Во сне время течет с другой скоростью. Во внешнем мире проходили сотые доли секунды, а в мире сна проходило много десятков лет. Существа успевали поговорить обо всем, рассказать и расспросить, проанализировать всю жизнь – и свою, и спящего крепким сном человека. Когда все мыслимые темы были исчерпаны, существа начинали показывать сны. Иногда они уводили спящего в зыбкий мир фантазий, иногда ставили спектакль на заданную тему, иногда пытались предупредить человека о том, что ждет его в будущем.
Существа очень любили общение. Ведь они не имели тел, и могли получать удовольствие только в процессе обмена информацией. Впрочем, самые старые из них уже уставали думать о настоящем и будущем. Они больше любили медленно и подолгу рассказывать о делах минувшего. Одно из таких старых существ село на тонком лунном луче рядом со спящим Иваном Копыловым…
…
Свенельд выпил кваску, повесил деревянный ковшик обратно на бадью, вытер мокрые усы:
– Звал меня, конунг?
– Садись, поговорим, – перед Игорем стояла огромная чарка браги, на всю горницу противно несло кисляком. Игорь, по обыкновению, был сильно пьян.
Свенельд снял меч, поставил у лавки, чтобы можно было легко достать рукой, сел напротив конунга. Помолчали.
Игорь медленно осушил свою чарку до дна, крякнул, с грохотом поставил на стол.
– Еще!
Раб-древлянин быстро наполнил ее вновь.
– Выпьешь со мной?
– Не откажусь, – Свенельд принял чарку от древлянина, зыркнул на него, останавливая на полпути льющую руку.
– Вилл гезунд, конунг! – он крепко стукнул своей чаркой по чарке Игоря, брага смешалась, выплескиваясь.
Игорь поднял на Свенельда налитые кровью глаза.
«Главное держать себя в руках, – мыслил Свенельд, – этот думмэ дринкер явно замыслил против меня. Попробуем повернуть его гнев на других. Ежели натравлю этого недоумка на других конунгов, то хоть одна шайка в живых да останется, с меня же и спросят. А на князей славян его натравливать – нет уж, тут и Один не поможет. Хорошо бы хоть на древлян его натравить. Эти дикари в шалашах нашего языка не знают, ко мне претензий не будет».
– Слушаю тебя, конунг, – твердо произнес он вслух.
– Вот сижу я и думаю, – начал Игорь, глядя вниз, и медленно растягивая слова, – дружина моя вся износилась, порты и платья рваные, мала золотая казна. Нет у меня на зиму ни одной амфоры хорошего греческого вина. Приходится уже сейчас пить эту дрянь!
А твоя дружина, Свенельд, изодета, много у всех злата-серебра, вина, платья тонкого. Смотрю я на твоих людей, и берет меня за это жгучая тоска.
Игорь замолчал и уставился пустыми глазами в лицо Свенельда.
– Сам я о том думал конунг, и вот как рассудил, – Свенельд говорил веско, будто нарезая ножом каждое слово.
– Когда ушел на Валгаллу великий Хельгу, он оставил тебя господином этой земли. Ты конунг, и все, что здесь есть – это твое. Тебе принадлежит вся земля, и все люди, и все, что есть у них. А моя дружина кормится с походов.
Этим летом нам всем сильно не повезло. Греки метали в нас жидкий огонь, мы все остались без лодей. Мой старый драккар сгорел первым, от моей дружины едва половина спаслась. Ты ушел к болгарам и пеший вернулся домой. А нас бросило где-то между Эфесом и Трабзундом. Оттуда пешего пути нет. Мы как вильде волфен рыскали по берегу целый месяц, пока не отбили греческих лодей. Конечно, мои люди загрузили их оверборд, пришлось часть добычи прямо в море отваливать. Но мы знали, что не господа мы на древлянской земле. Ведь здесь всем владеешь ты!
Море изменчиво, земля постоянна. Мы взяли добро с моря. Ты можешь брать добро с земли хоть каждый день.
– Ходил я уже к древлянам. Все уже взял по закону. Меха, пиво, мед. А мне нужно вино!
– Так продай меха корсунцам. А от них и возьми гут вайн.
– Корсунцы за вино много мехов хотят. У меня столько нет, – Игорь ударил кулаком по столу.
Свенельд невзначай протянул руку поближе к мечу:
– А ты еще раз к древлянам сходи. Что значит закон? Закон здесь ты. Ты всему здесь хозяин.
Игорь подался вперед:
– На что ты меня толкаешь, Свенельд?
– Иди и бери еще. Что могут древляне? Не дадут? Порубай айн бисшен мит зайн шверт, и многие станут умнее. Возьми столько, сколько тебе нужно. Древляне имеют много всего. Они не призовут на помощь никого, у них нет союзников. Единовластный господин здесь ты.
Ты – вигинг. У тебя дружина из десятка лучших бойцов этого мира, два берсерка! Что там убогие князьки славян… Наберут сотню-другую сарматских конников, и защищают ковыряющихся в земле пахарей… А ты – хищник! Ты идешь, и отбираешь все, что увидишь!
В глазах Игоря жадность боролась с сомнением.
Свенельд сел поудобнее, приготовил ноги к рывку:
– Или конунг Игорь, сын великого конунга Рюрика, боится каких-то древлян?
…
Сато и Итосу выпили уже по три рюмки сакэ. Сато едва держался, голова норовила упасть на грудь, проклятый Итосу подливал еще и еще.
