– Вышли за мной машину, Володя. Я хочу с Ревень потолковать. Посмотрим, что она скажет. А потом, – он хрустнул костяшками, – потом и с Протасовым поговорим. Или, может, сначала с Протасовым.
– Понял. Машина будет у вас через двадцать минут, Сергей Михайлович.
Украинский подумал о душе, особенно притягательном по утрам:
– Давай через полчаса, Володя.
– Вас понял, Сергей Михайлович.
Повесив трубку, Украинский заглянул в комнату дочери. Светка спала, обняв ногами одеяло. Полковник на цыпочках подкрался к кровати, потрогал лоб дочери. Тот был прохладным, значит, температура спала к утру.
– Слава Богу, – пробормотал полковник, и отправился в душ. Зайдя в ванную, Сергей Михайлович стащил с руки браслет «Stainless Steel» со старенькими часами, которые таскал Бог весть сколько лет, с начала 70-х, должно быть, еще раз посмотрел на часы, перед тем как положить их на полочку у бритвенного прибора. Стрелки показывали половину одиннадцатого. Судя по времени, Бандура как раз находился в воздухе, направляясь в Крым. Вардюк должен был доложить, как только встретит молодого человека в аэропорту. Пока он, естественно не звонил. Еще было рано. Протянув руку, Сергей Михайлович осторожно потрогал воду. Она уже достаточно нагрелась. Тогда полковник, кряхтя, полез под душ, задернув полиэтиленовую ширму.
Когда Украинский уже выходил из квартиры, его окликнула жена. Полковник прижал палец к губам:
– Т-с, Светку разбудишь.
– Подожди, я тебе бутерброды сделаю, Сережа.
Он отрицательно покачал головой:
– Нет времени, Лидок. Я постараюсь недолго.
Кажется, она не поверила. Даже наверняка нет.
– Что у тебя с лицом? – спросила жена. – Кровь?
Украинский потрогал щеку. Он порезался, когда брился:
– А, это… – полковник отмахнулся. – Ерунда, до свадьбы заживет.
– Дай, йодом прижгу.
– Нет времени, Лида. – Опустив глаза, Украинский притворил дверь, пересек лестничную клетку и нажал кнопку вызова лифта.
Машина дожидалась под парадным. Усаживаясь, он, запрокинув голову, посмотрел наверх, ожидая, что Лида выглянет с балкона, чтобы помахать рукой. Но, она не выглянула. А, может быть, он просто не заметил. До его шестнадцатого этажа было далековато.
Не успел Украинский зайти в кабинет, как к нему заглянул Торба:
– Здравия желаю, товарищ полковник.
Украинский скупо кивнул.
– Что это у вас? – спросил Торба. – Порезались, что ли?
– Ерунда, – Украинский махнул рукой.
– Плохая примета, – если это была шутка, то неудачная.
– Что у тебя? – нахмурился Украинский.
– Тут такое дело, Сергей Михайлович, – сказал Торба заговорщическим тоном. – В Пустоши, куда вы позавчера ездили, новое, я бы сказал, открытие…
– Какое открытие? – напрягся Украинский. По его мнению, пяти трупов, обнаруженных оперативниками на старом погосте и в летней кухне, было вполне достаточно, если не для занесения в книгу рекордов Гиннеса, то, для пригородного села, это точно. Однако, человек, как говорится, предполагает, а… – Что там еще у тебя?!
– Вот что, товарищ полковник. Ребята в доме у гражданки Ревень тайник в погребе обнаружили. А там…
«Сумка Милы Кларчук», – чуть не выпалил Украинский, но вовремя схватил себя за язык. Хотя, это было бы логично, и он предполагал такой вариант.
– Оружие, товарищ полковник.
– Какое оружие? – это было неожиданностью. – Что за оружие, Володя?
– Стрелковое автоматическое, товарищ полковник. Автомат Калашникова, укороченный вариант, и ППШ, можно сказать, времен войны.
– Отпечатки? – уточнил Украинский.
– Полно, Сергей Михайлович.
– Надо снять с Протасова и его дружков. Для сравнения. Они, кстати, как?
– Сидят, товарищ полковник. Тихо. Прав не качают. Не возбухают. В ажуре.
– Вот и хорошо. Значит, организуй дактилоскопию.
– Сделаем, Сергей Михайлович.
– Ты говорил, задержанная Ревень на допрос просилась?
– Так точно, товарищ полковник.
– Давай, сходим, поговорим.
суббота, в районе обеда
– Как, б-дь на х… сбежал?! – задохнулся Витряков, потрясенный известием о бегстве Бандуры до самых потрохов и даже глубже. – Ты чего лепишь, падло?! Да я тебя, клоуна, на английский флаг порву!
Стоявший в двух шагах Бонифацкий покосился на Леню с тревогой:
– Что-то не так, Леня?
«Не так?! – чуть не заорал Витряков. – Да у нас полная жопа! Горловая!»
– Кто это звонит?
– Рыжий! – будто ругательство выплюнул Винтарь. – Недоносок сраный! Мать его через коромысло!
– А кто сбежал?
– Да мудак твой киевский. Говорил я, б-дь на х… тебе, надо было его сразу кончать!
Потемневшее от ярости лицо Витрякова заставило Бонифацкого отшатнуться. Они стояли на крыльце. Торчать в заваленном трупами бунгало было невмоготу ни тому, ни другому. Уж слишком там нахозяйничалась смерть. Они выбрались на свежий воздух, оставив милицейского офицера и троих бандитов коченеть в полумраке бунгало.
