— Господин прокурор, прошу вас, скажите моему другу визирю, довольны ли вы моей службой.
Прокурор тотчас обернулся к Омару-эфенди и, указывая на меня, взволнованно произнес:
— Господин визирь, ваше превосходительство! Заверяю вас, что ваш друг — лучший следователь в округе и отличается исключительными дарованиями, прилежностью в работе, скромностью в быту, нравственной чистотой и благовоспитанностью, а также зоркостью ума. Он самый образцовый из всех моих следователей, ваше превосходительство!
Я был очень доволен, что мне удалось вырвать у прокурора подобную характеристику. Но я уже начал опасаться, как бы он не обнаружил истину, и решил, что лучше всего сбежать до разоблачения.
— Вашему степенству известно, — обратился я к прокурору, — насколько я переутомлен и как нуждаюсь в отдыхе. Не будете ли вы настолько добры, чтобы разрешить мне двухнедельный отпуск с сегодняшнего дня?
Прокурор не замедлил ответить:
— Конечно, конечно, у меня нет никаких возражений! Ты можешь взять отпуск хоть сейчас. Твою работу я поручу местному городскому следователю.
— Премного благодарен, ваше степенство, я еду через час!
Прокурор легким кивком головы и умиленным взглядом выразил свое согласие и, обратившись к Омару-эфенди, спросил:
— Ваше превосходительство, господин визирь, соизволили прибыть к нам сегодня?
— Да нет, мы тут уже вчера вечером потрудились…
Прокурор, казалось, чего-то недопонял. Я поспешил с туманным разъяснением:
— Вчера вечером господин визирь был в…
Прокурор понял из этих слов, что указ о назначении министра юстиции подписан только вчера. А Омар-эфенди подумал, что речь идет о его вчерашней роли визиря в спектакле, и по простоте своей спросил:
— Конечно, ваше степенство присутствовали вчера вечером вместе с господином губернатором?..
Но прокурор опять не понял, о чем идет речь. Тогда я, испугавшись, что взаимные расспросы скоро откроют им истину, подошел к прокурору и шепнул ему на ухо:
— Сегодня его превосходительство визирь приглашен мною на дружеский обед, где он хотел быть со мной наедине. Было бы удобно, если бы ваше степенство позволили нам откланяться сейчас же.
— Пожалуйста, — отвечал прокурор, — пожалуйста, я к вашим услугам!..
Я взял моего друга под руку и вытащил его на улицу.
Как только мы вышли, я простился с Омаром-эфенди, побежал домой, быстро собрал чемодан и уехал в Александрию. Я все время опасался, что истина обнаружится, как только прокурор получит свежие каирские газеты и увидит там портрет нового министра юстиции. Но судьбе было угодно отвести от меня опасность разоблачения и месть прокурора. На следующий день я прочел в газетах, что по указанию нового министра юстиции произведены перемещения среди должностных лиц этого ведомства. Среди перемещенных на ту же должность, но в другую, далекую, провинцию, оказался и наш прокурор. Я был теперь в полной безопасности.
Многие годы прошли с тех пор, как случилась эта история. Я давно бросил юридическую карьеру и занялся совсем другим делом[24]. Мне довелось встретиться с грозным прокурором, только когда он уже вышел в отставку, достигнув высшего чина в кассационном суде. Я случайно увидел его в кафе в Каире — он был уже глубоким стариком. Как он обрадовался встрече со мной! Вспоминая мою шутку, он воскликнул с добродушной улыбкой:
— А помнишь «его превосходительство визиря»?
— Визиря Джафара? Еще бы! — проговорил я, тоже улыбаясь.
Смеясь во весь рот и обнаруживая при этом вставные челюсти, бывший прокурор проговорил:
— Да, да, господин мой, я имею в виду визиря великого халифа Харуна ар-Рашида! Только после твоего отъезда я узнал, что это был артист.
АБДАРРАХМАН АЛЬ-ХАМИСИ
Сон
Перевод А. Султанова
Я покинул мою маленькую чердачную комнату на седьмом этаже и вышел на улицу.
С этого начались мои скитания. Теперь у меня нет комнаты, где бы я мог провести ночь. Моя хозяйка грубо выгнала меня из квартиры. Ее слова, как отравленные стрелы, вонзились в мою душу.
Я задолжал ей квартплату за два месяца. Вначале она молчала.
Но вот что произошло потом: в последний вечер я вернулся домой такой усталый, что собственные ноги казались мне тяжелыми гирями. Я, не раздеваясь, лег на пол, на циновку, и попытался заснуть. Но тщетно: в комнате стояла зимняя стужа, из всех щелей дул пронзительный холодный ветер, а у меня не было ни одеяла, ни одежды, чтобы укрыться от холода. Я весь дрожал, съежившись на своей циновке.
Когда холод пробрал меня до костей, я понял, что заснуть не удастся. Тогда я встал и принялся искать хоть какое-нибудь топливо, чтобы зажечь костер на цементном полу. Я точно знал, что топить нечем, но тут в поисках дров мои глаза остановились на деревянных стропилах крыши. Конец одной перекладины имел огромную трещину, сквозь которую мерцали холодные звезды. Недолго думая я оторвал кусок гнилой деревянной перекладины, отчего зияющая дыра еще более увеличилась и холодный ветер сильной струей ворвался в мое жилище. Я разжег на полу костер и стал греть руки и ноги. Коченея от холода, я был не в состоянии думать о последствиях своего шага. Руки у меня немного отогрелись, но все тепло уходило из комнаты через огромную щель в крыше. А ветер оттуда прорывался с ревом. Костер догорел, я продолжал коченеть. О сне нечего было и думать.
