– Отвечать ударом на удар. Все ясно, – Копылов отошел в сторону, и несколько раз рубанул воздух перед собой.
– Будет толк, – засмеялся Савабэ Городзаэмон, демонстрируя великолепный набор белых зубов.
«Или старик не так стар, как кажется, или нам до их стоматологии еще несколько тысяч лет развиваться», – подумал Иван, ощупывая языком свои зубы. У него самого двух уже недоставало. Иван вздохнул, и пошел тренироваться с Накамурой.
Городзаэмон подозвал к себе Ёшинаку, сел лицом к стене, обернувшись спиной к пространству зала:
– Ты уверен, что в нем действительно находится дух чародея Вольги?
Сато сел рядом с мастером, почтительно наклонил туловище:
– А каково Ваше мнение, Савабэ-сэнсэй?
Городзаэмон, не оборачиваясь, прислушался к тренирующемуся русскому. Свист меча, вибрации от его разгона и почти мгновенной остановки, дыхание, сдержанный в груди крик. Звуки говорили о крепких руках, могучих грудных мускулах, хорошей координации. Мастер уловил колебания воздуха вокруг бойца, вошел в резонанс с ними, исследовал эти вибрации внутри себя, в своей грудной клетке, горле, животе. Да, эта энергия была ему знакома. Он выполнил очистительное дыхание, и произнес, доверительно приблизившись к Ёшинаке:
– Замечательные способности к боевым искусствам, огромное желание заниматься. Поражает другое. Фантастическая скорость усвоения. Такое впечатление, что он вспоминает то, что раньше хорошо знал. Похоже, что этот Иван дает нам шанс.
– Шанс на что? Я должен знать, для чего мы готовим этого человека. Иван мой друг. Я радуюсь, когда вижу его успехи. Но с кем ему предстоит бороться?
Сато говорил сбивчиво, слова рождались в его голове в последний момент, истина была где-то рядом, он не мог остановиться, потому что молчание убило бы в нем искру озарения:
– И что это будет, в конце концов? Поединок? Или жертвоприношение?
– Я не знаю, – прохрипел Савабэ Городзаэмон.
… Это поразительное открытие Иван сделал после поединка с Савабэ-сэнсэем: Накамура владел мечом гораздо хуже чахлого старика. В его огромных лапах меч казался маленькой легкой щепочкой. Кохэй явно не чувствовал его веса.
«Ему бы лом», – прикинул Копылов, в очередной раз впечатав удар по рукавице своего друга.
Накамура явно чувствовал себя не в своей тарелке. Копылов предполагал, что японец хотел бы схватить его, и бросить на землю, но правила кэндо запрещают это, да и мешает пластиковый меч.
– «Все не так плохо, как казалось! Накамура все-таки японец, с детства кэндо занимается. А счет у нас с ним почти равный».
Иван наконец нашел нужное соотношение силы и скорости, расслабился, сбросил напряжение с рук. Ноги легко контролировали дистанцию, позволяя в нужный момент сместится в сторону от атаки Кохэя.
Накамура заметно уступал в скорости, а сила не давала ему никаких преимуществ. Он вообще мало занимался с мечом, преимущественно тренируясь в дзюдо и немного – каратэ. Его наставники не особенно занимались с ним, справедливо опасаясь, что рано или поздно Накамура все равно уйдет в сумо. Ну вот и результат! Лишенный преимуществ силы, Кохей уже не может как следует сдерживать русского. Кохей практически не способен на злость, он спокойно проигрывает, понемногу теряя очки. Русский довольно часто попадает ему в кото, несколько раз дотронулся до маски. Если Накамура сейчас потеряет над собой контроль, то его оборона полностью развалится.
Копылов тоже понимает это, и едва удерживает себя от опрометчивой атаки. Его сердце поет. Наконец – то он соревнуется с японцами на равных!
…
Сэнсэй смотрит на тренирующегося Копылова, и огорченно понимает, что только чудо поможет русскому остановить ракшаса.
…
Ночью Ивану вновь приснились викинги. Двое воинов в блестящих кольчугах, при мечах, но без шлемов, сидели около высокого костра. Костер горел на высоком холме, вокруг него были видны еще более сотни огней. Над землей ярко горели ночные звезды, полная осенняя луна поднималась от пологих гор на западе. Далеко на востоке в зеркальной морской воде отражалось яркое звездное небо. На юге пространство между горами и морем гордо перегораживала высокая зубчатая стена с регулярно идущими крепкими башнями. Невысокие, очень широкие в основании башни производили угрюмое впечатление. Даже в темноте стена казалась неприступной. На башнях тоже горели костры, их дымы вились и поднимались вертикально вверх в теплом ночном воздухе.
Свенельд кусал седой ус и молчал. Святослав поднял взгляд, посмотрел ему прямо в глаза:
– Плохо дело?
– Хуже некуда, – отвечал Свенельд, – не будь ты сыном Игоря, я бы сам убил тебя вот этой рукой!
– Что говорят дружинники?
– Говорят, что князь испугался. Не принять вызов – это позор!
– Свенельд, ты видел этого Иоанна Цимисхия! Он вдвое больше меня!
– Ты убивал и более крупных врагов.
– Он сыт, здоров, ему дважды в день делают массаж, он гибкий, как кошка. А ратному делу он с детства обучен, и сейчас каждый день изощряется! Он боец, каких поискать!
– Когда ты кагана свалил, тебя такие вещи не смущали.