– Что же делать? – растерянно спросил Бонифацкий. Ему и в голову не могло прийти, что Бандура проявит такую прыть. Хотя… стоило, вероятно, предположить нечто подобное.
– Я предупреждал, – он парень не промах.
За минуту до того, как Рыжий вышел на связь, Витряков отдавал распоряжение прочесать окрестности, прикладываясь то к рации, то к пол-литровой бутылке «Артемиды». Мила с Любчиком не могли уйти далеко. Телохранители Бонифацкого, Белый с Желтым, выехали на трассу, прошвырнуться наудачу вдоль дороги. Леня запросил подкрепления, прибытия которых ждал с минуты на минуту. Требовалось немало людей, чтобы организовать массированную облаву по всему побережью. Звонок Рыжего спутал все карты, теперь вместо одной головной боли у них были сразу две.
– Я тебя, олигофрен ты обдолбанный, лично за яйца на суку повешу! – пообещал Витряков Рыжему, – ноги оборву и в задницу засуну! Как ты мог так облажаться, твою мать, гурон?!
– Клоун недоразвитый, придурок! Ты меня подвел!
– Леня! – оправдывался из динамика Рыжий. – Он, видать, профи. Только мы с Ногаем пушки вынули – такого стрекача задал…
– Где этот узкоглазый недоносок?! – перебил Витряков. – А ну, давай его сюда!
– Не могу, – Рыжий чуть ли не плакал, – этот гад неместный… Ногая того… С крыши столкнул. Ногай там, у пансионата остался. Он прямо на катушку из-под кабеля упал.
– Киевский недомерок замочил Ногая?! – это было совсем «хорошо».
– Насмерть. Конкретно.
– Вот, козел, б-дь на х… – было непонятно, в чей адрес прозвучали оскорбления.
– Что, Леня? – всполошился Бонифацкий. – Что там еще?!
– Киевский уделал Ногая. С крыши спихнул. А так, б-дь, все ништяк.
– Опупеть, – пробормотал Бонифацкий.
– Видать грамотного штриха Поришайло по твою душу выслал… Где он сейчас? – Витряков вернулся к Рыжему.
– На стройке лежит. Я ж сказал…
– Киллер, мудак.
– В пансионате засел.
– В каком пансионате, недоумок?! Координаты давай!
Рыжий назвал пансионат.
– Отправляй туда всех людей, – сказал Бонифацкий, после того как Винтарь передал ему слова Рыжего.
– Не дай ему ускользнуть, – предупредил Витряков в рацию. – Ты понял, Рыжий? Это, блядь, твой последний шанс. Вывернется – я тебя урою, отвечаю!
– Я с дороги звоню, – упавшим голосом признался Рыжий, – из машины. Отсюда до стройки метров четыреста будет, с копейками. Вдруг он уже свалил?
– Как ты в машине оказался?! – осатанел Витряков.
– Рацию в салоне забыл…
– Тебе же хуже, козел!
Сообразив, что дело табак, Рыжий, в отчаянии обернулся назад и обнаружил дорожную сумку, оставленную Бандурой на сидении.
– Леня?
– Ты покойник, Рыжий.
– Леня?! Тут сумка его. Киллера, то есть. С говном разным. – Рыжий вывернул сумку наизнанку и перебрал содержимое дрожащими ладонями. – Паспорт, авиабилеты. Еще барахло разное. – Под руку попался бумажник, опущенный Рыжим по старой вертухайской привычке, почти такой же могущественной, как и инстинкт самосохранения. Лопатник без лишних слов перекочевал во внутренний карман Рыжего.
– Пускай сохранит сумку, – неожиданно подключился к разговору Боник.
– Животины этой? На кой?
– Есть дельная мысль, – сказал Бонифацкий, и в первый раз за последний час улыбнулся. – Будет на кого обоих ментов списать.
– Голова, – согласился Витряков, когда сообразил, что к чему. – Идет. Рыжий, б-дь, ты все понял?!
Еще раз, в самых сильных выражениях напомнив Рыжему о персональной ответственности, Витряков принялся стягивать все силы к пансионату.
Боник, в свою очередь, взялся за сотовый.
– А я пока Цыгану позвоню. Пускай Милу милиция ищет.
– Ненавижу легавых, – пробурчал Витряков между делом. Но, не стал возражать. Обстоятельства складывались таким образом, что лишним не был никто.
– Пусть прошерстят побережье, – обронил Бонифацкий. – Мила, в конце концов, не иголка. Найдут.
Витрякову ничего не оставалось, как согласиться.
Когда Украинский перешагнул порог комнаты в цокольном этаже, где временно поместили Ирину, задержанная вскочила со стула с таким видом, словно за ней пришли, чтобы отвести на расстрел. Всклокоченные волосы сбились неопрятной паклей, побывавшей в руках трубочиста, под глазами залегли круги, дорожки из засохших слез на щеках были обозначены разводами потекшей косметики. Где-то Сергей Михайлович видел нечто подобное. Кажется, на самодельных плакатах американской рок-группы «Kiss»,[38] которые ему приходилось изымать в семидесятые. Еще когда в КГБ работал. Воспаленные, зареванные глаза гражданки Ревень, красные от полопавшихся капилляров, смотрели на полковника с немым отчаянием, как у собачонки, посаженной на цепь для того, чтобы забить дубиной. Еще Украинский подумал, что визит милицейского врача, которого он накануне посылал к задержанной, принес кое-какие результаты. Если накануне она лишь монотонно завывала, забившись в угол и спрятав лицо в ладони, то сегодня, очевидно, могла говорить. В общем, полковник, ограничившись довольно с