешочек сухарей, и он зловеще усмехнулся: не терпится в дом отдыха отправить?
— Чего плетешь-то? — огрызнулась она. — Кто тебя в тюрьму толкает? А мешочек сунул в портфель да грызи по дороге. Зубы-то еще не выпали?
Мария Тихоновна села на стул и долго молча смотрела в окно. Николаев хотел, не открывая всего, объясниться с ней. Свиданий ему не дадут, а как сказать старой неграмотной женщине, чтоб она поняла его и не кляла потом, не считала безумным? «При царе жили плохо и сейчас не лучше, — вот и вся материнская политграмота. — А жить надо, куда деваться».