Наступило утро. У меня не было ни еды, ни денег. Я вспомнил, что и вчера я весь день ничего не ел. Вот уже два месяца хожу без работы. Задолжал бакалейщику, что на углу нашего переулка, и нечем заплатить ему… Размышляя, я то уносился в мыслях далеко в деревню, то возвращался обратно сюда, в Каир. Было раннее утро.
Собрав угли и золу от костра в угол комнаты, я вышел на плоскую крышу, чтобы согреться лучами утреннего солнца. Было еще холодно. Хозяйка моей квартиры тоже вышла на крышу кормить цыплят, которым был отведен угол рядом с моей мансардой.
Я боялся встретиться с хозяйкой: ведь она непременно спросит о квартплате. Но она, заметив меня, поздоровалась и принялась кормить своих цыплят. Улучив момент, я скрылся в своей комнате. Но через минуту она уже стучалась в мою дверь. Войдя, она огляделась вокруг, и сердце у меня замерло.
— Что это, почтенный? — сказала хозяйка, и я понял, что она заметила увеличившуюся щель в потолке и кучу золы в углу комнаты.
Я молчал. А она начала ругать меня за то, что я давно не плачу за квартиру, что теперь я стал ломать дом и сжигать его по частям, что если я и впредь буду поступать так же, то, чего доброго, спалю весь дом. При этом она смотрела на меня презрительно и холодно. Наконец был вынесен приговор:
— Два месяца ты не платил за квартиру и, видно, не заплатишь. Ну и бог с тобой; аллах щедр, и я прощаю. Но сию же минуту прошу оставить мой дом!
Я спустился с моего чердачного этажа и вышел из дому. Теперь мне негде ночевать. Все. Впрочем, разве там можно спать!
Я встал у ворот, наблюдая за переулком. Надо было выяснить, смогу ли я незаметно проскочить мимо угла, где разместился бакалейщик. Если он увидит меня, то непременно напомнит о долгах. Однако из нашего тупика можно было выйти на улицу, только минуя бакалейщика. Что делать?
Мне казалось, торговец уже знает, что меня прогнали из квартиры, что у меня нет ни мебели, ни одежды, которую можно было бы описать. И он не поверил бы мне, если бы я пообещал уплатить долги через день-другой. Он не мог не догадаться, что я сбегу и не вернусь больше в этот квартал.
Несколько поразмыслив, я все же решил, что он не может так вот, сразу догадаться, что я лишился квартиры. Ведь он же не присутствовал при моем разговоре с хозяйкой, не слышал, как она сказала мне: «Иди с богом на все четыре стороны!»
Сказав себе: «Мужайся, глупый!» я стремглав бросился туда, где сидел торговец, — ведь другого прохода все равно не было.
Мимо бакалейщика я почти бежал, чувствуя, как его злобный взгляд сверлит мне спину.
Выбежав на улицу, где я был в безопасности, я остановился, чтобы отдышаться. Прислонившись к глиняному забору, я постоял немного, отдохнул, успокоился. Я даже вспотел, хотя утро было свежее.
А куда теперь? Я не ел со вчерашнего утра, не спал всю ночь, ноги отказывались меня нести. Я был на улице Мухаммед Али, недалеко от Баб-аль-Халька. Тут я вспомнил про дядюшку Сулеймана из нашей деревни. Он работал писцом в бухгалтерии одного магазина поблизости. Почему бы не пойти к нему и не попросить в долг пять пиастров?
Не колеблясь, я направился прямо к нему. Да ведь больше и некуда было идти. Но, дойдя до магазина, я вдруг почувствовал всю неловкость своего положения, мне стало стыдно. Но что делать? Другого выхода у меня не было — я вошел в магазин, поздоровался с дядюшкой Сулейманом и попросил у него пять пиастров, обещая вернуть их при первой возможности. Конечно, по моей одежде, по нерешительности, с которой я к нему обратился, дядя Сулейман сразу понял, в каком я состоянии. Этот хороший человек молча вынул из кармана пять пиастров и сунул их мне.
— Спасибо, дядя…
— Ничего, Акиль, ничего, бывает… До свидания, — сказал он, понимая, конечно, что нечего и надеяться на скорое возвращение этих денег.
Получив пять пиастров, я попрощался с ним, вышел на улицу и тут же забежал в первую попавшуюся дешевую харчевню, сел на стул, чувствуя свинцовую тяжесть усталости, голода и недосыпания.
Принесли тарелку бобов, лепешки, соль, и я проглотил свой обед в один миг. Теперь надо было выпить чаю и покурить. Я вышел и направился в дешевое кафе, где часто бывал раньше, в переулке поблизости. Заказав чашку чая, я сел и заснул, положив голову на руки. Я проснулся, но не чувствовал себя отдохнувшим, голова трещала от боли. Я окатил голову водой из-под крана и почувствовал себя свежее. Потом выпил чаю, закурил.