– Что там? – спросил кто-то из спецназовцев.
Коренев молча выбрался из машины, отошел к обочине, и его шумно вырвало.
– Твою мать! – услышал он за спиной удивленный голос комбата.
Потом была дорога назад, в расположение части, тихие голоса разведчиков, дружеские похлопывания и слова «ты молодец». Коренева охватило какое-то странное оцепенение, полнейшее равнодушие ко всему, он воспринимал окружающий мир как бы сквозь матовое стекло.
Оцепенение начало проходить, лишь когда он услышал строгий голос комбата:
– Снайпершу не прессовать. Я получил приказ передать ее особистам – в целости и сохранности. Хоть один волос с ее головы упадет – ответите перед трибуналом!
Через час после возвращения в часть Юрий шел из медпункта, где ему зашили рассеченную бровь, и встретил комбата. Тот остановил Коренева, посмотрел ему в глаза и добродушно проговорил:
– Молодец, лейтенант!
– Служу России, товарищ полковник!
Комбат похлопал его по спине:
– Ну, вольно, вольно.
Комбат достал сигареты. Они закурили.
– Снайперша, которую мы взяли, – девка не простая. И в «Ниве» она оказалась не зря. Это любовница Мовсара Евлоева! Брат Евлоева перевозил их в Моздок, чтобы потом переправить через границу.
Юрий промолчал, затянулся. Тихо спросил:
– А мальчишка?
– Сын Евлоева, – ответил комбат. – Снайперша – его мать. Зовут Ингер Лацис.
– Прибалтка, значит?
– Ага. – Комбат покосился на Коренева и мягко проговорил: – Тебе не в чем себя винить, Юра.
– Так точно, товарищ полковник.
– Кстати, тут тебе письмо… – Комбат вытащил из кармана конверт. – Я у Телеграммыча захватил. Знал, что тебя встречу. Держи, что смотришь-то!
Юрий взял конверт. Машинально раскрыл его, достал листок и прочитал. В письме было десять слов, которые тут же отпечатались в сознании Коренева, словно их выжгли железом:
ПРОСТИ! ПРОСТИ! ПРОСТИ!
МЫ С ВАЛЕЙ ТЕБЯ ЛЮБИМ И ЖДЕМ!
Коренев свернул листок, сунул его в карман. Взглянул на комбата и хрипло проговорил:
– Товарищ полковник, разрешите обратиться?
– Давай, – кивнул тот, дымя сигаретой.
– Мне нужен отпуск.
– Отпуск?
– Я очень давно не видел жену и дочь.
Комбат внимательно взглянул на Юрия из-под густых бровей:
– Сколько твоей дочке?
– Четыре, – ответил Юрий.
Комбат стряхнул с сигареты пепел и вставил мундштук в обветренные губы.
– Давно их не видел?
– Два года, семь месяцев и восемь дней.
Во взгляде комбата промелькнуло удивление. Он присвистнул, задумчиво наморщил лоб и сказал:
– Вот что мы решим, лейтенант. Завтра утром начальник розыска и «фэйсы» переправляют снайпершу в Северный. Поедешь с ними. В три часа – «вертушка» на Моздок, прямо к московскому борту. Двух недель тебе хватит?
– Так точно, товарищ полковник, хватит.
– Вот и славно. Можешь собирать вещи. И чтоб к семи утра был как штык!
Ровно в семь утра они тронулись в путь. Светловолосую снайпершу Ингер усадили на заднее сиденье «уазика». Слева и справа от нее сели парни из ФСБ («фэйсы» на местном жаргоне).
Снайперша была бледна и молчалива, на русских она смотрела с презрением и ненавистью. Коренев сел рядом с водителем.
Едва машина тронулась, как один из «фэйсов» показал снайперше на Юрия и сказал:
– Видишь этого парня? Это он тебя поймал, стерва!
Коренев почувствовал затылком ее взгляд. А потом услышал голос.
– Ты мертвец, – процедила она сквозь сжатые зубы.
Юрий услышал, как фээсбэшник ударил ее кулаком под дых.
– Слышь, Корень! – окликнул он Юрия. – Хочешь ей вмазать?
– Нет, – не оборачиваясь, ответил он.
Через минуту заговорила Ингер:
– Ты мертвец. – На этот раз голос ее звучал хрипло, но в нем не было страха, а только холодная ненависть. – Ты сдохнешь. И вся твоя семья сдохнет.
– Да заткнешься ты или нет!
И – снова звук удара, и – короткий хриплый вскрик.
Юрий опустил стекло и взглянул на удалявшиеся бетонные блоки батальонного лагеря. И вдруг его душу охватило предчувствие неминуемой беды.
«Да что со мной? – подумал он. – Все ведь нормально. Все хорошо, а будет еще лучше!»
Усилием воли он выбросил из головы дурные мысли, поднял стекло и больше в окно не смотрел.
Десять минут спустя «уазик» покатил по пустынной дороге, ведущей в Северный.
– Твою мать! Опять они там что-то чинят! – выругался водитель, завидев впереди фургон «Грозэнерго», перегородивший полдороги.
– Вечно они тут ковыряются, – с досадой произнес один из «фэйсов».
Рядом с фургоном несколько рабочих в спецовках с надписью «Грозэнерго» сматывали в катушку кабель.
– Объезжай по обочине, – сказал водителю Коренев.
– Там ущелье. Как бы не свалиться…
– Не свалимся. Я эту дорогу хорошо знаю.
«Уазик» сбросил скорость и свернул на обочину, пытаясь объехать фургон.
В тот же миг рабочие выхватили из-под спецовок автоматы, а из-за фургона выскочили вооруженные бандиты в камуфляже. У одного из них в руках был огнемет.
