Ирка хотела принять участие в аукционе, на котором продавались Серебряные Ворота, но в толпе случилась давка, ее оттерли, кого-то уронили, и трижды прошлись поверху.
– А ну вас всех, идиоты! – обозлилась Ирина, и поплелась обратно в город. Ее уже тошнило от вида ситцев, водки и пряников. Перед воротами она была вынуждена остановиться. Проход был перегорожен цепочкой, и огромный мужик взимал с каждого проходящего деньгу. Тощий немчин стоял в сторонке и следил, чтобы тот не утаивал прибыль. Ирка обозлилась, подобрала камень, и швырнула в пролетавшего мимо ворона.
…
Горыныч просто обалдел от радости, увидев, как обитатели города распродают собственные оборонительные сооружения. Еще более он обрадовался, заметив, как шустрые мужички меряют аршинами землю вокруг городских стен. «Теперь глупым русским конец!» – торжествовал Горыныч, наблюдая, как немчины разбирают башни на кирпич для коттеджей. Ворота сделались местом получения прибыли, народ толпился, но платил, и только какая-то девка швырнула в него камнем. Горыныч развернулся, и теряя перья, неровно полетел к речке Смородине. Он спикировал в реку, на ходу превращаясь в водного ящера, и сила Кощеева заклятья вновь потащила его по бесконечной последовательности пространственно-временных измерений.
Глава 38Зомби в Недрах Земли. Иван сталкивается с Горынычем.
Дракон еще несколько раз выныривал из Смородины, постепенно поднимаясь по лестнице восходящих миров. Город с каждым разом становился все больше, а люди – все выше и стройнее. С Калиновым мостом тоже происходили трансформации. Сначала это была просто гать из сучьев и тростника, наваленных на грязный болотистый ручей. Потом дракон увидел деревянный мост, перекинутый через небольшую речку, и разбойного вида молодцов, требующих мостовую плату со всех проезжающих. На очередном уровне змей с удовольствием наблюдал, как викинги, шедшие из Скандинавии в теплые моря, топили разбойных молодцов в Смородине, а мужички помогали им смолить лодьи, немало пострадавшие при переволакивании от верховьев Волги. Еще через несколько уровней через мост катили во множестве обозы с днепровским хлебом, а на юг шли пушнина и меха. Вокруг моста появились многочисленные кузницы, и Калинов мост превратился в Кузнецкий.
К великому неудовольствию змея, в городе появились деревянные церкви, а затем на холме вырос Кремль. Дракон с растущим раздражением наблюдал, как увеличивается количество церквей, обгоняя рост числа кабаков. Но вот, слава Кощею, воздух над городом пропороли железные трубы, и Горыныч понял, что он выходит на уровни, где силы зла устойчиво закрепились, не давая продвинуться влиянию верхних миров. Приближался уровень, где силы тьмы были собраны в единый кулак, их форпост на границе с многомерными измерениями.
В конце концов, дракон добрался до места, в котором сила заклятья Кощея оказалась нейтрализованной влиянием, идущим из верхних сфер, и где стояли, разделенные красной стеной, храмы Кремля, и пирамида любимого Кощеева ученика. Энергия света, идущая от белых храмов, увенчанных золотыми куполами, рассеивала эманации зла, и без того ослабленные толстой стеной гранитной пирамиды. Тем не менее, дракон сумел подключиться к энергии лежащего в саркофаге, и его дух окреп. Он медленно трансформировал свое сознание, приноравливаясь к сложным условиям этого мира. На этом уровне дракон уже не мог собрать собственное физическое тело, и ему пришлось подыскивать себе подходящего носителя.
В это время в маленьком подвальном помещении института Недр Земли академик Быстрицкий с тревогой разглядывал показания приборов. Впервые за много недель атмосферное давление быстро падало, электростатический потенциал, наоборот, рос, а сейсмограф выписывал абсолютную прямую. Земля молчала, и это молчание было страшным. Академик покачал головой и протянул тонкий пластиковый шланг от врытой в землю трубы к струйному газоанализатору. Допотопный прибор-инвалид кашлянул, засвистел, и стал со стоном и стуком засасывать в себя воздух. Когда прошло минут десять, академик сумел определить объемную концентрацию гелия в пробе. Цифра потрясла его. Он явно представил себе, как на глубине в десяток километров могучие монолитные плиты медленно и плавно расходятся, открывая врата в преисподнюю…
Несколько минут он молча смотрел на страшные цифры. Наконец, навязчивые звуки транзисторного приемника вывели его из оцепенения. Шла передача о митинге недовольных вкладчиков в Кривозацепском. Качество приема было ужасным, из динамика шел непрерывный громкий треск. Наконец, академик принял решение. Он схватил телефон, потянул на себя. Движение получилось неловким, телефон упал, стукнулся корпусом об пол. Быстрицкий с раздражением убедился, что аппарат вышел из строя – в трубке была полная тишина.
Академик поколебался минуту-другую, и побежал наверх, к телефону-автомату. Жетонов не было. В сердцах он долбанул трубкой по диску, впрочем, тут же устыдясь такого поступка. Пришлось бежать на проходную, где дежурил хорошо знакомый охранник.
