Прекрасный образчик деревенского юмора!
Соня пожимает плечами.
— Да ничего особого. Ну, загнала лошадь, с кем не бывает. Жалко, конечно, хорошая была каурая. Но ничего не попишешь…
Она явно намерена двинуться дальше, не желая продолжать этот разговор, но Стевар волчьим нюхом своим чует, что приятельница чего-то не договаривает, и, словно хищник на добычу, устремляется на Микара.
— Темнит чего-то наша Рыжая. Давай, выкладывай, что там было вчера? — И уже к Соне. — Ты куда моталась-то, кстати?
Теперь уже воительница раздосадована всерьез. Меньше всего ей хотелось бы сейчас вспоминать о своей недавней поездке. Впрочем, так бывает всегда. Надо дать себе немного времени, чтобы улеглась тревога, чтобы не было этого проклятого поганого ощущения, что вот-вот, зловеще дзинькнув, сзади вопьется в шею стрела, что чьи-то недобрые глаза постоянно сверлят затылок. Надо дать себе отдышаться, размяться немножко, пройтись по лесу, тогда можно и рассказывать. А вот так сходу, да еще после ночи, полной дурных снов, — хотя ей помнится лишь песок, вода, да какие-то глупые красные рыбы, — нет, говорить она совершенно не расположена. Демонстративно насупив брови, она поворачивается к парням спиной.
— По-моему, это ты хотел бегать, а не я, Стев. Если раздумал, так и скажи.
Но, вместо ответа, оборотень со смехом хватает ее за талию и, сперва высоко вскинув над головой, торжественно усаживает прямо на наковальню Микара, с которой тот предусмотрительно успевает сгрести кожаным фартуком всю железную мелочь.
— Молчи, принцесса! Микар, расскажи нам сагу о возвращении великой воительницы в родное Логово!
— О, это было незабываемо, — басит черноволосый. Как и все северяне, он жить не может без добрых историй. Это у них в крови. Долгие зимы большую часть времени приходится сидеть под крышей у огня, заняться нечем, всех развлечений — только рассказывать друг дружке одни и те же бесконечные байки. Так неудивительно, что даже безобидная история с гусем, зашипевшим на ребенка, обретает почти эпические масштабы и пересказывается каждый раз все более красочно, до тех пор, пока никто уже не в состоянии узнать в ее цветистой пышности первоначального скромного сюжета.
— Короче говоря, иду это я вчера с ужина…
— А, — Соня вздыхает с облечением. Похоже, в этот раз от эпоса, сравнимого с «Большим кольцом», они останутся избавлены. Микар еще не успел расцветить свою легенду пышными красками. Иначе им пришлось бы слушать как минимум с момента его появления на свет, а в самом страшном варианте, вообще, всю историю сотворения мира с того дня, как богиня Трейя вдохнула жизнь в золотое яйцо, снесенное, ее любимой голубицей Куу… — Так вот, иду, ни о чем себе не подозревая, эля кувшин прихватил, сыра да хлеба немножко, чтобы на ночь глядя подкрепиться и вдруг — не поверишь! — топот копыт, земля затряслась, огонь вспыхивает какой-то зеленый над лесом, точно свора демонов на нас мчится. Я — хочешь верь, хочешь нет, — тут же бросился за наковальню, затаился. Лошади взбеленились, копытами бьют, ржут, стойло едва не снесли, а зарницы так и пылают над лесом, одна, другая, и грохот стоит, и рев, словно камнепад прошел…
Нет, похоже, без голубицы Куу все же не обойтись. По мере рассказа, глаза Микара загораются поистине берсерковским огнем, он принимается широко размахивать ручищами, грозя в любой момент снести Соню с ее хрупкого насеста. Как видно, живописуемая картина ему и самому очень по душе, он даже оглядывается на лес, зеленеющий за стенами Логова, словно и впрямь ждет увидеть там разноцветные зарницы.
На самом деле, она просто скакала на лошади к воротам. Скакала быстро. Ну, может быть, даже очень быстро. Не разбирая дороги, потому что неслась через лес напрямик. Выбирать дорогу было некогда. Просто скакала и все. А зарницы — ну, впрочем, она не оглядывалась. Могли быть и зарницы…
— И вот, — вдохновенно продолжает кузнец, — Среди всего этого шума и грохота, среди звона стали, камнепада, пляшущих огней и завывания демонов, несется она, рыжеволосая дева, почти обнаженная, на огромном жеребце цвета ночи, и за ней свора тварей самого ужасного вида, с раззявленными пастями, с клыками, с которых падает ядовитая слюна, с горящими очами, как болотные гнилушки…
— О боги, да уймись же наконец! — Соня хохочет так, что едва не падает на землю. — Не было никаких демонов, что ты парню голову морочишь? Смотри, он весь аж закаменел!..
Микар виновато оборачивается к Стевару, который и впрямь слушает кузнеца, раскрыв глаза так широко, что они кажутся нарисованными на его бледном веснушчатом лице.
— Извини, друг, — бормочет Микар. Но извиняется он не за себя — Извини эту глупую девчонку. Она ни на медный грош не смыслит в хороших историях.
— И что было дальше? — выдыхает зачарованный Стевар.