– Савабэ-сэнсэй доволен испытанием? – Сато едва шевелил языком.
– Да, особенно эффектным был ваш отрыв от омоновцев. Но Савабэ-сэнсэй не уверен, что твой человек справится с нашим противником.
– Ерунда, – Сато едва шевелил языком, – Копылов-сан сделает любого бойца.
– Это будет не совсем человек, – Итосу Киёкадзу налил себе и выпил еще рюмку сакэ. – Савабэ-сэнсэй сказал, что за нами придет ракшас.
– Какой еще Ракшас?
– Мастер не говорил мне всего. Но известно, что придет боец, не чувствительный к боли, обладающий сверхчеловеческой силой, опытный и злой.
Вчера звонил Кацуёри-сэнсэй из Калифорнии. Ракшас подготовлен, он получил задание, и ничто не может его остановить. Кацуёри выводил на ракшаса своих лучших людей, но тот снес их, как ветер сдувает пылинки.
Сато окончательно опьянел. Он сполз на самое дно кресла, пьяно улыбнулся, и предложил:
– А может быть, мы перекупим этого ракшаса?
– Невозможно. Деньги ему не нужны. Ракшас запрограммирован, но программа едва направляет его волю. Он очень самостоятелен. Его настоящие хозяева – ужасные силы зла и разрушения. Его боятся даже те, кто его непосредственно нанял. Единственная наша надежда в том, что ракшас может пойти против своих нанимателей.
Глава 25Мэтью Хаггард получает деньги, и попадает в больницу. Копылов возвращает колечко. Бьян Кнутсон поет о вещем Олеге. Фу Мин соглашается вновь посетить Россию.
Мэтью Хаггард сунул карточку в прорезь банкомата. Когда он увидел сумму, лежащую на своем счете, сердце агента запело. Стоящий за его спиной Приходько радостно потер руки. Мэтью нажал комбинацию, и через мгновение банкноты полетели из темного чрева машины навстречу солнцу. Пачка, приятно тяжелившая руку, перекочевала в черную спортивную сумку, которую держал помощник депутата – небольшого роста мужчина с оттопыривающимся от кобуры пиджаком. Еще около пяти охранников топтались между машиной и банком.
Мэтью переложил отработанную карточку из одного отделения бумажника в другое. У него оставалось еще десять.
– Здесь больше брать не будем. Поехали в другой банк, – скомандовал Приходько.
К концу дня в сумке лежало триста тысяч. Мэтью получил свою сотню, и стремглав понесся в офис. Там его уже ждали.
– Что же Вы, господин проповедник, – трагическим голосом начал налоговый инспектор, – незаконными валютными операциями решили заняться? Ай яй яй! И как только Вам перед Богом не стыдно!
– Не понимаю, что это значит! Моя организация исправно платит налоги, и я не знаю, что Вы имеете в виду! – Хаггард держался молодцом, но желудок уже свело, и острая боль резко отдала в спину и правый бок.
Инспектор приблизил свое лицо к лицу Хаггарда, и страшно заорал:
– Не понимаешь? А десять лет с конфискацией не хочешь? Собака рваная! Да я тебя в Сибирь упеку!
Мэтью сполз на пружинящее кресло.
– Он наверняка знает, что я агент. Неужели я спьяну проболтался? Это полный провал, – подумал он.
Налоговый инспектор вынул сигарету и закурил. Странно, американец к карманам и руки не протянул. Железные нервы. Вот сволочи, капиталисты, жадные как собаки.
– Деньги, деньги давай, – подсказал он, наклоняясь к самому уху американца.
На лице Хаггарда застыла маска страдания. Холодными пальцами он вынул пачку долларов, и отсчитал инспектору половину. Тот, не пересчитывая, сунул деньги в карман.
– Ну, уже лучше. Сибирь пока подождет, – и инспектор, насвистывая, направился к выходу. Навстречу ему уже рвался бритый качок:
– Ну ладно, короче, Бог велел делится. Отдавай кесарю кесарево! – большая ладонь требовательно раскрылась у самого лица Хаггарда. Пачка вновь похудела ровно наполовину.
– Нельзя служить и Богу, и Мамоне, – детина прихватил со стола несколько евангелических проспектов, и набожно перекрестился.
Когда качок вышел, за дверью раздался шум – это боролись врач из санэпиднадзора с пожарным инспектором. Врач в молодости занимался борьбой, но былую форму давно потерял. Представитель пожарной охраны оказался сильнее.
– Нарушаешь! Пожар хочешь устроить! – с порога загремел он, воровато озираясь, и протягивая открытую ладонь…
…
День закончился для Хаггарда в клинической больнице.
…
– Какой магазин, помнишь? – Копылов был одержим идеей вернуть Ирине мамин подарок.
– Конечно, – Ира продумывала план маршрута, чтобы пройти с Иваном мимо школы – одноклассницы лопнули бы от зависти. План удался на все сто процентов. Доверчивый Копылов трижды протопал мимо школы – в большую перемену, между математикой и литературой, да еще и после истории. Колечко было найдено, выкуплено, и одето на безымянный пальчик Ирины. Одноклассницы были в состоянии полного транса – такого от Ирки никто не ожидал. Апофеозом торжества стало отбытие крутого бойфренда на черной иномарке с тремя обалденно элегантными японцами. Гости из страны Восходящего Солнца даже сделали Ирине какой-то презент, но это уже не имело большого значения.