– Ни хрена себе, чувак, ты ужастики на ночь рассказываешь! – первым нарушил молчание Планшетов. – Ни хрена себе… Прямо выпить захотелось.
– По-любому, – согласился Волына, очень довольный тем, что его история произвела впечатление. – Может, будем какую селуху проезжать, так выскочишь, самогона поспрашаешь?
– Нашел лоха.
– Т-так чем де-дело закончилось? – осведомился Эдик. Как историк, он полагал, что в конце каждого параграфа должна быть поставлена точка.
– А ничем, – сказал Вовчик. – Через три дня солдат пригнали. Гэпэушников понаехало – хоть жопой жуй. Ученых разных привезли. Из Питера, и из Москвы. Выставили вокруг села оцепление. Потом забор построили. Колючку везде натянули. Как на зоне. И хана.
– А селюки, блин? – удивился Протасов.
– Переселили, зема. Под шумок – прямо за полярный круг. Тогда туда валом народу высылали.
– То-топ сикрет, – кивнул Армеец.
– А председатель? – спросил Планшетов.
– Председателя, зема, в психушку забрали. Он, после той ночи башкой тронулся.
– На хрена ГПУ твои, Вовчик, жабы понадобились?
– Как это, на хрена? – удивился Волына. – Бабка говорила, коммунисты хотели этих самых жаб на свою сторону перетянуть. И использовать для борьбы с мировым империализмом.
– Ну, ты, блин, загнул! – не выдержал Протасов.
– М-да, – протянул Планшетов и широко зевнул. – Жуть.
– Пурга голимая! – фыркнул Валерий.
– Пурга или нет, зема, а говорят, будто, когда наши в 41-м отступали, заложили там повсюду тротил, и как херанули… на фиг!
В салоне повисла тишина.
– Но, немцы все одно копали. У них нашими жабами разведка заинтересовалась. Гестапо.
– Абвер, – поправил Армеец.
– Чего?
– Абвер. Во-военная разведка. Ге-гестапо – это тайная по-политическая полиция.
– Так или эдак, – сказал Вовчик, – а фрицы в тех краях два года копошились. А наши их то с воздуха утюжили, то партизанами докучали. Чтобы помешать…
– Чему помешать, чувак?
– Работам по приручению жаб, – важно сказал Вовчик.
– На кой черт твои гребаные жабы Гитлеру дались, плуг? – взорвался Протасов. – Что ты паришь херню разную, е-мое?!
– Как, зачем. Хотел он, чтобы они за евреями гонялись.
– Тьфу, бред, блин!
– Бабка рассказывала, – обиженно продолжал Вовчик, – что после войны красные снова жабами занялись. – Только никак разобраться между собой не могли, кому этим делом заниматься. Все дергали, друг у друга, Берия, и этот второй черт, как его?
– Абакумов? – предположил Эдик.
Ага, верно, банабак. – И, короче, этого самого Абакумова[69] еще и грохнули, чтобы нос, куда не положено, ни совал.
– Сначала посадили, – поправил Эдик.
– Ну, да. А какая разница. А потом и Берию в расход пустили, потому как очень много знал. И все, шито-крыто.
– Это тебе бабка такого наворотила?! – удивился Валерий.
– У дяди Гриши консультировался, – пояснил Вовчик. – Дядя Гриша по долгу службы – в курсе дела.
– Каким боком твой дядя, мент рогатый, к делам, которыми КГБ занимается? – возмутился Протасов. – Точнее, занималось, в натуре.
– Прямым! – парировал Вовчик. – При Никите Хрущеве в тех местах водохранилище построили. Усекаешь? Вот море все на хрен и затопило?
– Значит, абзац твоим жабам настал?
– Если бы, зема! Там такие дела пошли твориться. Мрак! Усраться и не жить. То рыбаки пропадут, вместе с баркасом, то купальщики.
– Бермудский треугольник, – сказал Эдик.
– Хуже, зема! Квадрат! – сказал Вовчик, и вставил в рот сигарету.
– А с чего ты, рог неумный взял, что эта тварь, про которую твоя бабка лепила, в Пустоши объявилась?
– А там балка похожая, – сказал Волына. – И мертвяков в ней, если пацану Иркиному верить, тоже, считай, до краев. В коллективизацию народ с голоду помирал? Помирал. Немцы наших в 41-м посекли? Посекли. Партизаны деревню палили? Палили? Зондеркоманда партизан вешала?
– Все, Вовка, отвянь. Задрал!
– А что не так? Все зема, сходится. Где зла по уши, там и жаба. И хер ее браток, чем убьешь. Не убиваемая она. По-любому.
Эдик потянулся за рулем так, что хрустнули кости.
– Что-то я за-засиделся, – пробормотал он. – Ног не-не чувствую.
– Притормозим, разомнемся, е-мое? – предложил Протасов.
– Лично я из машины не ногой, – предупредил Планшетов. Справа, слабо освещенный луной, проплыл синий дорожный указатель.
– Южноукраинск, – прочитал Армеец. – Т-тут, Юрик, бо-бояться нечего. Никаких жаб. Стерильная те-территория.
– Почему это?
По-потому, что тут а-атомная станция. Че-четыре реактора типа РБМК.[70] Точно, как в Чернобыле.
– А, – протянул Планшетов. – Тогда ясно.
