– Это все Вовчик, в натуре…
– А где он, где? – спросил Украинский. – И деньги государственные – где? Ты уж поднапряги мозги, сынок, в последний раз, если не хочешь сыграть в самого крайнего мудака? А – ты не хочешь, я по глазам вижу – что нет.
– Не хочу, – шепотом сказал Протасов. Это было, как на духу.
– Вот. Видишь, как хорошо. Уже и договорились. Пришли значит, к общему знаменателю. – Украинский пододвинул Протасову листочки. – Сейчас, значит, напишешь чистосердечное признание, а потом прокатимся, за твоим дружком. Возьмем его, вместе с денежками.
– А потом? – выдохнул Протасов.
– А чего тебе бояться, если ты, по твоим словам, с женой в постельке кувыркался. Отпишешь, как есть, расскажешь, где Вовчика найти, с бабками, и, гуляй…
– Откуда мне знать, где эта гнида? – сказал Протасов. – Я без понятия, гражданин начальник. – На самом деле, Валерий дорого бы дал, чтобы теперь, когда его глаза, наконец, раскрылись, потолковать с Волыной по душам. Но, чтобы сдавать Вовчика Украинскому…
– Ответ неправильный, дружок, – сказал полковник, охваченный желанием отвинтить Валерию голову. – Я тебя, кажется, предупреждал? Чтобы без утаек и финтов. Либо ты, либо Вовчик. А деньги мне нужны в любом случае.
«Мне тоже не помешают», – мелькнуло у Валерия.
– Ты утверждаешь, что не в курсе, где он живет? Сынок, ты не тому компостируешь мозги!
– В натуре так, гражданин начальник! Раньше мы с Вовкой у одной хозяйки жили, за городом. А неделю назад она нас выгнала. К херам. Хрен его знает, теперь, где эта гнида ошивается?!
– Выгнала? – скептически переспросил Украинский. – И ты мне хочешь сказать, что болтался по городу, как ни в чем не бывало, в то время как твой долбаный приятель нагрел тебя на круглую сумму, да к тому же подставил под расстрельную статью?! Ты меня кем считаешь, Протасов?!
– Так, а откуда мне было знать, какой расклад?! – взвыл Протасов. – Бандура сказал, Милу гопы бомбанули! Левые какие-то… – осекшись, он не мигая, уставился в глаза Украинскому. – Вы хотите сказать?.. – пролепетал Валерий.
– А ты сам посуди, Протасов. По-моему, ежу ясно – дружки прокатили тебя, как лоха.
– Нет… – Валерий несколько раз открыл и закрыл рот. Как рыба, имевшая глупость проснуться на пути из морозильника на сковородку.
– Кто пригнал в Пустошь 99-ю Бонасюка, которую вы разбили?!
– Планшетов с Вовчиком, – чистосердечно признался Протасов. – Они в деревню Бонасюка привезли. Он, в дупель пьяный, в багажнике валялся. Только потом они в аварию попали…
– Кто – они?
– Вовчик с Планшетовым.
– А кто, тогда желтую «тройку» в гараж на проспекте Героев Сталинграда пригнал?
– Ну… – замешкался Протасов.
– Если тебе верить, Милу гопы ограбили. Левые какие-то. А откуда они про гараж на Оболони узнали, а?
Протасов стравил излишки воздуха через ноздри. Это был звук паровоза, который уже никуда не едет. Потому как уткнулся в тупик. Кто-то разобрал рельсы. Причем, кто-то свой.
– Где найти Планшетова? – спросил Украинский.
– Не знаю, – сказал Протасов.
– Да?! – Теперь Украинский почти кипел. – Так ты меня понял, выходит? Ладно. Это твое сотрудничество, значит? Хорошо. Хорошо, Протасов. – Амплитуда голоса упала до нулевой отметки, но, это было затишье перед приходом торнадо. – Тогда я тебе, мать твою за ногу, кое-что расскажу!