Кузнец вновь взмахивает руками
— А дальше, она несется, сосны, словно травинки, уклоняются с ее дороги, ветер сметает листву и сучья, чтобы конь ее ненароком не повредил ноги, и пылью залепляет глаза подлым тварям, а она скачет прямо сюда, к воротам, и мы бежим отворить ей поскорее, и она скачет прямо к нам, и мы понимаем, что она не успеет, и тут… — Он делает театральную паузу, держит ее до невыносимого, до тех пор, пока у слушателей не порвутся все нервы в напряженном ожидании. — …И тут ее конь совершает огромный скачок. Клянусь тебе, друг мой, я никогда не видел, чтобы лошади так прыгали. Он пролетел, должно быть, сотню шагов в одном парении, и приземлился прямо здесь, — заскорузлым пальцем с ногтем, украшенным жуткого вида кровоподтеком (обычная беда кузнеца!), он тычет на землю прямо перед собой. — Вот здесь приземлился ее конь… словно птица, он летел, да разразит меня Небо, если я вру хоть в единой букве. Приземлился и пал замертво. Пена выступила на губах, алая, как кровь, глаза закатились, и он прохрипел человечьим голосом: «прости!» и… умер.
Стевар восхищенно вздыхает. Соня испускает громкий стон, не зная, злиться ей или смеяться. Будь сейчас время чуть более позднее, в особенности, если бы она уже успела позавтракать, то не стала бы и лишнего мгновения думать над этим. Но с утра она не человек. С утра, как она любит повторять, вообще, люди не живут. Какое уж тут чувство юмора!
— На самом деле, — оборачивается она к Стевару, — Я просто удирала от одного болвана. Он думал обмануть Волчицу, этот глупый офирский купчишка. Я должна была купить у него манускрипт «Магических Арканов», может быть слышал, Разара бредила им последние три луны, как только услышала, как кто-то выставил книжонку на рынок, а этот ублюдок Раззак решил нас надуть. — Она усмехается не без толики самодовольства. — Конечно, чисто внешне невозможно было понять, что чего-то не хватает. Просто какое-то странное чувство у меня возникло, да еще ленточка какая-то болталась странная, на закладку не похоже, к чему — непонятно. В общем, отыскала я там в Келадисе одного мага. Слабенький колдунишко, скорее, даже подмастерье, нашим в Логове в подметки не годится. Но, правда, мастерства его кое на что хватило. Понял, что дюжины листов в книге не достает. Там должны были быть Звездные таблицы. За ними и пришлось идти обратно к Раззаку.
Тон ее по контрасту с эпическим повествованием Микара куда более будничный, ибо для нее это приключение — самое обычное дело. Таких поездок она совершает по десятку в год, а то и более. Правда, по счастью, в большинстве своем они проходят не столь бурно.
— Верно ли я понимаю, о рыжеволосая гордость Логова, — перебил ее кузнец, — что этот подлец, как ты его назвала? Раззак? — пытался всучить пресловутые арканы другому покупателю?
— Ну, еще бы! — Соня усмехается, вспомнив эту сцену. Тощий маленький купчишка с огромным носом и горящими глазами, который, жестикулируя, объясняет что-то высоченному, похожему на жердь незнакомцу в костюме провинциального мага… Ибо кто еще, кроме сельского некроманта, станет украшать свой балахон таким количеством звезд, полумесяцев и прочего ничего не значащего барахла. В общем, осознав ситуацию, Соня не стала тратить время на разговоры. Просто, соскочив с подоконника, куда опустилась по веревке с крыши, схватила со стола вожделенные листы пергамента и сиганула вниз, где заранее, оставила дожидаться свою верную каурую лошадку.
Не рассчитала только того, что покупатель явился не один, а с хорошей охраной. Так что не успела Соня оглянуться, как на хвосте у нее уже повис десяток самого грозного вида солдат… да еще сам маг и оскорбленный в лучших чувствах купец со своими прихвостнями. Ей удалось оторваться от них лишь на считанные мгновения, чтобы заскочить в дом к давешнему магу-недоучке. Тот, осознав, что вляпался в какую-то крупную историю, попытался, разумеется, сделать вид, что не понимает, кто перед ним и чего от него хотят, а все, на что он способен — это в лучшем случае навести чары на дом какой-нибудь тетушки Мины, чтобы пыль по углам не садилась и молоко не кисло. Однако, с кинжалом, приставленным к горлу, все начинают соображать быстрее, а у магов колдовское искусство вырастает просто на глазах, так что чары на каурую он наложил более чем сносно — и довольно-таки споро. Соня едва успела выбежать из дома мага, вскочить в седло и устремиться прочь, когда в конце улицы показались ее преследователи, с радостным улюлюканьем принявшиеся загонять жертву.
У них было преимущество сменных лошадей, преимущество в количестве, преимущество в силе. На стороне Сони, как очень часто случалось в ее жизни, была только хитрость и ловкость, ну, и возможно, самая малая толика удачи.
Так что никаких зарниц и чудовищ с глазами-гнилушками на подъезде к Логову, конечно, не было. Она, вообще, сильно сомневалась, что противники ее последовали за ней аж сюда. Скорее всего, отстали где-то за лигу до заветной долины, осознав, наконец, куда едут и в пасть какому зверю могут угодить. Но останавливаться, чтобы это проверить, разумеется, она не стала, и поэтому, не сбавляя ходу, внеслась во весь опор в ворота Логова. Ну, а дальше…
— В общем, лошадка меня несла, пока не кончились чары Мерцилия. А потом бедняжка каурая просто издохла. Сердце не выдержало.