– Я был моложе. Теперь сила не та, спина еле гнется. Вспомни казар: когда сил не хватает, нужно действовать мудростью!
Это не мудрость, это трусость, – Свенельд говорил тусклым старческим голосом.
– А ты бы принял такой вызов, Свенельд?
– Зачем мне. Я не сын Игоря, не князь. Княжить великий Игорь завещал тебе.
– Пойми, Свенельд, я в ловушке. Десять лет назад я свалил бы этого Цимисхия, как ягненка. Он всю жизнь шел к этому поединку. Через пять лет он будет уже не тот. А сейчас у меня просто шансов нет!
– В твоих словах есть смысл. Император действительно очень силен. Конь под ним отменный. У нас такого нет. Доспех на нем индийский, стальной. Такой легкой саблей не возьмешь.
– Значит, тяжелый меч. Пока я его подниму, он меня как барана распластает. Свенельд, я не мог принять этот вызов!
– Ты должен был умереть с мечом в руках.
– К чему мне смерть без победы?
Свенельд сплюнул, и отвернулся:
– Все равно тебе придется умирать. У тебя был случай сделать это достойно.
– А на кого я Киев оставлю?
– Что тебе до Киева!
– Дерзишь, Свенельд! Киев мне от отца! А не с твоих ли слов он за древлянской данью пошел?
Свенельд содрогнулся. Внутри растекся неприятный холодок. Как мальчишка мог знать? Совладав с собой, он ровным голосом произнес:
– Да ты что! Я ж его держал. «Пойду, – говорил Игорь, – возьму дани – выплаты. Сменяю хлеб корсунцам на вино.» Я его и так, и эдак отговаривал.
Три шкуры с овцы не дерут, меру во всем надо знать! Данник десятину сам привезет, плохую шкурку заменит двумя, отцом тебя назовет.
За третью придется идти самому, силою отбирать.
Половину можно взять, для острастки кого-то убив. А больше половины никто не даст, а сам умрет! Родитель же твой меры не знал!
Святослав шумно вздохнул:
– Ну вот, столковались. Как сказал тот старик? Мудрость – это мера и выгода. Мне не выгодно биться сейчас с Иоанном Цимисхием. Моя мудрость превратит в ничто его силу. Теперь его жизнь подобна полету стрелы, выпущенной в пустоту. Моей крови он не изопьет.
Свенельд опешил. Мальчишка победил его словом! Этого Свенельд не спускал никому. Закрыв глаза, он равнодушно произнес:
– Ну и что мыслишь делать теперь, – и помедлив, добавил, – мудрый князь?
Святослав сдержал гнев.
– В Киев иду. На лодьях.
Свенельд аж подпрыгнул:
– Война не кончена, князь. Ты хочешь забрать сейчас всю добычу?
– Я заберу ее всю.
– Не много ли добра собрался везти? Степь неспокойна. Прознают печенеги, не сносить тебе головы! Езжай конями, князь!
– Лодьями пойду! – Святослав развернулся, и ушел в темноту.
Свенельд покачал головой. Дружина сейчас с ним. Его Лют подрос, можно посадить его в Киеве, на худой конец – в Новом Городе. Наследники не опасны. Ярополк с Олегом – полные дураки. Сын рабыни, вонючий козел Владимир ему тоже не соперник.
Свенельд поймал себя на мысли, что думает о Святославе, как о мертвом человеке.
«Печенеги могут узнать, – подумал он. Я же говорил, – «Езжай конями». Надо будет повторить при всех, перед дружиной».
… Иван просыпается с неприятным чувством предстоящего поражения. Ночью ему снился какой-то кошмар, что-то связанное с недостатком умения и сил, слабостью, невозможностью победить.
«Ну, сил-то у меня хватает. Пока, во всяком случае. Надо только подучиться у Сато всем этим восточным штучкам».
…
Иван встает, и думает, что ему все же необходимо и еще нечто, сверх силы и сноровки. Но он даже не может сформулировать, что это такое.
Глава 29Хаггард вновь нездоров. Копылов приближается к нужным кондициям. Сын рабыни Малуши.
Катерина накинула на плечи Мэтью спортивный костюм, и вывела его из отделения на грязный больничный двор. Она усадила своего друга в такси, и машина рванула подальше от казенного дома, где странные законы регулировали взаимоотношения тех, кто мог умереть, с теми, кто мог их спасти, и с теми, кто мог заработать на этом деньги.
– Руку тебе зачем загипсовали? – начала расспрашивать Хаггарда Екатерина.
– Не знаю, мне кажется, что это ошибка. Я ведь ночью поступил, наверное, меня с кем-нибудь перепутали, – пошутил Хаггард.
– Доктор сказал – в гипс, значит – в гипс! – засмеялась Екатерина. Ничего, дома я тебя от этого освобожу.
– Спасибо, – пробормотал Хаггард, и медленно сложился пополам – желудок вновь прошила страшная боль.
… Хаггард наглотался своих таблеток, но выглядел по-прежнему довольно хреново. Несмотря на просьбы и уговоры Екатерины, он отказывался есть кашу, пить кисель, и даже отвар из трав. Екатерина смотрела на его заострившееся бледное лицо, и не знала, чем помочь своему мужику. Наконец, отчасти желая сбросить напряжение, отчасти в поисках помощи, отчасти желая сорвать гнев на придурках, доведших до больницы ее Матвея, она позвонила в офис Евангелического Общества. Трубку взял оказавшийся у телефона Синицын.