Все произошло быстро, почти мгновенно. Автоматная пуля попала Юрию в плечо, он пытался отстреливаться, но тут оконное стекло разлетелось вдребезги, и удар прикладом автомата в голову вышиб из него сознание. Последнее, что он увидел перед тем, как погрузиться в беспамятство, – сноп огня, ударивший в лобовое стекло. Последнее, что он почувствовал, – обжигающий жар.
Когда тьма перед глазами рассеялась, Коренев увидел какого-то старика. Тот склонился над ним и чем-то мазал его грудь. Юрий разомкнул губы и хрипло спросил:
– Кто ты?
Старик посмотрел Кореневу в лицо и сказал:
– А, очнулся! Я уж думал, не придешь ты в себя. И собака выла. – Старик усмехнулся. – Думал, завтра-послезавтра придется тебя закапывать.
– Кто ты такой? – вновь спросил Юрий.
– Меня зовут Абдулла, – ответил старик. – Ты у меня в доме.
Коренев поднял глаза и увидел грязные своды потолка, несущую балку, старые перекрытия… Спросил, с трудом переводя дыхание:
– Почему я здесь?
– Твои тебя бросили, – ответил старик. – Оставили гореть в машине. Ты им не нужен.
Юрий обдумал его слова и задал следующий вопрос:
– Как я сюда попал?
– Машина взорвалась. Тебя швырнуло в ущелье. Я тебя нашел.
Коренев закрыл глаза. Полежал так, молча, прислушиваясь к себе. Боли он не чувствовал. Только какую-то странную скованность. Почувствовал на лице какую-то тяжесть и вновь открыл глаза. Старик брал из пиалы пригоршни зеленоватой вязкой жижи и накладывал Кореневу на лицо.
– Потерпи, – сказал он. – Я скоро закончу.
Капля жижи стекла Кореневу в рот. Она была горькой на вкус.
– Что с моим лицом? – спросил Юрий.
– У тебя больше нет лица, – спокойно ответил старый Абдулла. – Оно сгорело. Но глаза остались. Тебе повезло.
Коренев усмехнулся, поймав себя на мысли, что не чувствует ни натяжения кожи, ни напряжения лицевых мышц…
– Ты врешь, – сказал он. – Если это так… почему я все еще жив?
– Я вылечил тебя. – Старик показал Юрию пиалу. – Мое снадобье тебя вылечило. Я сделал его из трав – так, как меня научил мой отец. А его научил его отец. А того отца научил…
– Почему я не чувствую боли? – хриплым голосом перебил его Юрий.
Старик улыбнулся, от чего по смуглым щекам его веером разбежались морщинки.
– Мое снадобье убило боль, – сказал он. – Навсегда убило. Ты больше никогда не будешь ее чувствовать.
На этот раз Кореневу понадобилась целая минута, чтобы осознать и переварить все, что сказал старый Абдулла. Сначала на Юрия ледяной, выстуживающей волною накатил ужас, потом он сменился тошнотворной тоской.
Коренев усилием воли заставил себя успокоиться, взглянул на старика и спросил, стараясь, чтобы голос его не дрожал:
– Почему ты помогаешь мне, старик?
– Потому что Аллах велел помогать людям, – просто ответил тот. – И ваш пророк Иса – тоже.
Юрий закрыл глаза.
– Я хочу…
«Я хочу умереть», – хотел сказать он. Но не сказал.
Три месяца спустя Юрий Коренев стоял перед обитой дерматином дверью в родном московском подъезде. В кармане у него лежал фальшивый паспорт. Выяснение личности, допросы «фэйсов», бумажная волокита – он не хотел тратить на это время. Все это будет потом. А сейчас… Сейчас он должен увидеть свою жену. И свою дочь. Он больше не мог ждать, не мог терпеть. Увидеть их хотя бы издали, хотя бы из окна, но – увидеть!
Глаза Юрия скрывали большие темные очки. На голову был натянут капюшон толстовки, под ним – кепка с длинным козырьком.
Впрочем, этот дурацкий маскарад почти не помогал. Любой, кто случайно бросал взгляд на его лицо, тут же бледнел или застывал с открытым ртом. Старушки крестились, видя его, словно узрели самого дьявола. Дети со слезами бежали к родителям. Коренев не обращал на них внимания. За долгий путь от Моздока до Москвы он к этому почти привык.
Коренев просто старался не думать о своем лице. Ожоги зарубцевались таким образом, что испещренное шрамами лицо его стало походить на собачью морду, с которой содрали шкуру. Поначалу это повергло Коренева в ужас, но он справился и с этим.
В спортивной сумке, висевшей на его плече, лежала потрепанная книжка, которая дала ему надежду – зыбкую, почти нереальную, но все же – надежду. Там описывалась история русского танкиста-лейтенанта, в танк которого попал снаряд. Танк загорелся, лейтенант выжил, но лицо его так обгорело, что кое-где виднелась кость. В госпиталях лейтенанту сделали новое лицо, больше похожее на уродливую маску. Впервые взглянув на свое новое лицо, он сказал:
«Бывает и хуже. С этим жить можно».
Больше танкист никогда не смотрел на свое отражение в зеркале, только часто ощупывал свое лицо, будто привыкая к нему.
Юрий Коренев уверял себя, что его ситуация намного лучше. Его лицо не обгорело до кости. Ожоги обезобразили его, но современная пластическая хирургия делает чудеса. Деньги и время вылечивают что угодно. И он получит новое лицо, пусть не сразу, пусть ему предстоит пройти долгий путь – он на это согласен. Но сейчас…