– Скажите Анри, а где гарантия, что мы вообще можем взять этот город? – на скаку спросила она.
– Магистр говорит, что это неизбежно, и тут я с ним согласен, – отвечал тот, – Наши люди все время заняты совершенствованием. Мы идем по дороге непрерывного прогресса. Мы не только улучшаем оружие и механизмы. Мы совершенствуем свои тела. Еще сто лет назад в наших рядах были воины малого роста, откровенно хилые – посмотрите на старые доспехи. Теперь мы стали и выше, и сильнее.
Но не это главное. Мы совершенствуем также свой мозг. Мы постоянно учимся. Мы не только сильнее, но и умнее. Наши знания постоянно возрастают. Значит, мы и дальше будем улучшать наше оружие и технику. В конце концов, мы разделаемся с Городом.
Покидая зону ответственности западных отрядов, барон крикнул охрану. Два десятка тяжело вооруженных рыцарей образовали живой заслон вокруг молодой герцогини. Они медленно въехали на территорию союзников.
Здесь совершенно не чувствовалось англо-саксонской упорядоченности, свойственной рыцарям Запада. Большинство федератов были перманентно одурманены черным лотосом, который они постоянно жевали, и повсюду возили с собой. У себя на родине они давно уже ничего, кроме черного лотоса, и не выращивали. Говорят, что даже на этих болотистых землях кто-то из них пытался сеять его.
Как всегда, охрана не смогла оттеснить всех кочевников. Около десятка детей и женщин, одетых в немыслимо изношенное тряпье, вцепилось в ноги принцессы и барона. Они стонали, кричали, клянчили, протягивали худые черные руки. Несколько торговцев совали в руки рыцарей какие-то товары, похоже, в основном черный лотос.
– Анри, как мы выбираем противников? – герцогиня с тоской смотрела поверх беснующейся орды федератов. За палатками, траншеями и рвами, среди выжженной земли поднимались белые башни Города.
Барон взглянул ей в глаза, и улыбка исчезла с его лица.
– Не надо никого жалеть. Победим одних, разделаемся с другими. Очередность не имеет значения. Мы рождены для мирового доминирования.
Герцогиня привстала на стременах, пытаясь разглядеть границы лагеря. Пестрые палатки союзников стояли до самого горизонта, да и там над землей клубилась пыль и поднимался дым от костров.
– Очередность не имеет значения?
Анри вгляделся вдаль, и помрачнел. Он не мог пересчитать даже значки племенных союзов – на каждом холме стоял шест с клочком ткани и какими-то амулетами.
– Клянусь копьем, их действительно слишком много, – Анри успокоил коня, и медленно поехал вперед, выбирая дорогу между кострами, палатками, и группами воинов, обкурившихся черного лотоса.
Герцогиня с интересом рассматривала пестрое людское море, где часто встречались и светлокожие женские лица – несмотря на строжайший запрет, федераты держали в своем лагере пленниц.
– Барон, а как рыцари третий год обходятся без женщин? – не слишком вежливо поинтересовалась она.
– У каждого свой способ. Магистр считает, что все женщины – исчадие ада. Он и в мирное время без них прекрасно обходится. Вы думаете, если бы у наших людей были женщины, они бы смогли построить столько прекрасных осадных машин, эти катапульты, валы и понтоны? Кто бы стал маршировать, изучать стратегию, заниматься физподготовкой? Наши войска ничем бы не отличались от этих грубых варваров! Кстати, принцесса, смотрите, кажется федераты допрашивают пленных… Я чувствую запах паленого мяса. Поспешим, может быть успеем посмотреть!
…
Пленных было трое. Мужчина средних лет, подросток, и древний старец. Подросток уже давно потерял сознание, и его пытали скорее ради забавы, чем из-за какой-либо надобности.
Старик был крепок и безразличен. Казалось, он полностью ушел в себя. Когда раскаленное железо прожигало его жесткую плоть, он даже не кричал, только мускулистый живот глубже втягивался и опадал, да более шумным становилось дыхание.
Мужчине было труднее всего. Его сильное тело было совершенно не готово умирать, его здоровые нервы сполна переносили в мозг всю боль, и он страшно боялся продолжения калечащих пыток.
Герцогиня подъехала вплотную к голому человеку, привязанному к грубому кресту.
– Отвяжите, я хочу говорить с ним.
Завязалась отвратительная перебранка. Федераты отказывались прекратить пытки, ссылались на приказ самого президент-хана, сверкали глазами, и нагло вымогали золото. Их жадность и наглость не знали предела, некоторые даже нацелили свои дальнобойные луки на принцессу и сопровождающего ее барона.
– Дайте им золота, пусть подавятся, – Лютиция справилась с желанием пустить в дело меч. Она соскочила с коня, кинжалом рассекла веревки, впившиеся в руки пленного.
– Пей! – она протянула человеку походную флягу с водой.
Тот что-то прохрипел, задвигал пересохшими губами, но пить отказался.
– Пей. Верь жажде своей. Не дай себе засохнуть, – подбодрила она его.
Человек покачал головой, показывая, что отказывается.
– Он сошел с ума? – Герцогиня обернулась к барону.
– Нет, принцесса, – отвечал тот, – Это граалит. Граалиты никогда не пьют из высоких сосудов. Только из чаши. Это их религия.
