— Тебе не кажется странным, — выдохнул Лев, смирившись, — что ты даже не знаешь моей фамилии?
Она чуть напряглась, отстраняясь, и посмотрела на него с явным недоумением.
— Ты ведь даже не спросила, — заметил он, а она пожала плечами.
— Я думала, ты сам когда-нибудь расскажешь, — ответила она, наклоняясь, чтобы снова поцеловать его, но он остановил её, тяжело вздохнув.
— Я не могу этого сделать, — сказал он, уже злясь на себя, и его гнев только усилился, когда он с усилием отстранился от нее, сделав шаг назад. — Я слишком сильно этого хочу… это слишком… ты слишком…
— Ладно, — вздохнула Саша, закатив глаза. Её губы были припухшими и розовыми, и, черт возьми, как же ему хотелось снова к ним прикоснуться; он хотел этого всю эту ночь, плюс каждую ночь до нее. А если быть совсем честным, то с тех пор, как встретил ее. — Скажи мне, кто ты, если это так важно.
— Тебе это не понравится, — предостерёг он, и она нахмурилась. — Это плохие новости, Саша. Действительно плохие.
Она моргнула.
Ещё раз. Как будто мысленно проигрывала возможные варианты.
Выпрямилась. И это стало свидетельством его провала.
Застыла. Да, она поняла.
Нахмурилась.
— Ты Фёдоров, — наконец сказала она, обращаясь к нему, как к чужаку. — Ты… Лев Фёдоров.
Мгновение они просто смотрели друг на друга.
— Ничего мне не говори, — быстро предупредил Лев. — Если у тебя и твоих сестёр или матери есть планы, не посвящай меня в них. Не доверяй мне.
— Я уже не доверяю, — осторожно ответила она.
— Хорошо, — согласился он. — И я не могу позволить себе доверять тебе.
— Разумеется, — сказала она. — Ты и не должен.
Он стоял молча, размышляя о том, что сказать.
— Саша, послушай, я…
— Это имеет значение? — спросила она, задав вопрос таким нейтральным тоном, что его мысли сбились. — То, что я Антонова? Ты хочешь сказать, что это из-за моей семьи? Моей фамилии?
— Нет, — признался он. — Нет, я… Саша, ты мне нравишься, все это не было ложью. Потому что ты мне нравишься, — вздохнул Лев, — наверное, я благородный идиот…
— Тогда какая разница, что ты Фёдоров? — спросила она, делая шаг к нему. — Пусть всё, что связано с нашими семьями, останется между ними. Ты не сделал мне ничего плохого, и я могу на какое-то время не обращать внимания на твою фамилию. Ну, не знаю, — пробормотала она, взглянув на часы, — хотя бы ближайшие пятнадцать минут.
Лев уставился на нее, ощущая смесь недоверия и облегчения.
— Но…
— Если ты можешь оставить свои секреты за закрытыми дверьми, — предложила она, возвращая его руки на свои бедра, — тогда я тоже смогу.
Он вздрогнул, наклонив к ней голову.
Лев знал, что где-то без сознания лежит его брат, и в этом виноват тот, кто носил то же имя, ту же веру, ту же кровь, что и девушка в его объятиях. Может быть, однажды он увидит в Саше ту же жестокость, что и в её сестрах. Ту же бессердечность.
Но сейчас, в его объятиях, она чувствовала себя такой же, как он, и это было не то, что он мог игнорировать.
— Это будет непросто, — предупредил он.
— Определённо, — согласилась она.
Саша подняла голову, коснулась его губ своими, и Лев произнес:
— Нам действительно не следует этого делать.
— Нет, мы действительно не должны.
— Черт, — выдохнул он, чувствуя, как теряет последние крупицы самообладания. — Но мы ведь собираемся, не так ли?
— Да, Лев, — прошептала она, запуская пальцы в его волосы. — Определенно собираемся.
II. 18
(Вид сзади)
Иван был телохранителем Марьи Антоновой очень долгое время, с тех пор, как другая ведьма впервые попыталась ее убить. Тогда ей было всего двадцать — это случилось еще до того, как она вышла замуж за Стаса Максимова. В тот день Иван сидел в популярной ведьмовской таверне, спиной к толпе, когда увидел, как одна из них направила проклятие в спину Марьи. Девушка уже собиралась уходить, вероятно, выполнив какое-то задание или долг, взыскиваемый матерью. Иван, не раздумывая, оттолкнул ее в сторону. Он спас её жизнь, и молодая Мария Антонова взглянула на него своими пронзительными, словно у хищной птицы, тёмными глазами, осознавая его поступок.
— Ты спас меня, — равнодушно прокомментировала Марья, легко расправившись с ведьмой, напавшей на неё. — Почему?
— Не знаю, — ответил Иван, хотя знал. Не потому, что она казалась слабой, а потому что он знал, что она сильна. Она была сильнее, чем могло показаться на первый взгляд. Ее осанка была твёрдой, как у опытного генерала, но не смотря на это, она все еще была девушкой, которая не научилась прикрывать спину. Поэтому он присматривал за ней.
— Тебе нужна работа, солдат? — спросила она, и Иван кивнул. С Марьей ему не приходилось много говорить, и это его устраивало. Она задавала вопросы только тогда, когда ожидала ответа, не вовлекая его в бессмысленные беседы, как это делали другие.
— Тогда она у тебя есть, — сказала она.