– Принесла нелегкая! – поприветствовал его Степан Кузьмич, старый вохровец, пенсионер и ветеран войск КГБ. Кузьмич сидел перед окошком проходной и методично отрывал крылышки пойманной мухе. Быстрицкий зло посмотрел на него, и схватил трубку.
– Долго не болтай, телефон платный, между прочим, – выкобенивался охранник.
Быстрицкий чувствовал себя очень плохо. Болело сердце, перенесшее два инфаркта, кружилась голова. Он взял себя в руки и начал методично обзванивать всех.
…
Когда Савабэ Городзаэмон получил приглашение академика немедленно приехать, он не стал долго раздумывать. «Время» – подумал он, и тут же связался с Ёшинакой.
– Бери всех, кого сможешь достать, сбор около института Недр Земли, это в Кривозацепском переулке, – скомандовал он.
Кроме группы Городзаэмона, к институту Недр Земли направились специалист по тибетской медицине Цурен и безалаберный Сергей Котеев. Хвала небесам, Андрей Петров, аспирант академика, был непосредственно в здании института, и бегом направился в его подземные владения.
Быстрицкий закончил последний разговор, и медленно пошел по направлению к своей лаборатории. Кузьмич облегченно вздохнул, задвинул подальше телефон, и откинулся в кресле, наслаждаясь покоем и одиночеством. Затем он зачитал мухе приговор, и насадил ее на колышек, сделанный из канцелярской булавки и ластика. Насекомое шевелило оставшимися конечностями, и беспомощно крутило головой. Проследив за направлением взгляда больших фасетчатых глаз, вохровец увидел, что митингующая толпа неузнаваемо преобразилась. Он схватил телефон и позвонил непосредственному начальнику:
– Георгий Аркадьевич, Степан Кузьмич беспокоит! У меня митинг напротив объекта, возможны ЧП!
Кто сказал? Сам Петрович? А со стороны Матвеича никак нельзя? Что, и он тоже вложился? Нашли, кому деньги доверять! Так что мне делать?
Кузьмич прижал трубку покрепче к уху и выпрямился
– Так, понял! А если они этот офис разнесут к чертовой матери?! Есть! Понял! Так точно!
Кузьмич повесил трубку, и еще минут десять размышлял над странным приказом «не вмешиваться». Как всегда, начальство обиделось, и решило наказать бизнесменов, а если кого при этом убьют, так Кузьмич будет виноват! Видать, этот Хаггард их здорово достал.
…
Уже десяток ораторов сменил друг друга на импровизированной трибуне, когда толпа, наконец, дозрела. Выступления уже никто не слушал, точнее, люди обращали внимание не на слова, а на интонации и силу голоса. Особым успехом пользовались раскатистые грохочущие фразы, похожие на звуки военных команд, и истеричные отрывистые крики. Каждый такой крик вызывал бурю ответных эмоций в людском море – люди улюлюкали, громко кричали в ответ. Эта ответная реакция заражала и самих ораторов. В данный момент на ящике стояла Наталья Курочкина, решившая говорить о несправедливости в деятельности ООО «Сластилина». Ее первое слово было:
– «Товар-рищ-щи!»
– Ооо! – взревела толпа.
Наталья почувствовала сладкое возбуждение, горячую волну, смывающую с ее сознания последние преграды. Толпа дышала, двигалась, ворочалась, как огромный зверь. Наталья Курочкина широко открыла глаза и рот, и вся отдалась сладкой воле этого зверя.
– «Смерть ненавистным фашистам!» – закричала она.
Зверь вставал на дыбы, радовался, плескался у ее ног. Наталья почувствовала, как спазмы удовольствия выгибают и жгут ее горячее тело. Воля сладкого зверя ласкала ее от кончиков стоп до самой головы, волны ласкового тепла залили ее с головой. Слезы радости брызнули у нее из глаз.
– Слава великому Сталину! – выкрикнула она в сладких судорогах экстаза.
…
Савелий Иванов тоже был обманутым вкладчиком, как и большинство собравшихся в Кривозацепском. Он тоже пришел побузить, привлекая внимание общества к своим проблемам, но с каждой минутой происходящее вокруг нравилось ему все меньше и меньше.
«Эмоции эмоциями, а деньги деньгами» – решил он, и отчаянно протолкался к импровизированной трибуне.
– Главная цель нашего сбора здесь состоит в том, чтобы с помощью Евангелического Общества постараться вернуть наши деньги! – начал он, но его освистали.
Точнее говоря, это был даже не свист. Савелий посмотрел в искаженные, враз поглупевшие лица, и ужаснулся. Люди орали, выли, рычали, уподобляясь диким животным. Он отчетливо слышал, как в толпе раздавалось хрюканье, блеяние, мычанье. Какая-то старушка громко кукарекала, пожилой мужчина скакал и блеял козлом. Савелий вдруг понял, что в лицо ему смотрят тысячи бесов, для маскировки напялившие на себя маски людей. Он ужаснулся. Бесы заметили, что он дрогнул, и тысячи рук потянулись к нему…
… Степан Кузьмич был очень и очень старым работником охраны. Он прекрасно знал, кто и зачем инспирирует такого рода массовые волнения, и знал, что рано или поздно все это кончится большим погромом. В том, что погром неизбежен, он убедился, видя искаженные лица и крепко сжатые кулаки. У него был выбор – вести себя, как честный идиот, или…