– Почему? – удивилась герцогиня фон Зонненберг.
Барон несколько смутился:
– Видите ли, принцесса, они считают чашу воплощением женственности, а высокие сосуды… – барон поискал нужное слово, нашел, – … наоборот.
– Его так пугает этот фаллический символ? – рассмеялась герцогиня, – не думала, что мы воюем с такими… – она, в свою очередь, поискала слово, – … щепетильными людьми.
Кочевник в мохнатой шапке понял их смех, как разрешение возобновить пытки. Он ловко щелкнул кнутом, обвившим правую руку сектанта.
– Нет, – вскричала герцогиня, – еще не сейчас! Найдите кто-нибудь чашу. Я хочу его напоить! Что, барон, ваши люди все пьют из горлышка?
Барон сперва потупил глаза, затем решительно поднял их:
– Конечно, и даже на пирах. А что, кому не случалось?
– Нормально, барон, я Вас не осуждаю. Теперь мне уже яснее, почему в вашем лагере еще никто не спутал полог моей палатки со своим.
Герцогиня обернулась к кочевникам:
– Золотой тому, кто принесет чашу!
Лучше бы она этого не говорила. Вокруг их охраны началась фантастическая свалка. Несколько десятков федератов одновременно протягивали деревянные чаши, медные сосуды, какие-то глиняные плошки. Какой-то остряк тянул руку с серебряным кубком, украшенным чеканкой и полудрагоценными камнями. Кубок стоил минимум пять золотых.
Лютиция бросила монету обладателю кубка, медленно перелила воду в серебряный сосуд. Вода подчеркнула глубину, благородство и смысл его форм. Тусклый камень, укрепленный на дне, стал прозрачным. Лютиция не удержалась, и отпила через край.
– И в самом деле, есть разница, – подумала она, подавая пленному чашу.
Мужчина взял ее дрожащими руками, пригубил, трясущейся рукой протянул старику. Тот не шевельнулся. Еще один щелчок кнутом – и чаша падает на землю. В полете остатки воды разлетелись облаком сияющих брызг. Варвары засмеялись. Лютиция повернулась к ним, сняла шлем. Облако золотых волос взлетело над ней, заблестело на солнце, медленно рассыпалось по плечам. Лютиция рванула меч:
– Я герцогиня фон Зонненберг, прочь с дороги!
Федераты попятились.
Пленник с восхищением смотрел на женщину.
– Я нравлюсь тебе? – Лютиция искала повода безболезненно кончить его жизнь.
– Да. Вот мы и стали братьями по воде, – произнес пленник, принимая грудью погружающийся в него меч.
Глава 47Лютиция находит старого вождя.
Неделя после землетрясения была для Лютиции сумасшедшей. Ее буквально разрывали на части. Землетрясение прогнало скуку и апатию обывателей, и все спешили поделится своими впечатлениями, обсудить свой испуг и последующее поведение. Все ее старые клиенты жаждали поговорить с ней, да вдобавок через интернет записался еще добрый десяток новых. Она работала круглые сутки, и двадцати четырех часов ей не хватало. Вымотавшись за неделю до полного изнеможения, она приказала себе отдохнуть. И вновь какая-то непонятная сила потянула ее в прерии на границе с Мексикой…
Лютиция тащилась на своем джипе по полному дерьму, которое только по недоразумению кто-то назвал дорогой. Милях в сорока к юго-востоку текла Колорадо, видимо поэтому пейзаж слегка оживляла чахлая растительность, но колючек и сухих веток все же было больше, чем листвы. Высматривая путь между невысоких сыпучих холмов, Лютиция заприметила мираж, удивительно походивший на бензоколонку конца тридцатых годов. При ближайшем рассмотрении мираж и впрямь оказался бензоколонкой, чем-то похожей на декорацию из фильмов о цивилизациях, переживших ядерную войну. У Лютиции было достаточно бензина, она хорошо представляла себе дорогу, но что-то заставило ее притормозить. Она смотрела на невзрачную местность, и не могла отделаться от ощущения, что видит мираж. Она смотрела на ржавые агрегаты бензоколонки, прогнившие скелеты грузовиков, растрескавшийся и наполовину засыпанный песком асфальт. Ее вновь захлестнуло чувство, знакомое по снам, чувство ранее виденного, ощущение тайны, волшебства, миража. Внутренний голос заставил ее надавить на сигнал. Рев ее автомобиля ударил по ржавым листам железа, раскатился по равнине, между невысокими холмами и кактусами.
Вокруг не было никого. Лютиции пришлось около минуты непрерывно сигналить, прежде чем из жестяного сарайчика, стоящего в нескольких метрах от бензоколонки, к ней подошел человек. Человек был очень и очень стар. Его длинные седые волосы, небрежно заплетенные в засаленные косички, спадали на плечи. Кожа старика была морщинистой и темной, глаза глубоко посажены, и имели характерный для коренных обитателей Америки косой разрез. На старике была старая черная шляпа, ее огромная тень закрывала лицо до подбородка, и от этого он казался еще древнее. Рубашка когда-то имела, вероятно красный цвет, но ныне могла сойти и за бордовый, и за хаки. Судя по внешнему виду, человек последние десять лет не имел контактов с цивилизацией.