– Чего вы мне еще расскажете?
– Сейчас узнаешь, – пообещал Украинский, а как узнаешь – не обрадуешься. Ты у меня по полной, понимаешь, программе, ответишь. За всех.
– За что?!
– За трупы в пустоши, поганый ты ублюдок! – наконец, не выдержал Украинский. – За семью Журавлевых, подонок, твою мать! За двух девочек, школьниц, урод гребаный! За их отца и мать, которых ты убил!
– Сидеть! – заорал Украинский через мгновение, когда в ужасе отпрянувший Протасов попробовал встать. – Сидеть на месте, тварь! Сидеть, кому сказал!
На эти вопли в комнату заглянули ожидавшие под дверью милиционеры. Протасов отшатнулся, Украинский навис над ним, как скала:
– Ты, сука, дебил, людей резал, как косой махал! – знак милиционерам выйти.
– Я! Я…
– Ты, б-дь, дерьмо! Ты, гнида, всю часовню мертвецами забил, а теперь говно мне на уши вешаешь?!
– Это не я! Товарищ полковник! Это не я, мамой клянусь!
– А кто?! Кто это сделал?! Вовчик?! Планшетов?!
– Маньяк, товарищ полковник. Или вообще демон!
У Украинского отпала челюсть:
– Кто?! Что ты лепишь, Протасов?!
– Это истинная правда, товарищ полковник. Да у нас там, бывало, по ночам, зуб на зуб не попадал. Мы его изловить с Вовкой хотели, но, куда там.
– Бред сивой кобылы, – фыркнул Украинский, мимоходом подумав, уж не пытается ли Протасов «закосить под дурочку». В его положении это было не худшим вариантом. Возможно, вообще, единственным.
«Только, я тебе такой возможности не предоставлю».
– Это правда.
– Твоя правда, дебил, ни в одну дугу не лезет.
– Но, это так, товарищ полковник! Мы с Вовкой давно подозревали! Мы… мы и тюбетейку на чердаке нашли.
– Тюбетейку? – переспросил полковник, который уже слышал нечто подобное от Торбы.
– Так точно, – подхватил Протасов, в состоянии стресса улавливавший перемены в настроении собеседника с чуткостью радиолокационной антенны. – Оно нас самих преследовало. Вовка думал – малые прикалываются, пока мы не допетрили, что она – с погоста приходит. А потом, когда крест с могилки ее папани нашли, который, якобы, с концами пропал, еще при Брежневе – тут я понял – натуральная нечистая сила там шурует.
Украинский хотел изобразить улыбку, но безумный блеск в глазах Протасова не позволил ей появиться на свет. Губы остались сжаты в ровную вытянутую линию.
– Этот Пастух гребаный, с того света приходит, понимаете?! Да вы, товарищ командир, хоть малых Иркиных спросите. Они подтвердят. Они, нам с Вовкой такое, понимаете, рассказывали… жуть, в натуре.
– Каких малых, Протасов? Что ты метешь!
– Детей ее. Хозяйки, в смысле.
– Ты их знаешь?
– Ну, ясное дело.
– Где они?
– Не в курсе, товарищ полковник. Сам не пойму, честное слово.
– Да как твоему честному слову верить, Протасов, если ты брешешь, твою мать, как Троцкий! Если ты и про детей, и про сумку, и про дружка своего Планшетова п-шь и, понимаешь, не краснеешь!
– Не вру, товарищ полковник! Только нет его уже.
– Как это нет?! Ты про Планшетова говоришь?
– Ну да. Кажется, утоп он. В Десне, вместе с джипом. Вот. И, по-моему, у него в багажнике какая-то сумка валялась. Спортивная, е-мое. Большая, в натуре. – Протасов не помнил никакой сумки, но, чуял, что представляет особенную ценность для полковника. Поэтому дорисовал сумку в воображении. Тем более легко, раз машина пошла на дно. – Только тачка-то утонула. И Юрик, в натуре, вместе с ней. Как Чапаев.