Суббота, вечер
Распрощавшись с приятелями, Атасов отправился на Отрадный,[71] в офис подконтрольного правиловцам коллективного малого предприятия «Тинко». Погода стояла погожая, вечер выдался изумительным, но Атасов все же надеялся, что застанет фирмачей на месте. В первую очередь, директора предприятия Сеню Полянского. Вопреки субботе и хорошей погоде. Когда вы еле-еле сводите концы с концами, приходится трудиться и по выходным.
Офис располагался в одном из крыльев детского сада, который в свою очередь дышал на ладан, потому как числился за заводом Точных приборов, пребывавшем в коматозном состоянии. Поднявшись на крыльцо, Атасов дернул дверь на себя. В саду цвела сирень, распространяя дурманящий аромат, но Атасову было не до нее.
Предбанник оказался под потолок забит цветными картонными коробками явно импортного производства. Протискиваясь по оставленному посередине узкому, как траншея, проходу, Атасов представил себя комбатом, пробирающимся с наблюдательного пункта в блиндаж. Это было мимолетное лирическое отступление, которое он себе позволил. Разделавшись с коридором, Атасов очутился в хорошо освещенной комнате. За длинным и широким столом трое парней, по виду студентов-технарей, ловко орудовали отвертками. Стол занимали остовы четырех системных блоков и груда всевозможных комплектующих деталей.
– Вы к кому? – один из студентов обернулся на звук шагов.
– Директор, типа, на месте? – осведомился Атасов.
– У себя в кабинете, – отвечал студент. – А вы по какому вопросу?
Молча отвернувшись, Атасов пошел вглубь комнаты, прислушиваясь к шепоту за спиной.
– Нет, ты видал?
– Цыц, идиот! Это же из нашей «крыши» человек.
– А?
– Два, придурок…
Завидев гостя, директор поспешил навстречу с протянутой для приветствия ладонью и улыбкой, словно приклеенной между щеками. Глаза директора, вопреки улыбке, смотрели тревожно.
– Здравствуйте.
– Здоров, Сеня. – Атасов и директор обменялись рукопожатием. – Не много ли товару взял, а, Сеня? И все, типа, поди, без пошлины?
– Как это? – растерялся директор.
Ладно, типа. – Атасов похлопал директора по плечу. – Проехали. Ты что, типа, «Белое солнце пустыни»[72] не смотрел?
– Смотрел…
– Как, вообще, делишки?
– Бывали получше, – покачал головой директор, – никак. Не идут, хоть ты тресни.
– Да? – прищурился Атасов. – А внешне – не скажешь.
– Затоварка, – пояснил директор. – Торговли никакой. Я думал – февраль провальный. Так еще ничего был в сравнении с мартом.
– А что так? – без особого интереса, а так, приличия ради, спросил Атасов.
– Праздники, – развел руками Полянский. – Праздники виноваты. Как Новый год отмечать начали, так и пошло-поехало. Рождество. Старый Новый. Двадцать третье февраля. Восьмое марта…
– Народ пьет, время идет, типа?
– Ну да, это я еще новых не считаю. Разных там дней святого Валентина и прочих, всех святых…
Ты прямо царь Леонид и его триста, типа, спартанцев, – усмехнулся Атасов. – Там тоже, помнится, проблемы из-за праздников начались…[73]
На лице Полянского промелькнуло удивление.
– Где-то так, – согласился он, – надеемся на апрель, потому что в мае… – И Полянский взялся за голову.
– Надо было водярой заниматься, – сказал Атасов. – Была бы, типа, другая картина. Пулял бы, типа, фуру за фурой, катался на джипе и в баксах купался.
– Это точно, – кивнул предприниматель, – только в нашей стране спокойней пулеметы продавать, чем спиртное.
– И то, типа, верно, – улыбнулся Атасов. – Вот что, Сеня, у меня к тебе, типа, дело. – Атасов подошел к существу вопроса.
– Я слушаю, – напрягся Полянский, не без оснований справедливо предчувствуя мздоимство.
– Ты, типа, свои компьютеры на чем возишь?
– Я?
– На «пирожке»?
Полянскому оставалось лишь кивнуть. Темно-серый «Иж – пирожок» с квадратным грузовым отсеком стоял на подъездной дорожке, прямо под окнами детсада.
– Мне твой пикапчик нужен на сутки.
– Мы, в общем, его каждый день используем… – попробовал возразить директор и осекся под ироничным взглядом собеседника.
– Странно, типа. А говоришь – почина в марте нет…
– Там карбюратор ни к черту. – Полянский словно разжевал лимон. – Какую-то иголку надо менять.
– Плевать, Сеня, на иголку, – сказал Атасов устало. – Давай, типа, гони ключи и техпаспорт.
С Борщаговки Атасов отправился на строительный рынок, в то время именовавшийся «обойным», где обзавелся пронзительно синим пластиковым контейнером для инструментов и трехсотметровой бухтой польского сателлитного кабеля, белого как снег в Антарктиде. Устроив бухту на плече, Атасов добавил к покупкам рулон липкой ленты и баллон желтой автомобильной краски. Побросав приобретения в «пирожок», Атасов заехал в магазин спецодежды, став обладателем канареечно-зеленого комбинезона и кепи того же цвета. Сверившись с часами, Атасов обнаружил, что истратил пол