Иван всегда был воином, преданным солдатом, и он изучал Марью Антонову, словно карту. Каждый изгиб её спины и наклон шеи раскрывали перед ним её настроения и намерения. Он знал, как её плечи напрягаются от гнева, как устаёт её шея после бессонных ночей, которые бывали часто. Ему были понятны её надменность и скрытая угроза, затаившаяся в каждом изгибе тела. Он стоял позади нее почти двенадцать лет и видел каждую ее версии — и публичные, и скрытую, — чтобы улавливать малейшие изменения в её поведении.
Так, наблюдая, как Дмитрий Фёдоров истекал кровью на полу, Иван понял: с Марией происходит нечто, чего он никогда раньше не видел.
Она говорила твердым, холодным тоном. Всё, что она делала и говорила, всегда оставалось ледяным, и на этот раз она не изменила себе. Только в этот раз было в ней что-то еще — что-то одинокое. Иван заметил, как она сдерживает себя, как побелели её пальцы, вцепившиеся в обивку кресла.
Раньше он никогда не видел, чтобы Марья Антонова испытывала чужую боль, но в тот день он каким-то образом понял, что теперь все будет по-другому. Он почувствовал надвигающуюся беду, когда она отправила его домой на вечер.
— У тебя с Сашей будет много дел, — с лёгкой иронией сказала Марья, коснувшись его плеча. — Возьми выходной, Иван. Сегодня я ничего не буду делать.
— Ты уверена? — спросил он, насторожившись. Она выглядела отстранённой и рассеянной. — Стас будет рядом с тобой?
— Хм? Да, конечно, — рассеянно ответила Марья. — Стас… Стас здесь, Иван. Со мной всё в порядке.
Он замешкался. Магии у него почти не было; его интуиция скорее была результатом опыта, а не сверхъестественных способностей. И все же, если это было хоть каким-то предостережением, он чувствовал, что должен её предупредить.
— Марья, — произнёс он, — мне не хочется тебя оставлять.
Она ответила ему медленной, едва заметной улыбкой.
— Иван, ты слишком переживаешь, — сказала она. — Сегодня мне не нужно, чтобы ты прикрывал мне спину.
— Обещай, — сказал он, и она на миг замерла. — Обещай мне.
— Обещаю, — сказала она, вздохнув, и сделала нетерпеливый жест в сторону двери. — И, вообще, Иван, если со мной что-то случится, у тебя ещё шесть сестер Антоновых, за которыми можно присмотреть. Или даже мама…
— Марья Антонова, — твёрдо сказал он, словно давая клятву верности королю, — я служу тебе.
Её улыбка была светлой, но мимолётной.
— Ты служишь одной ведьме Антоновой, — ответила она, — а значит, служишь им всем.
Однако теперь, служа одной из них так преданно и так покорно в течение очень долгого времени, он был уверен, что что-то не так.
— Яга, — тихо позвал он, осторожно постучав в дверь. — Это Иван.
Дверь открылась, и на пороге появилась Баба-Яга.
— Есть только одна причина, по которой ты здесь в столь поздний час, — заметила она без предисловий, и он вздрогнул от дурного предчувствия.
— Марьи нет дома, — сказал Иван. — Ее нет ни со Стасом, ни с Катей, ни с Ирой. Ее нет здесь, в твоем доме. — Он тяжело сглотнул. — Я подвел ее, Яга. Я чувствую это всем своим существом.
Яга уставилась в пространство между ними.
— Принеси мне пальто, — наконец сказала она.
Иван не работал на нее, но ради Марьи он все равно достал его из шкафа, подал ей, и Яга, ловко скользнув руками в мягкие шелковые рукава, надела его.
— Пойдем, — поманила Яга. — Давай найдем ее.
II. 19
(Обещания, одни обещания)
До этой ночи Дмитрий Фёдоров готов был отдать жизнь, лишь бы снова обнять Марию Антонову, пусть даже в последний раз. Если бы он знал, что это приведет к её гибели, он бы не задумываясь отослал её прочь. Ведь только что она была в его объятиях, была здесь, реальная, желанная… Неужели только что?
— Маша! — вырвалось у него, когда она рухнула назад, и лезвие меча, выскользнув из её груди, оставило глубокий порез на его руке. Он посмотрел на Романа, крепче прижимая к себе слабеющую Марию, и, моргая от неверия, произнёс: — Рома, что ты натворил?
Роман молча дёрнул мечом. Это была спата из коллекции проклятого оружия их отца — гладиаторское оружие, созданное для убийства на потеху. Лезвие не сразу вышло: оно пронзило позвоночник Марии и её сердце, заставив её пошатнуться, прежде чем Роман вытащил его. Меч освободился после второго рывка, и, наконец, он выпустил его из рук, уронив на пол с глухим стуком.
— Рома, — в отчаянии Дмитрий бросился к брату, все ещё пытаясь остановить кровь из раны Марии, отчаянно прижимая её к себе. — Рома, что ты наделал? Маша, пожалуйста…
Голова Марии запрокинулась, и густая, тёмная, как гранат, кровь окрасила её платье. Дмитрий, ослабев, попытался удержать её в вертикальном положении, но силы его покидали, и он опустился на пол, позволив её телу прижаться к нему.
— Маша, не уходи… — прошептал он, тщетно пытаясь помочь ей подняться, хватаясь за любую малейшую надежду. — Рома, помоги мне! Я не могу… я едва могу двигаться, ты мне нужен…