– Ты хочешь сказать… – начал Украинский, подбираясь, и тут в дверь постучали. Сергей Михайлович прервался на полуслове:
– Что там еще? – спросил он, не скрывая неудовольствия.
Дверь со скрипом приоткрылась. В образовавшемся проеме возникла взлохмаченная голова Торбы.
– Что у тебя? – спросил Украинский.
– Сергей Михайлович, можно вас на минуту?
– Ну, что еще?
– Я по поводу джипа, Сергей Михайлович.
– Нашли?
– Так точно. Обещают в течение часа поднять, товарищ полковник.
– Молодцы. – Украинский потер руки. Было приятно слышать, что хоть кому-то хоть что-то удалось. – Надо бы нам туда съездить, – добавил Украинский задумчиво. Чем черт не шутит, сумка Милы Кларчук вполне могла оказаться в багажнике.
– Я по «УАЗику» хотел доложить.
– Так докладывай, Володя. – Вызвав сержанта, чтобы присмотрел за Протасовым, Сергей Михайлович вышел в коридор. – В оба глаза за ним смотри, – предупредил он конвойного, – если в окно сиганет, полетишь следом за ним. Уразумел?
– Ну, что у те6я? – добавил Украинский, когда они с Торбой остались одни.
– «УАЗик» уже вытащили. – Торба придал лицу заговорщическое выражение. – Ребята стали кабину от ила расчищать. Его, понимаете, по самые окна намело. Копнули раз, копнули два. Саперными лопатами…
– Ну, и? – поторопил Украинский.
– На кости напоролись, Сергей Михайлович.
– На какие кости?
– Человеческие, товарищ полковник. Сначала череп подцепили, немного погодя ребра нашли. Того, сего, помалу. Без экспертов разобраться непросто, конечно, но, знаете, на братскую могилу похоже.
– Вызывай криминалистическую лабораторию, – во второй раз за день распорядился Украинский, подумав, что в последнее время его прямо таки преследуют мертвяки, братские могилы и результаты бесчинств, совершаемых серийными убийцами. И, ни конца, ни краю этому не видать.
– Сделаю, Сергей Михайлович. Я хлопцам приказал все, как есть оставить, в кабине. Чтобы потом эксперты не выступали.
Украинский растер лоб. Солнце стояло в зените, в его лучах были видны крошечные частицы пыли, плававшие в воздухе коридорами управления по борьбе с экономическими преступлениями.
– Что-то мы с тобой старое зацепили, – сказал полковник задумчиво. – И, понимаешь, на свет вытащили. Из «глухарей» советской эпохи, я бы сказал.
– Похоже на то, Сергей Михайлович. Вам бы съездить туда, своими глазами посмотреть.
Это предложение отвечало мыслям самого полковника.
– А ты знаешь… – начал он, – может, ты и прав. Ладно, давай на Десну прокатимся. По месту глянем, что и как.
«Давно бы так», – было написано на лице Торбы. Видимо, он тоже засиделся в городе.
– В общем, так, дружок, – сказал Украинский напоследок, одарив Протасова ледяным взглядом. – Бери бумагу и пиши. О том, как задумал финансовую аферу. О том, как твой дружок твой с Юрой Планшетовым милиционеров в гараже на Оболони убивал. Как вы моего опера в парадном зарезали. Как…
– Так я ж этого не видел, – задохнулся Протасов.
– Не видел? – переспросил Украинский. – Ну, так слушай сюда, сынок. Или ты мне четко и внятно, как на духу, все свое дерьмо вывалишь, или сам, слышишь меня, сам за все ответишь! Уразумел?! – Теперь полковник склонился к Протасову. Он дышал ему прямо в лицо. – И не тяни с этим, сынок. – Он перешел на шепот, – если жизнь дорога. Эй?! – крикнул полковник в коридор, – ув